Мерзость - Симмонс Дэн - Страница 83

• Предыдущая
• 83/170
• Следующая

Же-Ка качает головой.

Тут раздается голос Норбу Чеди, тихий и почти виноватый:

— На перевале Донгха Ла, задолго до Кампа-дзонга, Наванг Бура уронил свой тюк с крутого склона. Никто из сахибов не видел, потому что Наванг шел сзади, с последней партией мулов. Внутри был примус, который несколько раз ударился о большие камни внизу. Наванг Бура подобрал его и все остальное и снова уложил в тюк, не рассказав об этом случае ни доктору Пасангу, ни сахибу Дикону, ни леди Бромли.

— Это было несколько недель назад, — замечаю я. — С тех пор мы должны были не раз пользоваться тем… этим примусом.

— Не обязательно, — устало возражает Жан-Клод. — Обычно в каждом лагере мы разжигали одну и ту же печку. Этот примус мы взяли из резервных запасов, чтобы подниматься с ним на гору. Модель 1925 года, специально для больших высот.

— Ты можешь его починить?

Если мы застряли тут на несколько дней, от успеха Же-Ка может зависеть наша жизнь. Горячий чай и суп нам не повредят, но растопить снег, чтобы получить питьевую воду, — это необходимость.

— Резервуар не протекает, — говорит Жан-Клод. — А насос я разбирал и проверял раз десять, и кожаный манжет тоже. Не вижу никакого дефекта или поломки. Эта штука просто… не работает… черт бы ее побрал.

Мы все молчим, довольно долго, но тишина заполняется завыванием ветра, так что мы хватаем пол и стены палатки, чтобы она не улетела.

— Сэнди Ирвин починил не один десяток вещей, соорудил веревочную лестницу на Северное седло и модернизировал весь кислородный аппарат, пока был в базовом лагере и выше, — бормочет Же-Ка. — А я — гид Шамони, сын кузнеца, изобретателя и промышленника — не в состоянии даже починить putain[48] примус во второй вечер выше базового лагеря.

— Без примуса и спиртовой горелки какие еще есть способы добыть огонь и растопить немного воды или нагреть суп? — спрашиваю я. — У нас есть два котелка. У каждого оловянная кружка. Много спичек. Еще остался спирт. И куча керосина.

— Если ты собираешься налить керосин в чашку, поджечь, а сверху поставить котелки — забудь об этом, Джейк, — отвечает Жан-Клод. — Сам керосин не горит так, чтобы что-нибудь нагреть. Для получения жаркого голубого пламени нужно…

Внезапно Же-Ка замолкает и берет у меня латунный резервуар. Он уже снял насос, а теперь пытается отсоединить винт, которым я всегда ставил пламя на максимум в самом начале готовки и закручивал, чтобы выключить примус.

— Проклятый прокачной винт, — говорит Жан-Клод. — Он каждый раз поворачивался, когда я его вращал, но у него сорвана резьба… и он не открывается и не пропускает керосин наверх. На самом деле эта чертова штуковина погнута, и резервуар не держит давление. Проклятый прокачной винт!

Он берет гаечный ключ и плоскогубцы и принимается за винт, однако тот не хочет идти по резьбе. Потом его вообще заклинивает. Я вижу, как напрягаются мышцы на руках Жан-Клода, когда он пытается провернуть винт. Бесполезно.

— Дай попробую. — Руки у меня гораздо больше, чем у Же-Ка, и я, наверное, сильнее гида Шамони, но и мне не удается сдвинуть винт — ни голыми руками, ни гаечным ключом, ни плоскогубцами.

— Резьба окончательно сорвалась, а со сломанным прокачным винтом в резервуаре невозможно создать давление, — говорит Жан-Клод.

Это звучит как смертный приговор. Остатки моего рационального мышления подсказывают, что без воды мы продержимся несколько дней, а без пищи — даже несколько недель; но мне кажется, что добытая из снега вода, а также немного супа могут значительно ослабить головную боль и другие мучительные симптомы высотной болезни.

Тем временем стенки полусферической палатки пытаются избавиться от изогнутых деревянных шестов, удерживающих их на месте. Тонкий пол — шерпы не удосужились постелить дополнительный, более толстый и теплый, перед установкой палатки — приподнимается вместе с шестерыми людьми и тяжелым грузом из разбросанных продуктов и канистр с керосином. Я никогда не присутствовал при землетрясении, но, наверное, оно похоже вот на это. Только не так громко. Нам по-прежнему приходится кричать, чтобы услышать друг друга.

— Мы с Джейком возвращаемся на ночь в свою палатку, — объясняет Жан-Клод Бабу и Норбу. — Тут слишком мало места, чтобы шесть человек могли вытянуться в полный рост. Попробуйте поспать — и скажите Ангу Чири и Лакре Йишею, чтобы не волновались. К утру буря может утихнуть, и тогда либо сюда придет леди Бромли-Монфор со своими шерпами, либо мы просто спустимся во второй лагерь.

Мы не снимали ботинки и ветровки, и поэтому просто выползаем из палатки. Но Же-Ка останавливает меня и начинает передавать канистры с керосином. Кроме того, он забирает собранный, но неисправный примус.

— Мы сложим канистры рядом с вашей палаткой, — кричит он Бабу Рите.

Но вместо этого взмахом руки показывает, чтобы я перенес охапку маленьких канистр за дальний угол нашей просевшей палатки. Там он опускает свои канистры за камень, и я следую его примеру.

— Самые ужасные травмы, которые мне приходилось видеть в горах, были следствием пожара в палатке. — Ему приходится наклониться к моему уху, чтобы я мог расслышать его голос за воем ветра. — Я не верю, что наши друзья не начнут экспериментировать с керосином, когда жажда станет слишком сильной.

Я киваю, понимая, что в хорошую погоду риск подобных экспериментов — особенно если их проводить снаружи — мог быть оправдан. Но только не в палатке, которая непрерывно трясется и подпрыгивает.

Наша маленькая палатка, семь на шесть футов, просела и имеет жалкий вид. Же-Ка поднимает палец, прося меня подождать снаружи, затем заглядывает в палатку и достает из своего рюкзака моток «волшебной веревки Дикона». Потом разрезает ее на куски разной длины, и мы привязываем терзаемую ветром палатку еще в нескольких местах. Здесь, на поперечной морене, длинные шесты абсолютно бесполезны, и поэтому мы протягиваем, словно паутину, дополнительные веревки к вмерзшим в морену камням, к валунам и даже к одной ледяной пирамиде.

Я замерз и поэтому радуюсь, что мы наконец закончили натягивать веревки и можно заползти в низкую палатку.

Мы забираемся в свои сухие спальники на гусином пуху и снимаем ботинки, но оставляем внутри спальных мешков, чтобы они не промерзли к утру. При такой температуре шнурки оставленных снаружи альпинистских ботинок порвутся при попытке завязать их утром. На мне по-прежнему пуховик Джорджа Финча, сшитые Реджи капюшон и штаны на гусином пуху, и поэтому согреваюсь я довольно быстро.

— Вот, Джейк, положи это к себе в спальный мешок. — Же-Ка оставил включенным свой массивный фонарь, и я вижу, что он протягивает мне замерзшую консервную банку спагетти, банку поменьше с мясными отбивными, твердый кирпич «переносного супа» в резиновой оболочке и ту самую (я вижу вмятину) банку персиков, которой Реджи запустила в голову Дикона — это было сто лет назад, в субботу.

— Ты шутишь, — говорю я. Интересно, как можно спать с этими замерзшими банками?

— Вовсе нет, — отвечает Жан-Клод. — В моем мешке в два раза больше. Тепло нашего тела растопит — или по крайней мере размягчит — еду. В банке с персиками есть сироп, и утром мы поделимся им с четырьмя шерпами, чтобы — как это будет по-английски? — утолить жажду.

«Давай откроем и выпьем прямо сейчас, вдвоем», — мелькает у меня в голове недостойная мысль. Но благородство побеждает. А также твердая уверенность, что в данный момент жидкость в банке с персиками замерзла и твердая, как кирпич.

Же-Ка выключает фонарик, чтобы не разряжать батарейки, а затем произносит, подражая голосу Дикона:

— Ну, какие уроки мы извлекли из сегодняшнего опыта, друзья мои?

Ричард задает этот вопрос практически после каждого восхождения и после каждой проблемы, с которой мы сталкиваемся при подъеме. Жан-Клод с таким мастерством имитирует слегка нравоучительную оксфордскую интонацию Дикона, что я не могу сдержать смех — несмотря на боль, от которой раскалывается голова.

• Предыдущая
• 83/170
• Следующая