Война «невидимок» - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк" - Страница 112
- Предыдущая
- 112/113
- Следующая
Житков отворил дверцу автомобиля.
– Что ты хочешь делать? – удивился Найденов.
– Вернусь и узнаю, как она попала в машину.
– Спросим завтра.
– Нет! Сейчас! Как будто ты не понимаешь, как это важно. А если Александр Иванович даже не подозревает его близости?.. Я должен вернуться, должен предупредить его! Поезжай с женщинами. Я приеду позже.
Сияние автомобильных фар исчезло за поворотом, а Житков, окруженный непроницаемой тьмою южной ночи, пошел обратно, к дому Бураго. Постепенно его глаза привыкли к темноте: он различал уже контуры деревьев по бакам дороги, а там показалась и стена живой изгороди.
Житков прошел вдоль нее раз, другой, но ворот не нашел. Он отлично помнил, что в этой зеленой стене был просвет, и в этот просвет была видна решетка ворот. Но вот окончилась уже вся изгородь, а ворот нет. Может быть, ошибся участком? Может, возвращаясь от автомобиля, не заметил, как прошел мимо? Нет! Он отлично помнит именно эти плотно сошедшиеся, аккуратно подстриженные миртовые кусты.
Решив еще раз проверить себя, он снова пошел вдоль них, и на этот раз ему посчастливилось: он увидел торчащую из зелени железную скобу, дернул за нее и почувствовал, как почти без сопротивления подалась тяжелая железная калитка. «Как странно, – подумал Житков, – ни запоров, ни охраны!..» И он решил войти. Сделав шаг в еще более плотную темноту, он почувствовал теплый и густой аромат роз. Сквозь черноту ночи они едва светлели. Какая масса! Со всех сторон розы, розы… Житков протянул руку и нащупал колючие ветки. Нужно было разобраться в этой колючей путанице, найти тропинку. Где-то, совсем неподалеку, послышалось приглушенное рычание собаки, хруст ветвей. Тень огромного пса мелькнула перед самым лицом, и через мгновение, сбитый с ног, Житков лежал на земле. Он пытался встать, но при малейшем его движении собака угрожающе рычала.
Послышались шаги человека. Хриплый голос негромко произнес:
– Хорошо, Волчок, хорошо…
Луч карманного фонаря ударил Житкову в лицо. Ослепленный, он вдруг услышал раскатистый смех, перешедший в хриплый кашель.
– Ага! Попались! Вы всегда совершали маленькие промахи.
Житкову почудилось, будто голос ему знаком. Если бы это не было невероятно, – он поклялся бы, что это голос старого Юстуса Мейнеша. Его и никого иного! Но это же невозможно…
– Довольно, Волчок, – сказал обладатель голоса Мейнеша. – Ну-с, вставайте, молодой человек!
На этот раз сомнений не осталось. Житков вскочил на ноги и в свете фонаря действительно узнал Юстуса.
– Проходите… Сейчас мы поговорим. Прочь, Волчок! – по-хозяйски прикрикнул Мейнеш, палкой раздвигая колючие кусты и пропуская Житкова на дорожку. – Как вам нравятся мои розы?
Мейнеш склонился к кусту, и слышно было, как он втянул в себя воздух.
– Только понюхайте!..
Они молча прошли с сотню шагов.
– Что там случилось? – послышался из темноты голос, по которому Житков не мог сразу же не узнать Бураго. – Право, ты страдаешь манией преследования, старина.
– На этот раз я веду живого разбойника, – весело крикнул Мейнеш.
Но Житков его больше не слушал. Несколькими прыжками он ворвался на веранду, где, развалясь в качалке, сидел Бураго.
– Фантасмагория! – воскликнул Бураго.
– Вот уж воистину ничего другого и я не могу сказать. Настоящая фантасмагория!.. – Что все это значит?
– Александр Иванович, представьте меня молодому человеку, – сказал Мейнеш, тяжело поднявшись по ступенькам веранды.
Указывая на Мейнеша, Бураго торжественно произнес:
– Капитан первого ранга Хрисанф Николаевич Рожков.
Житков бессильно опустился на стул.
Из боцмана-разбойника, из диверсанта-фашиста Юстус Мейнеш вдруг превратился в капитана первого ранга Хрисанфа Рожкова!
Это нужно было пережить. Житков молча сидел и во все глаза глядел то на Рожкова, то на Бураго.
Они сидели втроем на балконе белого домика, утопающего в цветах, даже ночью источающих аромат, какого Житков еще никогда не слышал.
На столе, в матовом стеклянном шаре, мерцала свеча. В ее слабом свете вино в стаканах казалось черным. Житков держал стакан двумя руками, забывая отхлебывать, поглощенный негромкими хрипловатыми звуками знакомого голоса.
Долог был рассказ Рожкова. А закончил он его так:
– …Двадцать лет носить личину ренегата, изменника. Двадцать лет тенью следовать за Витемой, парализуя каждый его шаг, грозивший бедой моей Родине, двадцать лет жить, стиснувши зубы!.. Но самое трудное не это. Самое страшное не ежеминутная опасность разоблачения, – презрение тех, кого любишь, чье уважение тебе дороже жизни… Тяжелый путь! Если вам предстоит вступить на него, вы должны быть готовы к тому, что придется забыть все, что вам дорого, забыть родной язык, научиться думать на языке врагов. Вы должны научиться добиваться доверия врага. Малейший промах погубит и вас и порученное вам дело. То, что вам поручит враг, вы должны будете делать так, чтобы он вам всегда и во всем верил. И вы должны быть готовы еще к одному: никто из тех, кто вам дорог, не будет знать, где вы, что с вами, чем вы заняты. Вы будете вести секретную войну, войну невидимок, не затихающую даже тогда, когда народы наслаждаются миром. Это война во имя мира, во имя спокойствия и благоденствия вашей страны, двухсот миллионов дорогих вам людей!.. А теперь, – Рожков поднял свой стакан, – за вас!
Бураго также поднял стакан и молча чокнулся с молодым человеком.
– Мне хочется спросить вас кое о чем, – сказал Житков, обращаясь к Рожкову.
Рожков молча кивнул, похлопал себя по карманам.
– Где же это моя трубка?..
– Она? – Житков протянул ему трубку. – Я нашел ее в машине.
– Благодарю. Должно быть, обронил, когда ездил к морю… Так о чем вы хотите меня спросить?
– Трудно сейчас припомнить все, что хотелось бы знать… Но вот для начала: почему вы плохо повесили Витему и дали ему возможность уйти из петли?
Рожков заметно нахмурился.
– Да, это было грубой накладкой: лямка, которую я велел смастерить кому-то из команды, оказалась сделанной чересчур хорошо – она не дала Витеме задохнуться. А я рассчитывал, что больше никогда его не увижу.
– А скажите: вы знали, что Витема идет на «Марии-Глории»?
– Знал и дал об этом знать своим. Витема не имел представления о том, что мы знаем про его консервы. И все-таки, вы сами помните, было немало наших промахов: загорелась «Мария-Глория» и негодяя Майлса мы не уберегли, хотя по сути дела он и заслужил то, что получил.
– А ведь я думал тогда: ваших рук дело.
– Нет, на такое мы никогда не шли. Наши руки чисты, хотя не так-то просто бывает играть роль негодяя. Даже когда этого требует долг.
– А вы знали, что пастор на «Одде» – это Саша?
– Разумеется. Мы знали каждую мелочь этой операции – с той и с другой стороны. Но мне никак не удавалось предотвратить предательство одного из их людей, не разоблачив себя. В общем, всякое бывает. К примеру сказать: там, на подводной лодке, мне несколько раз приходил на ум вопрос: действительно ли вы наш? Не работаете ли вы на две стороны? И, признаться, я вовсе без уверенности отвечал себе: «Пустяки, не может быть»…
– Вы подозревали меня?
– Милый мой, – Рожков грустно улыбнулся, – жизнь умеет строить такие гримасы!..
– Ну, ежели даже вас я мог ввести в заблуждение… – с удовлетворением сказал Житков.
– Это заблуждение могло вам дорого обойтись. – Из-под своих косматых бровей Рожков внимательно уставился в глаза Житкову. – Вообще, молодой человек, вам еще есть над чем поработать. Боюсь, мало будет кончить эту войну. Понадобится время на то, чтобы изо всех щелей выскрести нечисть вроде нашего общего знакомца Витемы. Немало таких понабьется в укромные места. Оружие складывать рано.
– А вам никогда не приходило в голову странное сомнение? – негромко сказал Житков. – Живет вот какой-нибудь там директор завода, или строитель, или конструктор. Строит, выделывает, а после него, глядишь, заводик на земле остался, или станки с его маркой, какие-то полезные вещи. А вот вы ушли, и… ничего, никакого следа не осталось. Никто не узнает, зачем вы жили, что делали. Даже самые близкие люди будут вас помнить, как какого-то загадочного непоседу, неизвестно зачем и куда уносившегося, изредка возвращавшегося домой неизвестно откуда; не оставившего после себя ничего – даже плохонькой записной книжонки с телефонами… Вам никогда не делалось не по себе: этак, какою-то безымянной тенью пройти по жизни и исчезнуть? Может быть, далеко от родных берегов снятым пулей врага или ударом ножа. Кстати, о ноже, – вспомнил Житков. – Как только я вас увидел – захотелось спросить: помните… удар в спину крестообразным стилетом, который вы когда-то получили от Витемы?
- Предыдущая
- 112/113
- Следующая
