Лейтенант милиции Вязов. Книга 2 - Волгин Сергей - Страница 12

— Что вы узнали о Чубукове? — спросил Михаил.

— Два дня не являлся домой, и никто не знает, где он, — ответила, всхлипнув, Марина Игнатьевна.

— Муж ругался?

Марина Игнатьевна не ответила, закрыла лицо ладонями и отвернулась к воротам.

Им ничего не оставалось делать, как снова отправиться в поездку по городу и уповать на случайную удачу. Михаил понимал насколько трудно надеяться на успех, но не мог сказать об этом Марине Игнатьевне, которая ничего не хотела признавать, готова была ехать куда угодно, лишь бы искать и искать.

Они побывали во многих парках, в скверах, в кинотеатрах, на двух озерах, расположенных на окраинах города, ходили по магазинам, изредка звонили дежурному по городу. Мальчика нигде не было.

У Михаила взмокла спина, носовой платок превратился в мокрую грязную тряпку. Они ничего не ели, только пили: и газированную, и простую воду. У Марины Игнатьевны мокрые пряди волос свисали на лоб, над верхней губой не просыхали капельки пота. Краску с губ она давно стерла, и вокруг рта ее стали четче выделяться морщинки. Поглядывая на эти морщинки, Михаил понимал, что они появились не оттого, что женщина сражена горем сейчас, они по какой-то причине прорезались раньше. По какой причине? Времени для разговоров было много, и Михаил не раз пытался расспрашивать женщину о ее прошлом. Марина Игнатьевна отвечала односложно, с неохотой или молчала, задумчиво глядя в сторону. Все это убедило Михаила, что у молодой и красивой женщины была трудная жизнь.

Они перебрасывались ничего не значащими словами:

— Можно, наконец, испечься.

— Воды что-ли еще разок выпить?

— Куда теперь поедем?

— Город большой, весь не прошаришь.

На одной улице они увидели постового милиционера, наклонившегося над мальчиком лет двух:

— Ты, малыш, где живешь? — спросил милиционер,

— Вот, — ответил мальчуган и показал пальцем на дверь.

— Иди, малыш, домой, а то машина пойдет и тебя задавит.

Милиционер подошел к двери и постучал. Михаил выразительно посмотрел на Марину Игнатьевну. Женщина не поняла его, хотя и смотрела на милиционера.

— Видите, это указание городского управления в действии, — объяснил Михаил.

Марина Игнатьевна опять промолчала, она не хоте-* ла ничего признавать.

Изредка Марина Игнатьевна вытирала заплаканные глаза. Прохожие окидывали молодых людей любопытными взглядами, и Михаил, чувствуя нелепость своего положения, — мало ли что могут подумать люди? — старался, как умел, успокоить женщину:

— Ничего, сынок найдется. Горожане помогут, и наши уполномоченные теперь свои участки знают хорошо.

Асфальт словно стекло. Свет на улицах яркий, как от электросварки, режет глаза. Кажется, парят деревья. Небо — лезвие бритвы. Михаил и Марина Игнатьевна идут или едут, теперь уже безвольно подставляя головы жгучим лучам июньского солнца.

Михаил позвонил в отделение, чтобы сообщить, где он находится, и узнать, нет ли каких известий о ребенке. Трубку взял капитан Акрамов.

— Очень хорошо, что вы позвонили, — обрадовался он. — Чубуков, оказывается, в соседнем отделении, доставлен за дебош в пьяном виде. Но от него сейчас ни чего не добьешься. Что вы думаете предпринять, товарищ лейтенант?

— Не знаю. Надо подождать, пока он проспится. Потом я с ним поговорю.

— Хорошо.

Михаил вышел из будки, вытирая платком потное лицо, и высказал Марине Игнатьевне давно пришедшую мысль:

— А не поехать ли нам в церковь?

— Как? — Марина Игнатьевна медленно и нехотя подняла большие голубые глаза, и Михаил на мгновенье смутился от мысли: «Ей-богу, эти глаза прекрасны!» Весь день он присматривался к женщине и изредка про себя восклицал: «Чорт возьми, какая же она была красавица несколько лет назад!» У Марины Игнатьевны высокий, благородный лоб, который отчасти закрывают вьющиеся от природы короткие прядки, кожа лица и шеи — нежная, а губы еще сохранили яркую свежесть.

— А, впрочем, — согласилась она, — все может быть, жизнь многообразна, подобна калейдоскопу.

Эти слова задели Михаила.

— У вас какое образование? — спросил он.

— Десять классов.

По нашим временам десять классов — образование небольшое, многие работницы учатся в институтах, но в поведении и случайно брошенных Мариной Игнатьевной фразах Михаил угадывал хорошее воспитание. Что же с ней произошло? Почему она казалась преждевременно увядшей и Несколько опустившейся?

— Сколько вам лет?

Марина Игнатьевна грустно улыбнулась.

— Двадцать два года.

Михаил был поражен. Он даже подумал: не обманывает ли? Но какой ей смысл обманывать? Теперь Михаил был уверен: в жизни Марины Игнатьевны произошло что-то неладное.

С улицы церковь выглядела неказистой: низенькое здание с блестящим зеленым куполом, почерневшими крестами и с отбитой кое-где штукатуркой стен. У входа — старушки в черных платьях и белых платочках. Вокруг церкви — за деревянным забором — деревья. Служба еще не начиналась, к воротам подходили верующие, крестились, поднимая глаза к куполу. Михаил невольно поежился, представив, как они мучаются в тесноте внутри здания, мокрые от пота.

Неожиданно он увидел Виктора, вывернувшегося из ворот вместе с дряхлой старушкой. Паренек торопливо распрощался и шмыгнул в переулок. Михаил, провожая его взглядом, недоумевал: «Что ему здесь-то нужно? Не может быть, чтобы Виктор стал богомольцем!» Старуха не по годам скоро просеменила за церковную ограду, и Михаил успел только заметить ее дряблые багровые тени, морщинистый рот и бородавку с пушком. Это была жена сторожа кладбища, ее Михаил видел в пивной, с Поклоновым, и он вдруг подумал: «Старуха, Поклонов, Виктор — удивительное совпадение!»

Марина Игнатьевна и Михаил вошли в ворота. Под деревьями зеленели лужайки, чисто подметенные и основательно затоптанные. У паперти стояли старушки и старики, молча принимали подаяние, крестились, клали куски хлеба в кошелки, а деньги засовывали за пазуху,

Михаил не успел еще толком осмотреться, как Марина Игнатьевна с криком бросилась к женщине, одетой в грязное ситцевое платье. Женщина сидела несколько в стороне от других попрошаек, прислонившись спиной к дереву. Рядом с ней стоял грязный оборванный мальчик лет двух и грыз яблоко.

— Ленечка! — закричала Марина Игнатьевна, подхватила мальчика на руки, прижала к себе и, целуя измазанное личико, запричитала радостно, со слезами:- Милый ты мой! Нашелся! Ненаглядный мой, хорошенький!..

— Мама, мама, — залепетал ребенок, роняя яблоко, и заплакал.

Женщина вскочила, порываясь бежать, но верующие сгрудились вокруг нее плотным кольцом. Начались расспросы.

— Украла она сынишку. Двое суток искала. Миленький мой! — плача отвечала Марина Игнатьевна.

Женщины зашумели, и не успел Михаил опомниться, как они набросились на нищенку. Позже Михаил признавался, что намеренно медлил: «Пусть-ка дадут ей маленькую трепку, проучат. Полезно во всех отношениях».

Наконец, когда волосы нищенки были растрепаны и изрядно повыдерганы, Михаил вступил в свои права, с трудом отстранил разбушевавшихся старушек и увел воровку.

— Судить ее надо! — кричали ему вслед женщины.

По пути Михаил присмотрелся к нищенке. Она была не такой старой, какой показалась ему вначале. В потасовке грим — уголь и грязь — был стерт, и краснощекое лицо ее предстало в своем естественном виде. Это была здоровая женщина лет сорока, с темными усиками, с тупым взглядом серых глаз под лохматыми бровями. По дороге она несколько раз принималась рассматривать лейтенанта равнодушно, словно покупателя скучающий продавец, у которого в ларьке кроме вялой и грязной свеклы ничего нет; случайно Михаил заметил в совиных глазах женщины проблеск подлинного интереса, но на круглом, одутловатом лице ничего не изменилось, оно оставалось безмятежным и грубым, похожим на крупный бледного цвета гранат.