От былины до считалки - Бахтин Владимир - Страница 7

— Не гляди-ка, девушка, на балы,

На солдатские на обманы!

Что такое «балы»? Спросил у исполнительницы.

— Не знаю, — отвечает. — Так у нас поют. И мать мне так пела. Я ничего не спутала.

В сборнике фольклора Вологодской области напечатан вариант этой песни, и там искажения нет.

— Не сдавайся-ка, девушка, на баснн,

На солдатские на обманы...

Так один текст помог разобраться в другом.

Вернемся к той свадебной песне, которую записала Надя Кривушёнкова из Спировской школы. Оказывается, песня эта была очень широко распространена. Ее пели и на Урале, и в Вологодской губернии, и в Петербургской. А вот этот вариант записал не кто иной, как Александр Сергеевич Пушкин.

Как при вечере, вечере,

При последнем часу времячке.

При княгинином девичнике

Вылетал же млад ясен сокол;

Он садился на окошечко,

На серебряну решеточку,

На шелкову занавесочку.

Как увидела да узрела

Свет княгинина матушка:

«Ты дитя мое, дитятко,

Ты дитя, чадо милое!

Приголубь ты ясного сокола,

Ясного сокола залетного,

Доброго молодца заезжего,

Свет Ивана Александровича!»»

— Государь, родной батюшка,

Государыня матушка!

Я бы рада приголубить .его:

Скоры ножкн подломилися,

Белы руки о пустил вся,

Красота с лнца сменнлася.

Хотя пушкинская запись даже постарше на несколько лет того текста, который приведен у И. Сахарова, она ближе к Надиному варианту.

Очевидно, со слов исполнителя песни А. С. Пушкин сделал примечание к своей записи: «Поется, если жених приехал из далеча». И действительно, во всех трех рассмотренных нами текстах повторяется один и тот же образ: молодец — «ясный сокол залетный», «добрый молодец заезжий».

А недавно вышла книга Н. П. Колпаковой «Лирика русской свадьбы». В этой книге помещены пятьсот свадебных песен, записанных Натальей Павловной за сорок лет собирательской работы. И среди них — три варианта песни «При вечере было, вечере».

Прилетает млад ясен сокол.

При сегодняшнем при вечере,

Как при Надином девичнике

Собиралася беседушка,

На беседе — красны девушки.

Прилетает млад ясен сокол.

Он садился на лавочку,

На пуховую подушечку.

Никто сокола не увидал,

Увидала только матушка,

Говорила своей Наденьке:

— Уж ты дочка, чадо милое мое,

Пойди, выйди на круту гору,

На круту гору высокую,

Посмотри-ка на синё морё,

На синё морё, на синее,

На серого гуся серого:

Каково же гусю серому

Против навья ему плавати,

Каково же младу соколу

Без привета на подушечке?

— Таково же мне, младешеньке,

Расставаться с милым девушкам,

Со девичьим со гуляньицем!

Начало этой песни повторяет уже известные нам записи. Но дальше все идет по-другому. Мы находим здесь новые образы, по-иному развивается сюжет, и уже совсем иная главная мысль: и молодцу нерадостно на чужбине, и ему, как и девушке, жалко терять волю. Песня сочувствует не только невесте, но и жениху.

Можем ли мы соединить заключительную часть песни, записанной Н. П. Колпаковой, с каким-нибудь из трех предыдущих текстов? Пожалуй что нет. И мы не в состоянии сказать, какой вариант, или, как в таких случаях говорят, версия, — первичный, основной, а какой — вторичный, производный. Обе версии независимы одна от другой. Обе пелись жениху, который приезжал издалека, и обе имеют подходящее для такого случая содержание.

Обе художественно полноценны. В песне из сборника Н. П. Колпаковой применено интересное тройное сравнение: молодцу-соколу трудно без привета, как серому гусю трудно плыть против навья («навей» — встречный ветер или волна: от глагола «веять»), как трудно девушке расставаться с подругами* «со девичьим со гуляньицем».

Красивая песня! И вот что любопытно: она, как и песня Нади Кривушён- ковой, тоже записана в Ленинградской области, и записана сравнительно недавно, в послевоенные годы. Получается, что в одно и то же время, на одной и той же приблизительно территории существовали два варианта, две версии одной и той же свадебной песни! И это обычный, самый распространенный случай в фольклоре. Запишешь песню, а какая-нибудь слушательница, присутствующая при записи,— гостья, родственница хозяйки, обязательно скажет:

— А у нас эту песню не так поют.

И разгорается спор, как петь ее, эту песню, правильней.

Но мы-то уже знаем: все варианты, если они художественно полноценны, а не просто полузабытые отрывки, равноправны.

Пойди, выйди на круту гору,

На круту гору высокую,

Посмотри-ка на синё мор...

ФОЛЬКЛОР ВМЕСТО НАУКИ

Фольклорные произведения существуют сотни и тысячи лет в устной форме. Самые старые возникли задолго до появления письменности.

Но вот люди изобрели письменность, стали передавать свои мысли на далекое расстояние и от поколения к поколению. Письменность помогла человечеству сберечь накопленный опыт, знания.

Сегодня мы можем узнать, что начертали древние шумеры на глиняных таблицах 3500 лет назад. Оказывается, эти таблицы заключают в себе и немало произведений фольклора — басен, сказок, песен. Вот шумерская поговорка о плохом человеке:

Брось тебя в воду — вода протухнет,

Пусти тебя в сад — все плоды сгниют.

Обнаружены египетские папирусы со сказками, средневековые рукописные книги с легендами и песнями.

На Руси письменность возникла около тысячи лет назад. И в первых же письменных памятниках можно найти исторические предания, сказки, поговорки. Чаще не в полном виде, а их пересказы, переложения, ссылки на них.

Вот как, например, излагает начальная русская летопись историю основания Киева:

«...И было три брата, одному имя Кий, а другому Щек, а третьему Хорив, а сестра их Лебедь. И поселился Кий на горе, где ныне перевоз Боричев, а Щек поселился на горе, которая ныне зовется Щековица, а Хорив на третьей горе, от него же прозывается она Хоривица. И построили городок в честь брата своего старшего и нарекли имя ему Киев...»

Тут же летописец добавляет:

«Иные же несведующие говорят, будто Кий был перевозчиком, ибо тогда с другой стороны Днепра у Киева был перевоз; и говорили: на Киев перевоз...»

«Несведующие говорят...» Это значит, что в народе имела хождение такая легенда об основателях города. Но эта легенда не нравится летописцу, человеку, несомненно, близкому к князьям; он излагает, как мы видели, другое устное предание (ведь письменных свидетельств об этом времени не было).

Под 912 годом летопись рассказывает:

«И жил Олег, мир имея ко всем странам, княжил в Киеве. И приспела осень, и вспомнил Олег коня своего, которого поставил кормить и на которого не садился. Ибо однажды спросил он волхвов и кудесников: «От чего я умру?»

И сказал ему один кудесник: «Князь! Корь, которого ты любишь и на котором ездишь, — умрешь ты от него». Олег же принял это в ум свой и сказал: «Никогда не сяду на него и больше его не увижу». И повелел кормить и не водить коня к нему; и прошло несколько лет, и не касался его, пока ходил в поход на греков. И вернулся он в Киев, и прошло четыре года, на пятое лето вспомнил коня своего, от которого предрекли ему смерть волхвы, и, призвав старшего конюха, сказал: «Где мой конь, которого я поставил кормить и беречь?» Тот ответил: «Умер». Олег же посмеялся и укорил кудесника, сказав: «Неправильно говорят волхвы, всё это ложь: конь умер, а я жив». И велел оседлать своего коня: «Хочу увидеть его кости». И приехал на место, где лежали его голые кости, и череп голый, и слез с коня, посмеялся, сказал: «От этого ли черепа будет мне смерть?» И наступил ногой на череп; и вылезла змея из черепа, укусила его в ногу. И с того разболелся и умер. И плакали по нем люди все плачем великим, и понесли его, и погребли на горе, которая называется Щековица; есть же могила его и до сего дня, называется могила Олегова. И было всех лет княжения его 33».