Мерзость - Симмонс Дэн - Страница 93
- Предыдущая
- 93/170
- Следующая
Жан-Клод скользит быстрее и вскоре уже пытается меня обогнать. Черт бы побрал этих гидов Шамони! Мы несемся вниз, огибая немногочисленные камни у основания склона, и Же-Ка пересекает воображаемую линию финиша футов на 15 впереди меня.
— Я тоже! — кричит маленький шерпа, выходит из глубоких следов на снежный наст, заводит за спину длинный ледоруб, словно руль, и начинает скользить вниз, подражая нам.
— Нет, не надо! — кричит Жан-Клод, но уже поздно. Бабу быстро скользит по склону и смеется, словно безумный.
Затем он слишком сильно нажимает на острый клюв своего ледоруба — распространенная ошибка новичка при таком способе спуска, поскольку ледоруб должен лишь слегка касаться снега. Клюв глубоко погружается в снег, Бабу дергается, резко поворачивается, и вот он уже лежит на спине, широко раскинув руки, и несется вниз, набирая скорость; из рюкзака сыплются его личные вещи. Тем не менее смеется он еще громче.
— Цепляйся! — кричу я, приложив руки ко рту, чтобы усилить звук. — Цепляйся, Бабу!
Он потерял ледоруб, но руки у него остались, а если он снимет рукавицы, то сможет погрузить обтянутые перчатками пальцы в снег, чтобы уменьшить скорость спуска. Мы обучали всех шерпов технике самозадержания, причем не раз.
Но распластанное на снегу тело Бабу разворачивается — голова сначала оказывается вверху, а затем внизу, а пятки хлопают по снежному насту. Приближаясь к нам, он смеется все громче.
В пятнадцати футах от основания склона Бабу подпрыгивает на невидимом снежном трамплине.
— Ой-ой! — кричит он по-английски, взлетая в воздух футов на восемь, по-прежнему головой вперед.
Со странным звуком шерпа врезается головой в нечто похожее на большую белую подушку из снега, и смех умолкает. Его тело поворачивается еще три раза и останавливается футах в 30 от нас, и мы с Же-Ка бежим к неожиданно умолкшему шерпе, оставляя глубокие следы на снегу. Я молюсь, чтобы у него просто перехватило дыхание от удара о землю.
Потом мы замечаем продолговатое красное пятно на белом снегу. «Подушка» из снега, о которую головой ударился Бабу, оказалась камнем.
Вторник, 12 мая 1925 года
Бабу был без сознания, когда вчера вечером, в понедельник, мы эвакуировали его из третьего лагеря. Остальные вышли из палаток на наши крики — сначала привлеченные смехом, потом призывами о помощи, — и все мы опустились на колени вокруг распростертого на спине Бабу Риты.
Реджи бросила один-единственный взгляд на ссадину и расползающийся синяк на виске шерпы, сунула аптечку Дикону, подозвала двух шерпов и, раздавая указания по-непальски, вернулась вместе с ними к палаткам, чтобы соорудить носилки из запасного брезента и шестов. Дикон склонился над Бабу и осторожно приподнял его кровоточащую голову. Потом быстро приложил два марлевых тампона к ранам на черепе, закрепил повязкой, отрезал бинт перочинным ножом и быстрыми, уверенными движениями завязал узлы.
— С ним все будет в порядке? — слабым голосом спросил я, чувствуя вину за несчастный случай, произошедший с моим шерпой. У Жан-Клода тоже был виноватый вид.
— Травмы головы — вещь непредсказуемая, — ответил Дикон. Он осторожно приподнимал плечи Бабу, прощупывая его короткую шею и позвоночник, до самой поясницы. — Похоже, позвоночник цел. Его можно передвигать. Самое лучшее, что мы можем сделать, — как можно быстрее доставить Бабу в базовый лагерь к доктору Пасангу.
— Это на самом деле безопасно? — спросил Же-Ка. Он как-то рассказывал мне, что гидов Шамони учили не передвигать раненого при подозрении на серьезную травму позвоночника или шеи.
Дикон кивнул.
— Насколько я могу судить по внешнему виду, шея у него не сломана. Позвоночник в порядке. Думаю, опаснее оставлять его тут на ночь, чем перемещать.
Реджи и Нийма Тсеринг вернулись с импровизированными носилками — сложенный вдвое брезент был крепко привязан к двум шестифутовым шестам.
— Нужны люди, чтобы отнести его вниз, — сказал Дикон. — Думаю, шестеро. Четверо несут, двое на смену.
— Я понесу, — в один голос заявляем мы с Жан-Клодом. Нас мучает чувство вины.
Дикон снова кивнул.
— Пемба, Дорджей, Тенцинг, Нийма — вы четверо идете вниз вместе с сахибами.
Реджи быстро перевела указание трем шерпам, которые не говорили по-английски. Я видел, что от палаток она также принесла два фонаря и два комплекта головных ламп. Она ждала, пока мы склонимся над бесчувственным Бабу и — на счет три, с бесконечной осторожностью — переложим его со снега на импровизированные носилки.
На снегу осталось красное пятно, а повязка на голове Бабу уже пропиталась кровью.
Реджи молча передала лампы Пембе и Дорджею, а головные лампы — Же-Ка и мне.
— Тейбир! — окликнула она самого высокого из окруживших нас шерпов. Я вспомнил, что Тейбир Норгей говорит по-английски. — Ты идешь вперед как можно быстрее. Скажи всем во втором и в первом лагере, что нам потребуются добровольцы, когда мы дойдем до каждого лагеря. Но не теряй там времени — торопись прямо в базовый лагерь и попроси доктора Пасанга подняться и встретить носилки по пути. Опиши доктору Пасангу раны Бабу Риты и расскажи, как он их получил. Там, у большой палатки, есть третий фонарь — возьми его по дороге.
Тейбир кивнул и побежал по снежному склону, на бегу схватил фонарь, выскочил на занесенную снегом морену рядом с лагерем и через несколько минут исчез за ледяными пирамидами на тропе через ледник.
Жан-Клод взял левый шест спереди, а я — правый сзади. Нийма Тсеринг схватил правый передний, а Тенцинг Ботиа — левый задний, рядом со мной. На счет три мы подняли носилки на уровень пояса. Такое впечатление, что Бабу Рита ничего не весит.
— Мы тоже спустимся, как только все подготовим здесь и в третьем лагере для завтрашних рейсов с грузом, — сказал Дикон. — Передайте доктору Пасангу, что я приведу всех в первый или базовый лагерь.
Путь вниз по леднику был тяжелым, особенно если учесть, что это был конец длинного дня в горах. Прежде чем мы ступили на ледник и начали спуск, Реджи передала Пембе комплект кислородного снаряжения с тремя полными кислородными баллонами. Предполагалось, что если мы устанем, то будем дышать «английским воздухом» из баллонов, которые будут нести для нас Пемба или Дорджей. Бабу Рита будет все время дышать из третьего баллона. Его вес добавил 22 фунта к весу носилок.
Но ни я, ни Жан-Клод не выпускали носилок во время четырехчасового спуска через все лагеря, даже когда шерпы сменяли один другого. Один или два раза, после особенно трудного участка — например, после спуска на ледник и подъема по его крутому склону, — Пемба прижимал кислородную маску к лицу Жан-Клода, а затем к моему лицу, и мы немного дышали «английским воздухом», а затем шли дальше. Лицо Бабу Риты под замшевой маской казалось лицом спящего.
Доктор Пасанг встретил нас в первом лагере, попросил поставить носилки на какой-то ящик и при свете фонаря бегло осмотрел Бабу.
— Думаю, ваш мистер Дикон правильно определил, что признаков перелома шеи или позвоночника нет, — сказал он. — Мы должны спустить его ниже. Вы в состоянии нести его дальше, в базовый лагерь, или мне найти свежих носильщиков?
Мы с Жан-Клодом не желали передавать кому-либо свои углы носилок. Разумеется, это было абсурдно, поскольку мы как будто наказывали себя, но тогда я думал — и по сей день не изменил своего мнения, — что мы, и в особенности я, заслуживали наказания. Если бы мы не вели себя как глупые школьники… если бы я не начал все это с дурацкого, детского бахвальства, Бабу Рита сидел бы теперь за ужином в третьем лагере и смеялся вместе со своими друзьями шерпами.
Мы добрались до базового лагеря около одиннадцати вечера. У больничной палатки подняты боковые клапаны; для высоты 16 000 футов ночь на удивление теплая. Ни ветерка. На свесах крыши шипят несколько керосиновых фонарей, и я вижу, почему доктор Пасанг предпочитает проводить серьезные медицинские процедуры именно здесь, где воздух плотнее и теплее и лампы дают более яркий свет, чем в других лагерях.
- Предыдущая
- 93/170
- Следующая
