Расплата - Пётч Оливер - Страница 38

– Ну и кто бы ими занимался? Горстка батраков или, может, медник Паулюс? В последний раз я видел его пьяным в городском рву.

– Тихо, черт возьми! – раздался низкий, не терпящий возражений голос.

Гёц фон Берлихинген протолкался сквозь толпу раненых и любопытных. Крестьяне с ропотом расступились. Рыцарь бросил взгляд на разорванное орудие, после чего повернулся к Матису.

– Пушки заряжать обязан орудийщик, – сказал он грозно и указал железной рукой на стонущих раненых. – Твоя вина в том, что мы теперь потеряли полдюжины людей и серпентину.

Матис побагровел.

– Не я заряжал ее! Это кто-то из ваших крестьян. Если палить приходится целый день, то одного орудийщика явно не хватит. Впрочем, можете сами встать тут с фитилем, господин рыцарь.

Берлихинген вздрогнул. Он поднял железную руку, словно собирался ударить Матиса, а потом снова опустил. Рыцарь понимал, что и к нему, и к Гейеру многие из крестьян относятся по меньшей мере с недоверием. Слишком велико было отвращение к богатым дворянам.

– На сегодня ограничимся предупреждением, – проворчал наконец Берлихинген. – Будем надеяться, что впредь ты будешь прилагать больше усилий.

Он развернулся к обступившим их крестьянам и крикнул:

– Обстрел продлится до вечера! Потом прославленный Черный отряд Гейера пойдет на штурм. И будь что будет!

Крестьяне возликовали, один Матис в ужасе взглянул на рыцаря.

– Но… для многих это означает смертный приговор! – выдавил он. – Нам не пробить брешь к этому времени. Тем более если Гейер не успеет вернуться с тяжелыми орудиями!

– Расположенный неподалеку Таубербишофсхайм даст нам орудия, – невозмутимо ответил Берлихинген. – Этого должно хватить.

– Но их калибр слишком мал! К тому же Гейера здесь нет. Как его отряду…

– Ни слова больше. Я изначально выступал против штурма Мариенберга. Но раз это так необходимо, то хоть покончим с этим поскорее. Эта крепость и без того сильно нас задержала.

С этими словами Берлихинген резко развернулся и зашагал прочь по забрызганному кровью переулку. Матис едва сдержался, чтобы не окликнуть рыцаря. Еще вчера Берлихинген даже мысли о штурме не допускал, а теперь такое!.. Судя по всему, рыцарь сознательно посылал людей Гейера на убой. Пытался ли он таким образом ослабить докучливого конкурента в его отсутствие или действительно хотел как можно скорее взять Мариенберг штурмом?

На раздумья не осталось времени. Крестьяне уже принялись заново заряжать пушки.

– Стойте! – крикнул Матис и подбежал к ним. – Не так! Хотите, чтобы и вас разорвало? Уберите же, ради Бога, факелы!

Вскоре мертвых и раненых оттащили, и обстрел возобновился. Под мостом через Майн соорудили плоты, чтобы быстрее перебираться на другую сторону. Когда вечером на небе показалась радуга, крестьяне сочли это знамением Господа. Охваченные всеобщим ликованием, они стали готовиться к предстоящему штурму.

«Это безумие! – думал Матис. – Чистой воды безумие! Даже кольцо вокруг крепости еще не замкнули. И ни одной бреши, чтобы люди Гейера смогли проникнуть внутрь!»

Действительно, наряду с несколькими отделениями именно Черный отряд Гейера с наступлением ночи двинулся штурмом на Мариенберг. В кромешной тьме бесстрашные мужчины снесли палисад и передовые укрепления, прорвались к стенам и попытались влезть по приставным лестницам. Матис слышал их предсмертные вопли, видел вспышки выстрелов и продолжал отчаянные попытки пробить брешь в каменной стене.

Тщетно.

Когда забрезжил рассвет, во рву под стенами Мариенберга лежали сотни убитых и тяжелораненых, многие из которых были из Черного отряда. Крестьяне попытались выручить товарищей, но попали под обстрел и вынуждены были отступить. До самого вечера Матис слышал крики и жалобы умирающих. Потом понемногу наступила тишина.

Бой закончился.

Бессмысленно! До чего же бессмысленно!

Прислонившись к горячему, дымящему фальконету, Матис опустился на землю и закрыл глаза. Он ничего не ел и почти не пил. Два дня он занимался только тем, что заряжал орудия, поджигал порох и стрелял. В ушах до сих пор громыхали выстрелы, словно далекие грозовые раскаты.

В этот миг Матис понял, что крестьяне обречены. Странно, но мысль эта нисколько его не трогала. У него иная цель. Впереди его ждала другая битва, куда более важная. Завтра же они с Мельхиором продолжат поиски Агнес.

Она единственная, за кого действительно стоило сражаться.

Всего через несколько дней Агнес стояла на вершине холма и смотрела, как языки пламени гигантскими пальцами плясали по крышам Вайнсберга. Она слушала, как в охваченных огнем сараях ревели коровы, с грохотом сыпались дома, и ветер свистел над раскаленным разрушенным городом.

Подле нее на земле распласталась старая женщина, оглашая вечерний сумрак криками отчаяния. Муж, тщедушный старик, склонился над ней и пытался утешить. На поясе у него болтался маленький рваный мешок – это все, что им позволили забрать из дома. Чета была не единственной. Всюду на холмах и возвышенностях плакали, взявшись за руки, старики и смотрели на то, что прежде было их домом. Горожане, что помоложе, сбежали вместе с детьми, когда несколько дней назад пришла весть, что на город движется войско Швабской лиги во главе с Трухзесом. Всего месяц прошел с тех пор, как крестьяне под предводительством Йекляйна Рорбаха учинили расправу над графом Людвигом фон Хельфенштайном и его спутниками. Теперь же Вайнсберг настигло возмездие в лице Трухзеса Георга фон Вальдбург-Цайля и его армии. В городе и окрестных деревнях не оставили камня на камне. Те, кто не успевал спастись, сгорали в собственных домах.

Тут люди на холмах дружно охнули. Через распахнутые ворота вылетела охваченная пламенем и пронзительно ржавшая лошадь. Она пробежала несколько шагов, потом свалилась и догорала уже неподвижно. Мужчина рядом с Агнес перекрестился.

– Это гнев Господень! – воскликнул он. – Гнев Господень! Нельзя было бунтовать против господ!

– Господь тут ни при чем, это гнев дворян, – пробормотала Агнес так тихо, чтобы никто не услышал. – И я одна из них.

Она развернулась и, погруженная в раздумья, стала спускаться с холма.

Скоро это закончится, так или иначе. Еще немного, и этот ужас останется позади.

В последние дни она все больше убеждалась, что в этой войне не было ничего праведного. Всюду, где они проезжали с обозом, ландскнехты Швабской лиги резали крестьян, как зайцев. В Зиндельфингене люди Трухзеса изловили одного из крестьянских предводителей, ответственного за бойню в Вайнсберге. Музыкант Мельхиор Нонненмахер сыграл тогда графу злобную сатирическую песнь. Теперь его длинной цепью приковали к дереву, вокруг которого разожгли огонь. Бедняга с воплями носился по поленьям, пока не изжарился заживо. Точно так же поступили с Йекляйном Рорбахом в Хайлбронне.

– Эй, Агнес, живее давай! Нечего здесь ловить!

Барнабас стоял внизу возле повозки и нетерпеливо махал ей. Барышник думал чем-нибудь поживиться в Вайнсберге. Теперь же, глядя на пылающий город, он спешил вернуться к обозу.

– Надо убираться, пока ландскнехты не снялись, – пробормотал он, когда Агнес медленно спустилась с холма. – Люди вокруг уже недобро на нас поглядывают, – он рассмеялся. – Даже старики могут жизнь попортить, если у них миску каши из-под носа выдернуть. В одном Трухзесу стоит отдать должное: уж если возьмется за что, так со всей основательностью.

Повозка со скрипом пришла в движение и покатила по выжженной, разоренной земле. Сидя на облучке, Агнес всматривалась в сгущающиеся сумерки. Не уцелело ни одного сарая, ни одной конюшни. Урожай превратился в пепел, и люди спасались бегством.

Еще немного, думала она. Дождусь только подходящего случая, и все останется позади.

Пару дней назад Агнес тайком взглянула на карту, которую раненый фельдфебель предложил Барнабасу в качестве платы. Скитания завели их уже на сотню миль к северу, через Швабию и Франконию. Но при этом отдаляли от Рейна. Если ей действительно хотелось узнать о своих сновидениях и прошлом, то следовало в ближайшее время покинуть обоз и двинуться на запад.