Мерзость - Симмонс Дэн - Страница 100
- Предыдущая
- 100/170
- Следующая
У нас с собой полный набор ледорубов самых разных размеров (расчехлены и извлечены из рюкзаков только самые длинные), а также два жумара Жан-Клода. Мы надеваем свои «кошки» с 12 зубьями (несмотря на тот факт, что большая часть пути проходит по камням морены), а также пуховики Финча, подбитые пухом брюки Реджи, а сверху анораки «Шеклтон» и плотные брюки — сегодня довольно холодно и идет снег.
Мы обмениваемся рукопожатиями с Пасангом и пускаемся в путь по каменной долине между стенами грязного моренового льда и редкими ледяными пирамидами. Погода не улучшается, и видимость снижается футов до пятнадцати. Ветер здесь, в долине Ронгбук, еще сильнее, а крупинки снега врезаются в наши лица, словно заряды дроби.
Связавшись сорока футами «волшебной веревки Дикона» и закинув дополнительные бухты веревки на плечи, мы с Жан-Клодом (я впереди) направляемся к Северному седлу, от которого нас отделяют двенадцать миль долины и ледник.
За весь долгий путь вверх по «корыту», а затем по леднику выше второго лагеря, мы с Же-Ка обменялись лишь несколькими необходимыми фразами. Каждый был погружен в свои мысли.
Я размышляю о смерти в горах. Кроме искренней вины за бессмысленную гибель Бабу из-за нашего мальчишества, я вспоминаю и другие смерти в горах, и свою реакцию на них. Мне уже приходилось сталкиваться с такими случаями.
Я уже упоминал о Гарвардском альпинистском клубе, который официально открылся только в прошлом, 1924 году, но во время моей учебы в университете с 1919 по 1923 год несколько человек — в альпинистских кругах нас называли «гарвардской четверкой» — все каникулы и все свободное время проводили в горах, в близлежащих Куинси-Куоррис весной-осенью и в горах Нью-Гемпшира зимой.
Нашим неформальным лидером был инструктор Генри С. Холл, основавший клуб в 1924 году, и наша разношерстная команда альпинистов обычно встречалась у него дома. В нее входили также Террис Картер (мы с ним ровесники) и Эд Бейтс, на год младше нас, маленького роста, с нелепой, но на удивление эффективной техникой.
Профессор Холл и его старшие и более опытные товарищи предпочитали канадские Скалистые горы и иногда Аляску. На втором курсе, ранней осенью во время каникул, мы вчетвером поднимались на Маунт-Темпл в Альберте на Восточном гребне — сегодня ее отнесли бы к классу сложности IV 5.7, — когда Эд поскользнулся, оборвал 60-футовую веревку, которой был связан со мной и Террисом, и разбился насмерть. Мы не были готовы его подстраховать, а падение Эда было таким внезапным и отвесным, что, если бы веревка не оборвалась, мы с Террисом непременно сорвались бы с северной стены и полетели в пропасть вслед за ним.
Конечно, мы оплакивали смерть Эда, как только молодые люди могут оплакивать смерть ровесника. Я пытался поговорить с родителями Эда, когда те приехали в Гарвард, чтобы забрать его вещи, но сумел выдавить из себя только всхлип. Когда возобновились занятия, я стал пропускать лекции — просто сидел в своей комнате, погруженный в мрачные мысли. Я был уверен, что с альпинизмом покончено.
Тогда-то ко мне и пришел профессор Холл. Он сказал, чтобы я либо посещал занятия, либо бросал университет. Сказал, что так я впустую трачу родительские деньги. Что касается альпинизма, Холл сообщил, что ведет студентов на гору Вашингтон, как только выпадет первый снег, и что я должен решить, либо я продолжаю — он считал, у меня есть способности, — либо бросаю прямо сейчас. «Смерть можно считать неотъемлемой частью этого спорта, — сказал мне профессор Холл. — Очень несправедливо, но это факт. Когда погибает друг или партнер, ты должен оставаться альпинистом, Джейк, ты должен научиться говорить смерти „пошла ты на хер“ и идти дальше».
Я еще никогда не слышал, чтобы так выражался учитель или профессор, и это произвело на меня большое впечатление. Как и урок, который он мне преподал.
За последние несколько лет занятий альпинизмом я научился — по крайней мере, отчасти — говорить смерти «пошла ты на хер» и идти дальше. За те несколько месяцев, что я провел в Альпах с Диконом и Же-Ка, мы не меньше пяти раз участвовали в спасательных операциях, причем три раза после трагедии. Конечно, я не был знаком с погибшими альпинистами, но узнал, какие ужасные повреждения получает человеческое тело при падении с высоты: сломанные и оторванные конечности, разодранная о скалы одежда, повсюду кровь, расколотые черепа или вообще отсутствующие головы. Смерть при падении с большой высоты не назовешь благородной.
Бабу Рита ниоткуда не падал; он просто последовал за двумя идиотами, скользящими по склону — такие склоны можно найти на горках для катания на санях в городских парках Америки. Только на горках обычно не бывает занесенных снегом камней.
— Пошла ты на хер, — слышу я свой шепот. — Я иду дальше.
Ветер завывает между ледяными пирамидами «корыта», и, выйдя на ледник, мы вынуждены откапывать веревочные перила, натянутые для безопасности между трещинами, но бамбуковые вешки с флажками указывают нам путь.
Мы добираемся до третьего лагеря еще до начала сумерек, но Реджи и Дикона там нет. Теперь в третьем лагере шесть палаток — в том числе две большие палатки Уимпера, — но восемь шерпов набились в маленькие палатки Мида. Пемба жалуется, что все они плохо себя чувствуют: страдают от «горной усталости» — так в 1925 году мы называли высотную болезнь. Часть свернулась в спальных мешках, остальные завернуты в несколько слоев толстых одеял. Пемба говорит, что леди мемсахиб и Дикон сахиб в четвертом лагере на Северном седле, вместе с Тейбиром Норгеем и Тенцингом Ботиа. Ветер там, прибавляет он, просто ужасный.
Мы с Жан-Клодом выбираемся из вонючей палатки и совещаемся. День клонится к вечеру, и мы не успеем добраться до четвертого лагеря до темноты. Но мы захватили с собой валлийские шахтерские лампы, а в моей противогазной сумке есть ручной фонарик. Кроме того, мы полны сил и не хотим сидеть на месте.
Как ни странно, самой трудной частью восхождения оказывается засыпанная снегом нижняя часть склона, а затем — двести ярдов крутого участка, где начинаются перила, до вертикальной стены. Метель и опускающиеся сумерки скрывают камень, убивший Бабу, но я невольно представляю замерзшую кровь под свежевыпавшим снегом, словно клубничный джем под тонким ломтиком белого хлеба. Когда мы доходим до крутого подъема, приходится ледорубами откапывать из-под снега начало перил, а затем дергать за веревку, освобождая ее. Затем мы достаем из брезентовых сумок и надеваем головные лампы, достаем приспособления, которые Жан-Клод назвал жумаром в память о собаке, жившей у него в детстве. По крайней мере, он так говорил.
Пока Же-Ка проверяет, правильно ли я защелкнул жумар на «волшебной веревке Дикона», я спрашиваю его:
— Ты и вправду изобрел эту штуковину?
Мой друг улыбается.
— Изобрел, только вместе с отцом, который помогал молодому французскому джентльмену по имени Анри Брено, хотевшему получить механизм для передвижения по свободно висящим веревкам в пещерах. Поскольку заказ предназначался для одного человека, отец не стал патентовать устройство — как и Брено, который назвал довольно громоздкий механизм для подъема по веревке singe — обезьяна. Я решил его усовершенствовать, сделал меньше, использовал более прочный и легкий металл, добавил изогнутую ручку с ограничителем, придумал более мощный кулачок, который зажимает веревку, не соскальзывает и не повреждает ее, и… voila!
— А твою собаку действительно звали Жумар?
Улыбка Жан-Клода становится шире, и он начинает подниматься — я уже начинаю мысленно называть это «жумарить» — по закрепленной веревке.
В прошлом году Мэллори, Ирвину, Нортону или любому другому альпинисту потребовалось бы четыре или пять часов, чтобы преодолеть эту ледовую стену, особенно при такой метели, которая теперь окружала нас с Жан-Клодом. Большую часть времени на этой стене Мэллори провел бы согнувшись почти пополам и с трудом вырезая ледорубом новые ступени из снега и льда. Мы с Же-Ка при помощи передних зубьев наших новых «кошек» и жумаров тратим на подъем меньше сорока пяти минут — и это с учетом отдыха на полпути, когда мы висим на веревке и грызем шоколад. Длинные ледорубы тоже идут в дело, но только для того, чтобы левой рукой воткнуть в снег для равновесия или сбить снег и лед, покрывающие следующие несколько ярдов закрепленной веревки над нами.
- Предыдущая
- 100/170
- Следующая
