Русская военно-промышленная политика 1914—1917 - Поликарпов Владимир Васильевич - Страница 40

Теперь, когда на стекло из Германии рассчитывать уже не приходилось, была создана специальная комиссия. Состав ее свидетельствовал о том, что к организации производства оптического стекла привлечены «лучшие научные силы страны» — Н.Н. Качалов, профессора В.Е. Тищенко, А.Л. Гершун и другие специалисты. Комиссия думала проводить опыты на Императорском фарфоровом и стекольном заводе{464}.^[112]

В литературе встречаются указания на то, что «дореволюционные “инновационные менеджеры”… сделали фактически чудо»: в военных условиях они сумели «“с нуля” создать производство высококачественного оптического стекла» на Фарфоровом заводе; в этой области «русские достигли сравнимых с германскими, британскими и французскими чудес в производстве»{465}. Происхождение сведений относительно такого успеха не раскрыто, и они противоречат источникам.

По заданию артиллерийского ведомства Жуковский обследовал частные заводы во Владимирской, Воронежской, Пензенской, Саратовской, Харьковской и Екатеринославской губерниях. Единственным предприятием, подававшим надежды, представлялись ему Мальцовские хрустальные заводы (завод) в Гусе-Хрустальном Владимирской губернии, «ныне принадлежащие графу Игнатьеву». По донесению артиллерийского приемщика, стекольно-хрустальный отдел завода изготовлял по военным заказам фляги, изоляторы, стекла для фонарей и для противогазных очков{466}.

П.Н. Игнатьев (министр народного просвещения в 1915–1916 гг.) унаследовал завод от Ю.С. Нечаева-Мальцова, которому приходился внучатым племянником. Не имея склонности к предпринимательству, Игнатьев не уделял большого внимания управлению доставшимися ему заводами. Предприятие в финансовом отношении пришло в «катастрофическое» состояние{467}. Тем не менее владелец завода соглашался сделать попытку и потратить на оборудование до 500 тысяч рублей, «не требуя никаких предварительных субсидий, но ставил условие, чтобы заботы по техническому оборудованию и постановке этого производства приняло на себя артиллерийское ведомство» и чтобы в случае успеха ему были возмещены понесенные им расходы. Жуковский находил, что завод в Гусе «хорошо оборудован», но «низший технический персонал, привыкший к кустарному способу ведения дела, трудно приспособляется к новому производству и противится всяким усовершенствованиям»{468}.

Как отмечал П.С. Философов в докладе съезду стеклозаводчиков в апреле 1915 г., на русских заводах было в избытке опытных мастеров, владевших приемами изготовления «простейших изделий, как то: бутылок, банок», но ощущался «громадный недостаток» их уже в чуть более сложном производстве — обычного листового стекла. Считалось, что термометры лабораторного типа выпускают русские заводы, но вплоть до войны на их изготовление приходилось выписывать из Йены стекло завода Шотта. Непосредственно выработкой стекла руководили «практики, вышедшие или из наиболее толковых мастеров, или же из приказчиков, — лица, обыкновенно, без всякого технического образования и с незначительной общей подготовкой. На Западе для подготовки таких техников существуют… специальные профессиональные школы, у нас же в этом отношении не сделано до сих пор еще ничего»{469}.

В таком же положении находился Фарфоровый завод. Здесь, как вспоминал его технический руководитель Качалов, наблюдалось даже «систематическое снижение общего уровня технической культуры». Производством заведовали лица, в большинстве «попавшие на свои места по фамильным связям и не соответствовавшие своему назначению». В их среде «авторитет науки и ее роль на производстве… стояли не очень высоко». Заводская лаборатория представляла собой «темное полуподвальное помещение, оборудованное самым жалким образом»{470}. Столь неприглядное положение Качалов объяснял позднее влиятельностью при дворе немецкого сообщества; подтверждение этой влиятельности давал и его собственный опыт. На Фарфоровый завод он попал в 1911 г. в качестве внештатного лаборанта, породнившись с семейством авторитетного горного инженера И.А. Тиме (Thieme) с его связями при дворе. Чистка администрации завода в 1914 г. от лиц с «немецкими» фамилиями способствовала восхождению Качалова до роли технического директора Фарфорового завода{471}.

С 25 августа там начались опыты под руководством профессора Петербургского университета Тищенко, пытавшегося ориентироваться в новом деле по скупым сведениям о технологии, собранным из печатных источников. Первая плавка состоялась 4 сентября, но усилия были тщетными: оказалось, что использованный фарфорообжигательный горн, дававший необходимую высокую температуру, не был пригоден, так как не обеспечивал равномерного ее распределения в расплавленной массе{472}. За конструирование специальной печи взялся профессор Политехнического института В.Е. Грум-Гржимайло. Зима «прошла безрезультатно», но удалось добиться «сильного увеличения ассигнований», была модернизирована лаборатория. С мая 1915 г. для опытных работ на Фарфоровый завод был приглашен профессор Варшавского политехнического института Жуковский. Помимо негодности печей, «обнаружилось несовершенство плавильных горшков», для них нужно было выработать состав глиняной массы; предстояло определить температуру и время плавки, химический состав стеклянной массы, условия ее остывания. За лето 1915 г. были проведены «более систематические и разносторонние опыты», появилась надежда{473}.^[113]

Но все же изготовленное во второй половине 1915 г. стекло не имело «оптического качества», было не «вполне отвечающим своему назначению» (позднее выяснилось, что достигнуть этого нельзя, если пользоваться, как это делали на Фарфоровом заводе, горшками слишком малой емкости). Его «нельзя считать пригодным для оптических целей, — писал в августе 1915 г. Жуковский, — так как, во-первых, оно содержит камни, во-вторых, пузыри, в-третьих, свили^[114], в-четвертых, оно обладает желтовато-зеленым цветом». В этом деле «нам неизвестны основные задания, — признавал Жуковский, — они могут быть выработаны только при широком участии научных сил»' — физиков, химиков, техников; при заводе должна быть лаборатория с «научным отделением, производящим систематические опыты». Не добьется успеха «завод, не произведший почти никаких собственных исследований», ограничивающийся «простым копированием приемов иностранной техники». Жуковский доложил ГАУ о том, что дальнейшие опыты следует поставить «на иных основаниях и в более широком масштабе». ГАУ отозвалось ассигнованием 40 тысяч рублей на продолжение изысканий и обещанием «привлечь к этому делу опытных специалистов»{474}.

В октябре 1915 г. Качалов составил коллегию консультантов (комиссию), в которую вошли заведующий производством И.В. Гребенщиков, академик Н.С. Курнаков, профессора-химики Н.А. Пушин, В.Е. Тищенко и профессор-физик Д.С. Рождественский. Наконец показалось, что «достигнут небольшой, но существенный успех». 10 ноября Рождественский доложил коллегам о результатах исследования призмы, изготовленной заводом: она как будто «вполне» удовлетворила требованиям ГАУ. Призма была «не лучше среднего стекла, изготовлявшегося до того времени», но Рождественский все же считал возможным в условиях военного времени удовлетвориться и этим. Собранный с использованием этой призмы опытный экземпляр бинокля «несмотря на наличие большого числа свилей… был вполне годен для эксплуатации»{475}. Такая непритязательность была обычным явлением: «Вследствие недостатка стекла во всех странах на стекло перестали быть разборчивыми: брали в инструменты стекло и со свилями, лишь бы были инструменты, хотя бы второкачественные», — писал Рождественский. И добавлял, что, по-видимому, то же наблюдалось даже у немцев: «В их биноклях, попадавших в наши руки, было подчас плохое, второкачественное стекло»{476}.

Дворцовое ведомство постаралось придать полученному результату преувеличенное значение: «Получен сорт стекла такого качества, что изготовленная из него призма была найдена Главным артиллерийским управлением безукоризненной»; «в настоящее время Императорский стеклянный завод становится четвертым в мире заводом по изготовлению оптического стекла». Несмотря на ограниченность успеха, Кабинет объявил, что приступит «немедленно к оборудованию устройств для валового производства» оптического стекла «всех необходимых сортов» и доведет выпуск до 720 пудов в год{477}. Комиссия, в сущности, не блефовала: «Имея самую авторитетную коллегию, которую можно было создать в стране по вопросам стекловарения, и 200 тысяч рублей на эксперименты, Фарфоровый завод чувствовал себя уверенно, — вспоминал Качалов, — и полагал, что производство оптического стекла будет налажено в кратчайшие сроки». Демонстрация же успеха, по выражению Рождественского, «прельщала взор начальства, дававшего деньги на опыты». Однако «шли месяцы. Ученая коллегия участила свои заседания, ее члены проводили многочисленные консультации в цехах и лабораториях, мы с Гребенщиковым сутками высиживали у опытных печей, но все труды продолжали пропадать даром, и ничто не свидетельствовало о приближении успеха»; «работа кипела… день и ночь… непрерывно поступали образцы полученных разными способами стекол. Они подвергались всесторонним испытаниям… и в Физическом институте университета, и в ГАУ, однако неизменно качество их оказывалось никуда не годным»{478}. На опыты, проведенные под руководством Жуковского, Качалова и Гребенщикова, Кабинет потратил 120 тысяч рублей. В ноябре 1915 г. «должно быть окончено сооружение печей для изготовления стекла по новейшему способу», отчитывался Кабинет, и тогда завод «обеспечит потребность в оптическом стекле военного и морского ведомств». Но на практике для подготовки перехода к валовому производству все же понадобилось дооборудование завода еще на 113 тысяч рублей (пришлось строить новые печи для более вместительных горшков, от чего зависело качество стекла); санкция хозяина завода, Николая II, была получена 27 ноября 1915 г.{479}