Поджигатели (Книга 2) - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк" - Страница 79

• Предыдущая
• 79/126
• Следующая

Роу недоуменно посмотрел вслед такси и пошёл следом за вышедшим из подъезда гостиницы патером.

— Что за чертовщина? Мне показалось, что они увезли бомбу.

Патер раздражённо повёл плечами:

— Все провалилось!

От неожиданности Роу даже остановился.

— Что вы сказали?

— В дело вмешались коммунисты.

— Коммунисты? Эти молодцы с такси были больше похожи на агентов гестапо!

— Ах, это какая-то невозможно путаная история. Я ничего не могу понять, — в отчаянии проговорил Август. — Давайте выпьем по кружке пива, а то у меня от досады перехватило горло.

— Вечная история, — недовольно пробормотал Роу. — Стоит вам взять дело в свои руки — и оно блистательно проваливается. Все-таки немецкая служба ни к чорту не годится!

Август дипломатично молчал. Он пытался решить для самого себя: которой же из двух секретных служб принадлежит большая часть его самого? Но тут же он вспомнил, что, кроме англичан и Кроне, он служит ещё Александеру и ватиканской курии… Было бесполезным занятием разбираться в том, которой из четырех разведок он принадлежал, — каждая имела на него ту долю прав, какая определялась числом серебреников, за которые он продавал ей интересы трех других…

Двумя часами позже, когда Зинн и Цихауэр подошли к подъезду «Золотого льва», перед ним стоял хорошо знакомый им обоим генеральский «мерседес».

— Только не очень афишируй своё знакомство с Францем, — сказал Зинн ускорившему шаги Цихауэру.

— Просто попрошу огонька, — ответил Цихауэр, заранее улыбаясь при мысли о встрече с другом. Но улыбка застыла у него на губах: за рулём «мерседеса» сидел незнакомый человек.

Однако отступать было уже невозможно.

— Не найдётся ли огонька, приятель? — И, когда папироса затлелась, тихонько: — Недавно на этой машине?

— А тебе что? — подозрительно спросил шофёр.

— Да ничего… Просто видел на ней утром другого водителя.

Шофёр подозрительно оглядел Цихауэра и перевёл взгляд на Зинна.

— А вам, друзья, не нужен ли часом Бодо Курц? — И прежде чем Цихауэр нашёлся, что ответить, шофёр крикнул в растворённую дверцу гостиницы: — Тут двое спрашивают Курца!

Из подъезда поспешно выскочил субъект, с которым ни Зинну, ни Цихауэру не нужно было быть знакомым, чтобы сразу опознать в нём гестаповца.

— Вот эти двое, — пояснил шофёр.

— Заходите, ребята, в отель, — с подозрительней любезностью предложил агент, но, видя, что они не намерены принять его приглашение, сказал. — Ладно, подождите минутку, я сейчас позову Курца, — и поспешно скрылся в подъезде.

Зинн и Цихауэр переглянулись. Им не о чём было даже советоваться: Лемке тут не было. Оставалось только поскорее исчезнуть.

Цихауэр с увлечением работал над портретом Марты. Этот неожиданный заказ был для него не только подспорьем к заработку на заводе, но и отдыхом. Сангвина отлично передавала золотисто-коричневое освещение осеннего парка, на фоне которого девушка стояла, опершись о балюстраду веранды.

Сегодня, прежде чем взяться за работу, художник долго вглядывался в лицо Марты. Неужели он так непозволительно проглядел в её чертах выражение озабоченности, граничащей с растерянностью? Не может быть! Этой горечи в них прежде не было. Совсем иными стали и глаза.

— Вы нездоровы? — спросил он.

Она взглянула на него с испугом.

— Что вам вздумалось?

— Глаз художника — глаз врача.

Марта опустила голову.

— Это скоро пройдёт.

Она боялась взглянуть на художника: он угадает, что она лжёт. Не могла же она признаться Цихауэру, что не знает покоя от непрестанных атак Пауля! Все, что до сих пор было содержанием её жизни, он называет ошибкой, чуть ли не преступлением. Он хотел, чтобы она перестала любить тех, кого любит, верить тому, что было для неё святым, забыла родной язык! Пауль стремился разрушить светлый мир её молодости и заставить её построить что-то новое, смутное и мрачное. Скажи ей все это кто-нибудь другой, она сочла бы его сумасшедшим, но ведь это был Пауль!

В его устах истерические выкрики о мировом господстве расы господ, утверждаемом огнём и железам, звучали для неё мужественным кличем войны. Она сознательно закрывала глаза на то, что Пауль иногда откровенно проговаривался о желании захватить место её отца, делала вид, будто не слышит или не понимает этого. Когда Пауль был рядом, говорил, держал её руку, ей казалось невероятным, что она могла когда-нибудь сомневаться в его правоте.

Ярош?

При воспоминании о Яроше она терялась.

Был ли Пауль умнее Яроша? Нет. Красивей? Нет. Может быть, мужественней, сильней? Тоже нет.

И все же Пауль был Паулем, — тем, кем он был.

Шло время, влияние Пауля вытесняло все остальное из её сознания. Марта и сама не могла бы уже сказать, действительно ли такой вздор утверждение, будто Пауль призван господствовать над чехами, даже над её собственным отцом? Уж не совершила ли её мать и в самом деле ошибки, выйдя замуж за чеха, что сделала её, Марту, только наполовину немкой? Мысль о чешской крови, текущей в её жилах, начинала преследовать её, как кошмар. Чем дальше, тем менее странными и страшными становились для неё напоминания Пауля:

— Забудь о своей чешской крови!

Было даже приятно слушать, когда он иногда милостиво бросал:

— К счастью, ты всё-таки дочь немки, — значит, больше немка, чем чешка!

Ей и в самом деле начинало представляться счастьем не то, что её мать — это мать, какою она знала её и беспредельно любила с детства, а то, что пани Августа немка…

— Или вы перестанете думать о том, что у вас на душе, или мне придётся начинать новый портрет, — донёсся до неё откуда-то из бесконечной дали голос Цихауэра.

— Разве у вас не бывает дум, от которых вы не можете уйти? — спросила она.

— Но я не могу вложить в один портрет два внутренних мира!

Марта подошла к мольберту и вгляделась в своё изображение. С картона на неё глядело её беззаботное прошлое, то, чего уже не было и никогда не будет. Портрет той Марты, какой она была теперь, нужно было писать сызнова.

— Может быть, вы и правы. Лучше вернуться к началу.

• Предыдущая
• 79/126
• Следующая