Дело Ансена - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк" - Страница 11

• Предыдущая
• 11/28
• Следующая

— Чего-чего, а идеи-то там вполне хватает! — запротестовал Грачик. — Вы же сами сказали: все то, на чём зиждется современное буржуазное общество — «священное» право собственности, — отстаивается и утверждается этой литературой с завидной яростью.

— Друг мой, то, о чём ты говоришь, я не отношу к области «идей». «Идеи человеконенавистничества», «идеи эксплуатации себе подобных», «идеи наживы»? Как же можно называть это «идеями» вообще?! Это же просто духовный гангстеризм, порождённый моральным обнищанием. Когда я произношу слово «идея», я имею в виду подлинные духовные ценности. Их-то ты не найдёшь в литературе, которая должна была бы показать читателю высокие цели нашей борьбы, святое дело оздоровления общества. А ведь, на поверку, там ни на йоту воспитательности, ни на грош идейности.

С выражением лица, показывавшим его неподдельное огорчение, Кручинин продолжал:

— Разумеется, нам мало дела до того, как ведут своё идеологическое хозяйство они. Это их дело. Но я хочу сказать, что есть такие области в нашей работе, где отбор должен производиться с малых лет. И не по каким-то там методам психотехники, черт побери, а по принципу личной тяги, влечения, заражённости!

Чем дальше Кручинин говорил, тем взволнованней звучал его обычно такой ровный голос.

— Есть профессии, требующие от своих адептов призвания. Нельзя научить человека стать художником или писателем, ежели нет в нём искры божьей, ежели нет таланта. Учение должно вооружить его знаниями, необходимыми для использования таланта. Да. Но и тогда талант будет использован лишь при одном условии — при наличии непреодолимого влечения. Талант требует выхода — только тогда он даст плоды. А вовсе не обязательно, чтобы человек, обладающий даром зарисовывать видики, стал художником. Вовсе нет… — Вдруг Кручинин умолк, спохватившись. — О чем я, бишь? Ах, да, о призвании! И я считаю, что в нашем деле также невозможно без таланта и без призвания. Это не ремесло. Наше дело в родстве с искусством. И тут-то литература, раскрывающая все стороны нашего дела, должна была бы смолоду увлечь сюда тех, у кого есть шишка расследования. Только увлечённый может стать чем-то в нашем деле, не став чиновником или холодным ремесленником. Что говорить, наше дело немножко окрашено авантюризмом… в хорошем смысле этого слова. И почему литература не подхватывает его романтику, почему не показывает её читателю, особенно юному, — не понимаю! Ей-ей, не могу понять! Сколько отличных людей пришло к нам через увлечённость! К сожалению, был такой период, когда у нас считали, что преданным может быть только тот, кто «послан», а не тот, кто пошёл сам. Иными словами, «мобилизация», а не тяга…

— Если судить по американской литературе, — заметил Грачик, — именно в Штатах борьба с преступностью поставлена на научную базу. Федеральное бюро расследований, пресловутое ФБР, — это же кладезь современных достижений науки и техники в области криминалистики!

— Да, да, конечно. Медицина, биология, археология, все разделы современной науки, от механики до рентгенологии, все тонкости химии, органической и неорганической, гидродинамика и математика, — все, вплоть до нынешней кибернетики, пришло на службу криминалистики и впряжено в оглобли этого самого ФБР. Но беда в том, что вся эта наука и вся эта техника направлены совсем не туда, куда их следовало бы направить и куда направляем их мы, — сказал Кручинин. — Функции ФБР — антиобщественны, поскольку оно, это ФБР, находится во власти реакции целиком и полностью. Про аппарат их полиции и юстиции не скажешь, что он является установлением, предназначенным для оздоровления общества. Огромная опухоль преступности в буквальном смысле слова разъедает организм буржуазного общества, но ФБР и не думает удалять её. Оно борется с нею лишь постольку, поскольку того требует безопасность жизни и собственности верхушки общества. Там судья, криминалист, сыщик — слуги тех, кто им платит. Нашим людям даже трудно поверить, что гангстерскому синдикату можно просто заказать «убрать» нежелательнее лицо, и по таксе, существующей в этом синдикате, с ним покончат. Правда, такса эта высока. Ведь в неё входит оплата снисходительности полиции и правосудия.

— Да, мне казалось, что… — начал было Грачик, но Кручинин остановил его движением руки и продолжал:

— Вот ты спрашиваешь меня: можно ли, имея постоянное дело с преступлениями, аморальностью, с носителями правонарушения, часто отрицающими всё, что есть святого у человека, попирающими правила общежития и отбрасывающими мораль всюду, где она мешает удовлетворению их низменных стремлений, — можно ли в таких условиях сохранить веру в чистоту человека и оставаться чистым самому? А что же, по-твоему, хирург, удалив раковую опухоль, стал менее чист, чем был? Пустяки! Вид этой опухоли не сделал его противником красоты. Напротив, он, вероятно, только ещё больше захочет видеть красивое, верить в здоровое, наслаждаться жизнью во всей её полноте. — Кручинин на минуту задумался и, помолчав, поглядел на Грачика. — Разве ты, мой друг, не видишь благородства миссии освобождать жизнь для всего чистого, всего светлого, что растёт так целеустремлённо, так победоносно? — И тут, снова заметив желание Грачика заговорить, Кручинин сказал громче: — Можно подытожить эту мысль положением о служении делу переработки самих нравов, испорченных волчьими законами волчьей жизни, в которой столько веков барахталось человечество.

Взаимные симпатия и доверие, которые Грачик и Кручинин чувствовали друг к другу, привели к тому, что в дальнейшей жизни они много и плодотворно сотрудничали. Впрочем, слово «сотрудничали» неверно определяет их отношения. Нужно было бы сказать, что Нил Платонович с таким же увлечением вводил молодого друга в тонкости своего дела, с каким тот стремился их постичь.

Стоит сказать, что Нил Платонович был вовсе не лёгким учителем. Не очень лёгким — из-за своего природного упрямства — учеником был и Грачик. Но, так или иначе, к тому времени, когда полковник Кручинин временно оставил работу, он мог уже без натяжки сказать, что имеет вполне достойного преемника: кругозор и знания Грачика расширялись с каждым днём, интерес к делу неуклонно повышался. Возможно, что кого-нибудь другого на месте Кручинина испугала бы кажущаяся наивность ученика. Но Нил Платонович успел изучить его характер и знал, что эта простоватость — отчасти результат душевной чистоты, а отчасти и просто поза.

Нужно ли тут говорить о той стороне жизни героев, которая находится за рамками их служебной и общественной деятельности, составляющих суть настоящих записок? Эту вторую жизнь всякого человека у нас принято называть личной, как будто его общественная деятельность является для него чужой. Разумеется, и такая личная жизнь была у Кручинина, как у всякого любящего жизнь и людей человека. Но, несмотря на дружбу, крепнувшую между ними, эта сторона жизни Кручинина никогда не бывала предметом их бесед.

Завтрак, приготовленный фру Эдой, не был особенно изысканным, но все же это не были и плоды кулинарных усилий Оле: разогретые на спиртовке консервы с хлебом, немного подрумяненным в маргарине.

При всем том, что Кручинин не считал себя гурманом, он с нескрываемым удовольствием отведал каждого из шести рыбных блюд, каждого из трех сортов сыра и обеих колбас. Овсяная каша могла бы уже завершить этот обильный завтрак, но невозможно было отказаться и от внесённого Эдой румяного омлета с клубничным вареньем, — его шипение и аромат соблазнили бы хоть кого.

Отхлёбывая кофе со сливками, Кручинин хмурился на залитое солнцем окно и лениво отвечал на оживлённую болтовню Грачика, которого не уходил даже пышный завтрак Эды.

Они ещё сидели за столом, когда явился Оле Ансен. Он был прислан шкипером, чтобы показать друзьям дорогу к пристани и принести на «Анну» продукты, приготовленные хозяйкой для их морского путешествия.

• Предыдущая
• 11/28
• Следующая