Зеленоглазое чудовище. Венок для Риверы - Квентин Патрик - Страница 8

Затем Фелисите ушла к себе в комнату и захлопнула за собой дверь. Подкрасившись и закурив сигарету, Карлайл задумалась: несчастная девочка несомненно напугана, а самой ей в продолжение уик-энда предстоит роль амортизатора между Фелисите, ее матерью и приемным отцом. И хуже всего то, размышляла она, что я люблю их всех и кончу тем, что окажусь в крупной ссоре со всеми троими сразу.

Она спустилась в гостиную. Не обнаружив там никого, она от нечего делать пересекла лестничную площадку и, открыв величественные двойные двери, заглянула в бальный зал.

Посреди большого пустого помещения, как островок стояли полукругом стулья с золоченой обивкой и пюпитры. Центром островка был огромный рояль. На его закрытой крышке в сюрреалистическом беспорядке валялись зонтики от дождя и солнца. Она пригляделась к ним и узнала один, черно-белый, наверняка из Парижа, которым лет десять, если не больше, тому назад ее тетя укрывалась на скачках в Эскоте. Она вспомнила, что сидела с нею в тот день в королевской ложе и туда проник фотограф. Зонтик подарил некий полномочный индийский представитель по случаю первого брака тети, и с той поры леди Пестерн не расставалась с этой игрушкой. Ручка изображала птицу с красными рубиновыми глазами. Стержень был до нелепости тонким и составным, с соединительными кольцами из платины. Пружинный замок в корпусе из темной бронзы, безжалостно украшенный драгоценными камнями, погубил не одну пару перчаток. В детстве Фелисите иногда разрешалось отвинчивать верхнюю и нижнюю секции стержня, и по неизвестной причине эта операция доставляла девочке огромное удовольствие. Карлайл взяла эту достопамятную вещь, нажала на замок и, улыбнувшись по поводу такого легкомыслия, поспешила тут же закрыть зонтик. На стуле у рояля громоздились какие-то музыкальные принадлежности, а сверху лежала написанная от руки программка.

Она прочитала: «Репертуар для танцев: (1) В новый путь под старые напевы, (2) Скелтон, (3) Сандра, (4) Крепкий парень».

За шеренгой стульев немного особняком красовалось имущество барабанщика — всевозможные барабаны, трещотки, бубен, тарелки, проволочные щетки и скорлупа кокосовых орехов. Карлайл осторожно нажала ногой на педаль и подпрыгнула от неожиданности, когда клацнули тарелки. «Вот была бы потеха», — подумала она, — «усесться и начать колотить во все эти штуки. Интересно, как выглядит за этой работой дядя Джордж?»

Она осмотрелась. Здесь состоялся ее первый бал; родители специально для этого купили дом. Как далеко в прошлом остались те довоенные годы! Карлайл представила зал полным гостей и вспомнила необыкновенную, ни с чем не сравнимую радость той ночи. Вспомнила, каким шелковистым на ощупь был шнурок ее программки, когда она нервно сжимала его затянутыми в перчатки пальцами. Она увидела вписанные в программку имена, которые позднее не раз перечитывала в убористо напечатанных списках раненых и убитых. Крестик в разделе танцев после ужина стоял рядом с именем Эдуард. «Я не считаю это правильным, — сказал он, осторожно ведя ее в танце и разговаривая так беспечно, что, как всегда, она не могла угадать его намерений. — У нас нет своего дела, мы только и умеем что танцевать». — «Ну, если ты не шутишь…» — «Шучу, шучу, конечно». — И он начал один из их романов: «В великолепном бальном зале „Герцогской Заставы“, лондонского дома лорда по имени Пестерн и Бэгот, звучала музыка, в воздухе реяли ароматы оранжерейных цветов…» — Вступила она: «…и молодой Эдуард Мэнкс кружил свою кузину в вихре танца». Чудесно, подумала она. Да, это было чудесно. И последний танец был отдан ему, она устала, но держалась, двигаясь без всякого усилия воли, совсем машинально; в самом деле так, словно плыла, вспомнилось ей. «Спокойной ночи, спокойной ночи, все просто замечательно». А потом, когда часы пробили четыре, она поднималась по лестнице — скорее в постель — с легкой от усталости головой, опьяненная благодарностью ко всему миру за такое обилие счастья.

«Как молоды мы были, — подумала Карлайл, всматриваясь в стены и паркет зала, — и как далеко ушло то время». «Облик розы», — так назывался тот танец, и вздох ее слился с последней музыкальной фразой, прозвучавшей в ее воспоминаниях.

Но за этим балом ничего не последовало. Были другие балы с заранее расписанными танцами, встреча-другая с Эдуардом, письма от него — он находился в России и писал специальные статьи. А потом — война.

Карлайл вышла, пересекла лестничную площадку и вернулась в гостиную.

Там все еще никого не было. «Если мне вскоре не удастся ни с кем поговорить, — подумала она, — у меня начнется черная хандра». Она нашла парочку иллюстрированных журналов и принялась листать их, размышляя о странностях фотографии: люди, сидящие, танцующие или смотрящие на что-то, не показанное на снимках, способны полностью завладеть нашим вниманием.

Леди Дартмур и м-р Джереми Трингл смеются шутке на открытии вечера «Чем меньше, тем дороже»; «Мисс Пенелопе Сентон-Кларк положение в Сэндауне представляется серьезным. Рядом с нею рассматривает свою карточку участника гонок капитан Энтони Барр-Барр»;

В «Тармаке»: мисс Фелисите де Сюзе за серьезным разговором с Эдуардом Мэнксом. «Не удивляюсь тому, — подумала Карлайл, — что, на взгляд тети Сесиль, они хорошая пара», — и отложила журнал. У нее на коленях лежал еще один: его глянцевую обложку целиком занимало изображение вершины холма, беспорядочно усеянного цветами; по колено в них стояли молодые мужчина и женщина незаурядных физических данных и во все глаза с выражением счастья и живого удовлетворения смотрели на нечто неразличимое в поразительно голубом небе над их головами. В верхней части обложки красовалось название — «Гармония».

Карлайл полистала журнал. Наткнулась на ежемесячный театральный обзор Эдуарда. Язвительный и умный, он был чересчур хорош для этой глянцевой пустышки. Эдуард говорил, что платят в журнале очень хорошо. Дальше шла статья о генетике, подписанная «Консультант журнала „Гармония“», — излишне эмоциональный рассказ о миссии по спасению голодающих; хорошо знавшая эту тему, Карлайл с неприязнью перевернула страницу. Следующий материал под названием «Светящаяся жизнь» она пропустила с содроганием. Двухстраничная статья «Расплата за преступления» оказалась очень острым, но чрезмерно откровенным рассказом знающего человека о наркобизнесе. В ней прямо назывались две латиноамериканские фирмы, имеющие в Англии обширные связи. В редакционном предисловии журнал предлагал читателям присылать подобную информацию и обещал сохранять инкогнито источника. Обиженным советовали возбудить дело о диффамации. Затем журнал обещал новую статью на эту же тему. Потом шел очередной кусок из романа с продолжением известного автора и, наконец, в центре двухстраничного разворота — набранное аршинными буквами рекламное объявление:

РУКА ПОМОЩИ Спросите об этом Г. П. Ф.

(Наставника, Философа, Друга)

Карлайл просмотрела этот раздел. Здесь журнал печатал письма молодых женщин, спрашивавших совета по поводу поведения их суженых, письма молодых мужчин, просивших наставить их в выборе жен и места работы. Замужняя женщина как будто готова была последовать совету неизвестного ученого мужа в делах самого интимного свойства, вдовец просил помощи эксперта в связи с намеченной им женитьбой на женщине двадцатью годами моложе. Карлайл уже собиралась перевернуть страницу, когда глаза задержались на фразе:

«Мне восемнадцать, и я неофициально помолвлена. Мой жених безумно ревнив, и манера его поведения…»

Она прочитала письмо до конца. Стиль выдавал несомненно знакомую руку. Журнал явно не раз открывали на этой странице. В месте сшивки были следы сигаретного пепла. Неужели Фелисите?.. Но подписано «Туте»! Могла ли Фе выбрать себе такой псевдоним? Мог ли ее неизвестный корреспондент?.. Карлайл терялась в догадках, от которых ее отвлек легкий шум — какой-то металлический щелчок. Она подняла голову. В гостиной — никого. Звук повторился, и она поняла, что он доносится из кабинета дяди, небольшой комнаты, в которую можно было попасть из дальнего угла гостиной. Она увидела, что дверь в кабинет распахнута и там горит свет. Вспомнила о неизменной привычке дяди — полчаса перед обедом сидеть у себя в кабинете, размышляя над очередным наваждением, и о том, что всегда любила в эти полчаса посидеть с ним рядом.