Библиотечный детектив - Штейн Инна - Страница 19

• Предыдущая
• 19/22
• Следующая

Георгий сидел на трухлявом стволе акации. Увидев старика, он отбросил сигарету и поднялся навстречу.

Тот молча протянул ему торбу.

– Ну, вот и замечательно. Некоторое время я тебя, дедуля, не потревожу. А может, больше и не свидимся никогда. Засим, прощавайте. Пойду-ка я в люди.

– Жорик, ты мне обещал… – начал старик.

– Ладно, дед, не нуди, – бросил на ходу внучек и решительно направился к лестнице.

– Стой, сволочь, стой, не уйдешь! – ликующе закричал Андрей и бросился ему наперерез. В руке его блестел стальной, острый, как бритва, переплетный нож.

Анна Эразмовна вдруг совершенно ясно увидела переплетную мастерскую: Тин Тиныч прижимает одной рукой линейку к бумаге, а другой делает неуловимое, стремительное движение…

– Не на-а-ада, Андре-е-ей, на на-а-ада! – стошно заголосила она, хватаясь за голову, но – поздно! поздно! – уже ничто на свете не могло его остановить.

Ангелом возмездия, юным и прекрасным, подлетел он к убийце и полоснул по горлу точно так же, как тот его маму, от уха до уха.

Ни капли, ни единой капли крови не показалось на крепкой загорелой шее.

– Ах, ты пащенок! – зашипел Георгий. Отбросив торбу, он правой рукой схватил Андрея за кисть, резко развернул к себе спиной, приставил к горлу нож, а левой зажал рот.

В реальном физическом времени все это продолжалось всего несколько секунд. Но они длились достаточно долго для того, чтобы оценить ситуацию, перепрыгнуть через глубокую канаву, схватить валяющуюся в пыли торбу и прижать к груди.

– Знал же я, знал, что нож у тебя, – цедил сквозь зубы Георгий, -сейчас отправишься вслед за своей мамочкой.

– Хватит чушь молоть, зачем вам мальчик? Вам книга нужна, а книга у меня, – голос Анны Эразмовны срывался, но ей казалось, что говорит она совершенно спокойно и убедительно. – Давайте так: вы отпускаете Андрея, я отдаю книгу, и бегите себе, куда хотите.

– Мадам, не имею чести вас знать, – с убийственной вежливостью солгал Георгий. – Ваше предложение совершенно неприемлемо. Посудите сами, зачем мне свидетели?

– Жорик, я вас умоляю…

– Молчи, сука старая! – заорал Жора. Мгновенно овладев собой, он ласково продолжил: – Счас мы мальчика зарежем. Нет, мальчик сам себя зарежет, ножичек-то у него в ручке. А был ли мальчик?

И он улыбнулся. Ничего общего с человеческой улыбкой не имел этот звериный оскал.

Время опять замедлило свой бег. Нож двинулся к левому уху Андрея, близнецы крепче обхватили друг друга, стальное лезвие отражало солнечные лучи, скрипел разрезаемый воздух.

Лицо ребенка было совершенно спокойно.

Внезапно нож натолкнулся на невидимую преграду, изо рта убийцы вырвалась струя ржавой жидкости (были отчетливо видны промежутки между каплями), пальцы разжались, руки повисли, и он начал валиться навзничь.

Истоптанная, загаженная, покрытая мусором и жухлой травой земля пустыря не принимала его. Налетевший вихрь подхватил тело, завертел, закрутил и где-то на задворках Вселенной швырнул в черную дыру забвения. И оно будет падать туда вечно.

– Вот они, вот они! – сквозь иные миры и времена зазвенел детский голосок. По лестнице летел Эдик, за ним Вася-Василек, а сзади еще люди, люди, люди…

Инфарктников было много – в реанимации долго не держали, и через два дня Константина Константиновича перевели в обычную палату на шесть человек. Анна Эразмовна сидела на койке и кормила его куриным бульоном с фрикадельками.

– Это мама сварила, правда вкусно? Она вам привет передает, – фальшиво бодрым тоном говорила она.

– Вкусно, Анечка, только я больше не могу. Не лезет. Я должен тебе что-то сказать.

– Тин Тиныч, миленький, мы потом поговорим, вам сейчас волноваться нельзя.

– Потом? Когда это потом? Да забери ты эту тарелку! – повысил голос старик.

– Ладно, ладно, – испугалась Анна Эразмовна. Она поставила тарелку на тумбочку и стала гладить большую, очень холодную руку, лежавшую поверх простыни.

– Ты знаешь, я Любочку очень любил. Я так радовался, что они встречались, думал, наконец, и у меня будет семья.

Старик горько улыбнулся и замолчал.

– Только это был не человек, – собравшись с силами, продолжал он. – Я молчал. Я должен был молчать. Он сказал, что иначе убьет детей. Он мне описал, как это сделает, как это раньше делал. Подробно описал, в деталях…

Слезы катились по впавшим щекам, и она вытирала их краем простыни.

– Возьми, это Любина, – старик судорожным движением вытащил из-под тельняшки цепочку. Он приподнялся, она потянула ее наверх, кулак разжался, и блеснули кровавые глазки крошечной золотой обезьянки. – Поменялись мы. Она сказала – на счастье. А я ей крестик надел. Чтоб спасал и сохранял. Не спас и не сохранил.

Такая тоска звенела в этих словах, что утешения были бессмысленны. То, что он сказал дальше, было еще хуже:

– В сорок первом, перед тем, как мы Одессу оставили, меня в голову ранило. Тяжело ранило. Осколок так там и остался. Жалко, что не убило.

– Ну, что вы такое говорите, нельзя такие вещи говорить, – сокрушенно произнесла Анна Эразмовна.

Она поцеловала колючую щеку, пообещала прийти завтра и убежала.

Ночью он умер.

Прошло еще две недели. Была середина июля, сотрудники один за другим уходили в отпуск. После всех этих событий Анна Эразмовна ловила отходняк. В библиотеке никто ничего не узнал. Ей, правда, чуть не влепили выговор за то, что забыла повесить на ВОХРе ключи от отдела, но она объяснила, что встретила во дворе Константина Константиновича, ему было плохо, она повела его домой, по дороге он упал, инфаркт, скорая…, короче, какие ключи? Книгу она потихоньку отдала Алине, недаром в годы расцвета их занятий эрудизмом она написала ей стиш про то, что с таким человеком можно идти в разведку.

Константина Константиновича с почетом хоронила вся библиотека, много теплых слов сказали о нем люди, ветеранши плакали, вспоминая молодость и былую славу заведения.

Любимые подруги, интеллигентные дамы неуловимого возраста, давно уже что-то подозревали и изнемогали от любопытства. Перед тем, как разъехаться кто куда, они собрались у Тани, той самой, что дошла до Центрального телевидения. Место встречи изменить было нельзя: квартира у Тани была отдельная, ее собственная комната большая, родители к диким воплям и ржанию относились лояльно.

Анна Эразмовна дремала на диване. Надя, закинув ногу на ногу, листала «Космополитэн». Несколько лет назад она покинула библиотеку и пристроилась в коридорах власти – платили там так же, а морочили голову меньше.

В глубине квартиры, на кухне суетилась Таня. Ждали подругу Галю, она же Курочка, она же Галина Бланка. Галя опаздывала всегда и всюду, это было что-то физиологическое.

Зазвенел звонок. Таня бросилась открывать, и в комнату вошли смеющиеся Галя и Леонид Владимирович, он же кузен Леонидас, он же просто Кузен.

– Еду по Щепкина, вижу – Галка. Я ей сигналю, сигналю, она даже головы не повернула, гордо себе чешет дальше.

– Ну, откуда я могла знать, что это меня? -смущенно лепетала Галя.

– Ка-а-анечно, приличные девушки в такие машины не садятся, – томно протянула Надежда.

– А в трамвай приличные девушки садятся? – ожила Анна Эразмовна. – Сдается мне, кыця солодка, ты пользуешься исключительно городским транспортом?

– Ка-а-амунальным, – поправила просвещенная госслужащая. – Кстати, сегодня утром в трамвай вообпде влезть нельзя было. Кондукторша, молоденькая, хорошенькая, застряла посреди вагона и кричит: «Не зажимайте меня! Я прямо вся стерлась на этой работе!»

– А что я сегодня на базаре видела! -воскликнула Курочка. – На контейнере висят счеты, а под ними бумажка: «Контрольный калькулятор».

• Предыдущая
• 19/22
• Следующая