Слуги зла - Далин Максим Андреевич - Страница 3

– Что, съел? Не подавись, худоба!

Наблюдавшая поединок Крыса в восторге издала воинственный клич, от которого подскочили Мелкий и Пырей, стряхивая остатки сна. Хорек, протирая глаза и шмыгая носом, проворчал:

– Эй, сволочи, о жратве – ни слова!

– А я бы поговорил… о жратве, – произнес Красавчик печально.

– Ага, – подхватила Шпилька. – О конине.

– С чесноком, – добавил Мелкий.

– И ржаными сухарями.

– И пивом.

– И чтоб вам полопаться, гады! – фыркнул Хорек и швырнул в Красавчика головешкой. – Другой темы нет?! Я сейчас сдохну от этих ваших излияний, размечтались!

Ему ответили взрывом хохота. Клык с удовольствием отметил, что бойцы за ночь вправду отдохнули и опомнились, уже не похожи на трупы, по инерции переставляющие ноги, следовательно, способны о себе позаботиться. Его перестала занимать рана Мелкого – если боец начинает смеяться и болтать о жратве, значит, скорее всего, выживет.

Если удастся раздобыть жратву, конечно.

Теперь Клыка тревожил Вьюга, который даже не попытался подняться, только еще больше скорчился, будто надеялся согреться в ознобе. «Вот, – подумал Клык. – Вот старые бойцы. Пока опасность и риск – что-то ведет, откуда-то силы берутся огрызаться на судьбу, а стоит расслабиться – и кончено.

Жизнь наша…»

Пока молодые бойцы пытались согреться шутливыми потасовками, Клык подошел к Вьюге и уселся рядом. Зарылся пальцами в его волосы, повернул к себе осунувшееся лицо с запавшими глазами в черных тенях.

– Чего разлегся, урод? – повысив голос, нарочито хмуро проронил он. – Дрых мало? Вставай давай.

– Отвали, Клык, – прошептал Вьюга. – Отвали, не мешай. Она идет.

– Она идет в болото! – фыркнул Клык, никак не желавший расстаться с надеждой. – Дай посмотреть, как заживает, – и вытащил из торбочки, подвешенной к поясу, банку с остатками бальзама.

– Не трать, – Вьюга шевельнулся, отстраняясь. – Без толку.

Вокруг между тем собрались притихшие бойцы. Вьюга заметил это, рявкнул из последних сил:

– Пшли отсюда! Подыхающего не видели?!

Команда переглянулась. Умирать стыдно, особенно так, от раны: смерть – это слабость и тень страха, оскорбительная для бойца. Если бы у Вьюги хватило сил, он ночью ушел бы из пещеры, чтобы умереть подальше от друзей и спрятать слабость, страх и свой безобразный труп от их глаз. Все понимали, как он теперь жалеет, что не смог этого сделать.

Бойцы расселись вокруг, ухмыляясь, обозначая спокойное знание, что слабость в смерти – не позор, а обычный порядок вещей. Хорек ткнул Вьюгу кулаком в колено, надеясь, что удар не отдастся в ране – показывая, что все идет по-старому. Шпилька лизнула умирающего в щеку.

– Не дергайся, – сказал Клык. – Все путем. Мы тебя закопаем. Но потом, а пока, глядишь, и обойдется, – и принюхался к ранам друга, все-таки надеясь на лучшее вопреки очевидности.

Запах не обрадовал, но Клык начал демонстративно откручивать крышку банки. Вьюга ухмыльнулся дрожащими губами:

– Дураки. Когда подохну, мое мясо мне больше не понадобится. Стрелы – Клыку, меч – Красавчику, нож – Хорьку, арбалет – Шпильке… что еще… башмаки – Пауку, а ремень пусть Мелкий возьмет. Больше вроде бы ничего нет. А мясо ваше общее, – закончил Вьюга.

Команда переглянулась. Все глаза блестели лихорадочным голодным блеском, все скулы обтянуло натуго, но никто даже рта не раскрыл, только Хорек отрицательно мотнул головой. Здесь, в сравнительно безопасном месте, можно избежать крайних мер или попытаться избежать, если удастся.

– Может, оленя убьем, – шепнул Красавчик. – Здесь есть где его закопать.

Клык кивнул:

– Ясно. Все. Закопаем, без вопросов. Глубоко, чтоб медведи не разрыли. Никаких костров, честно сгниешь и станешь землей. И когда-нибудь потом возродишься из земли, как все.

Вьюга успокоенно вздохнул.

– Глупо… но хорошо… – пробормотал он, закрывая глаза. – Ну все. Я устал… Ну отойди… да отойдите вы… пустите ее…

Невозможно и жестоко было глазеть дальше. Вьюга не смог сам спрятать свою агонию от глаз товарищей – надо же помочь ему хоть в этом…

Бойцы отошли и расселись у кострища, спинами к Вьюге, инстинктивно прижимаясь друг к другу. Почти любые слова в такие минуты – вранье. Прикосновения гораздо честнее – и прикосновения говорили очень ясно: мы остаемся, а он уходит.

Клык судорожно вздохнул, сжав кулаки. Красавчик тронул его за плечо:

– Сейчас кончится – и все, больше болеть не будет.

Клык ответил одним движением губ: «Долго».

– Помочь ему? – тихо спросил Паук, на треть вытащив из ножен кинжал.

– Он сам хотел, – сказал Клык. – Он ее уже чует. Сильный… Ах ты, будь оно все неладно!

Но они сидели еще очень долго, не шевелясь, окаменев лицами, пока хриплое дыхание сзади не захлебнулось и не оборвалось…

…Солнце уже поднялось высоко и просвечивало сквозь серую муть туч тусклым белесым кругом, когда Клык, Хорек и Паук закончили копать могилу на горном склоне. Ножи безупречной темной стали резали влажные и упругие пласты земли, переплетенные корнями, легко, как свежий хлеб. Камни вытаскивали руками. Остановились лишь, когда лезвия наткнулись на сплошную скалу – яма получилась в две трети орочьего роста.

– Здорово вышло, – сказал Хорек, вытирая пот с лица и садясь на краю могилы. – Господину Боя впору.

– Ага, – отозвался Клык. – Повезло. Хуже нет, если сожгут – а люди, гады, обычно так и делают с трупами, им фиолетово: свои, чужие…

– Ну какая разница… все равно в итоге будешь земля…

– Да уж, итог… Все равно, что с Барлогом пообниматься… Очень приятно, когда чужие пялятся на твои горелые кости. Нет уж, спасибо за такую любезность. Пусть мое мясо лучше бойцы бы съели, чем вот так, как полено в костер… хоть не без пользы…

Паук обтер лезвие ножа и бережно вложил его в ножны. Потом вытянул вперед ладони, растопырил пальцы и удивленно на них посмотрел:

– Клык, гляди… у меня руки трясутся. Будто у человека с перепою, смешно… – И вид у него при этом был совершенно растерянный.

– Это с голоду, – сказал Клык. – Всего-ничего копали, а вспотели – это тоже с голоду. Такое я уже видел. День холодный, а жарко. Это бывает. Когда что-нибудь сожрешь, будет легче, увидишь… Пойдемте, Вьюгу заберем.

С мертвым остались только Шпилька и Мелкий. Они сняли с Вьюги снаряжение, завещанное бойцам, и перевернули тело на живот – было решительно нечем прикрыть его лицо от случайных взглядов. Теперь Шпилька собирала у входа в пещеру прутики и щепки, еще влажные от прошедшего дождя, а Мелкий снова сидел, скрутившись в узел и зажимая плечо.

Клык про себя ругнул судьбу, а вслух спросил:

– А остальные где?

– Пошли жратву поискать, – сказала Шпилька. – Красавчик – вверх по склону, а Пырей с Крысой – вниз. Туда, в лес.

– Хорошее дело…

Подняли отяжелевшее тело, дотащили до могилы, опустили на дно ямы так осторожно, как сумели. Засыпали землей и кусками дерна. Отметили холмик серым продолговатым камнем и присели отдохнуть от этой непосильной работы.

Клык отряхнул руки от земли, потом вымыл в лужице, стоящей в углублении между камнями. Достал банку с остатками бальзама, подошел к Мелкому, дружески съездил ему по уху:

– Давай, показывай свою царапину. Не надо нам больше экономить…

Пырей собирал улиток.

Крыса грызла их, как семечки: раскусывала скорлупу, выбирала языком и клыками слизняка, а остатки ракушки выплевывала. Пырей приносил их ей в пригоршне – улитки во множестве ползали по листьям какого-то водного растеньица на берегу неглубокого то ли озерца, то ли болотца – сам съедая штучку-две из каждой горсти и чувствуя мучительную сосущую боль в желудке. Он тихо гордился собственной самоотверженностью.

Крыса губами взяла у него с ладони очередную улитку и легонько укусила его за палец:

– Вкусные…

– Как дома, – Пырей ухмыльнулся, ткнулся носом в ее нос.

– Грибов нет…

– Ну на нет и суда нет.

– Пахнет так… то ли оленями, то ли коровами…