Любовь неукротимая - Сноу Хизер - Страница 13
- Предыдущая
- 13/60
- Следующая
– Впервые я заподозрил неладное во время бала на Пиренейском полуострове. Это произошло вскоре после победы Веллингтона под Виторией. Воздух переполняло ликование. – Габриэль смотрел далеко вперед, словно рассказывал Пенелопе некую интересную историю, никогда не происходившую с ним на самом деле. – Несмотря на то что война на Пиренейском полуострове продолжалась еще десять месяцев, все знали, что у Наполеона больше нет власти в Испании.
Пенелопа молчала, полностью предоставив слово ему. Он ценил это – так легче было рассказывать.
– Я, как и большинство офицеров, оказался в числе приглашенных на бал в дом одного богатого землевладельца. Ничего выдающегося там не было: просто толпы разодетых людей, веселящихся, танцующих… Казалось, ничто не должно было смутить меня… – Горло Габриэля сдавил внезапный спазм, и он больше не мог выдавить ни слова.
– Но все же что-то случилось, – выждав время, осторожно продолжила за него Пенелопа.
– Да, – прохрипел он, не в силах сохранять спокойствие. Скопление народа. Спертый, душный воздух. – Я не мог дышать. – И теперь к нему вновь вернулось это чувство, хотя он ощущал его и не так сильно, как тогда. Сейчас, конечно, он не испытывал такого удушья – когда ему казалось, что весь воздух без остатка выкачали из его легких.
– Ты словно попал в западню. – Пенелопа отлично поняла, как он себя чувствовал в тот момент.
Габриэль судорожно кивнул.
– Я крепился как мог. Но когда вошел в танцевальный зал…
Вновь вернулись воспоминания. Пары, кружащиеся в вальсе, мелькающие яркие цвета бальных платьев. Габриэль зажмурился и прижал ладонь ко лбу.
– У тебя закружилась голова? – спросила Пен. – Появилась тошнота?
Он кивнул, открывая глаза.
– Именно так. – Габриэль глубоко вздохнул. – Я сбежал из зала, но многих усилий мне это стоило, – признался он, сгорая от стыда за свою слабость.
– А что произошло, когда ты оказался на улице? – тихо спросила она.
Сердце Габриэля колотилось так быстро и сильно, что он опасался, не разлетится ли оно на куски, будто снаряды, взрывающиеся на поле боя.
– Вскоре мне полегчало, – ответил он. – Хотя слабость я ощущал по-прежнему.
– И ты вернулся в зал?
Габриэль отрицательно помотал головой.
– Я отправился в ближайший кабачок, чтобы там напиться.
– Помогло?
Он вскинул брови.
– Я напился до потери сознания. Так что да. Помогло.
Пен промолчала. Они продолжили путь, вокруг было так тихо, что Габриэль слышал ее дыхание. Несмотря на то что пребывание на открытом воздухе пошло ему на пользу, теперь бороться с тяжкими воспоминаниями становилось все труднее, они будто вновь овладевали им. Каждый шаг Габриэль делал все шире, словно это могло позволить ему вновь ощутить долгожданную свободу. Но тщетно.
– Испытывал ли ты что-то подобное снова? – прервала молчание Пенелопа.
Габриэлю очень хотелось прекратить этот разговор, попросить Пенелопу остановить поток вопросов. Каждое слово, изреченное им, принижало его в глазах спутницы, показывало его ничтожество и слабость. Габриэль взглянул на Пенелопу, ожидая встретить жалость – именно то, что он видел в глазах всех членов его семьи. Однако обнаружил понимание. Она ждала его ответов, и они ее не шокировали. Вероятно, потому, что у людей, которых она излечила, были схожие проблемы. А возможно, и потому, что она не сомневалась в своих силах.
Огонек надежды вновь разгорелся в сердце Габриэля. Если есть даже малейший шанс на выздоровление, он готов отвечать хоть на тысячу этих проклятых вопросов.
– Нет, – пересилил он себя. – Все было спокойно до тех пор, пока я не оказался на другом балу. До 1814 года, когда Веллингтон был направлен во Францию в качестве посла, не находилось ни повода, ни возможности для развлечений.
– Понимаю. И тебе стало еще хуже, чем в первый раз?
– На сей раз я не так испугался – в этом смысле было даже лучше. Но по своей силе приступ не уступал первому. С тех пор я избегал балов. Даже когда мне приказывали сопровождать Веллингтона на подобного рода увеселения. – Габриэль спрятал руки в карманы, чтобы не показывать сжатые от волнения кулаки. – По правде сказать, следующим балом, который мне пришлось посетить, был ваш, свадебный.
Пенелопа задумчиво посмотрела на спутника и нахмурилась. Казалось, ее взгляд был направлен в никуда, словно она старалась вспомнить что-то.
– Ты чувствовал себя неловко. Я заметила это, – вымолвила она наконец. – Но даже вообразить не могла, что дела настолько плохи.
Однако в ту ночь все было по-другому. Но Габриэль не мог бы признаться Пенелопе, что именно благодаря ей он чувствовал себя лучше.
– Послушай, – продолжила она, голос дрогнул от смущения, – ведь после нашей свадьбы ты посетил еще несколько балов – и в городе, и за городом. Неужели со временем страх не прошел? – спросила Пенелопа, в упор глядя на Габриэля. Он с изумлением заметил, насколько выразительна ее мимика.
Нет. Это был ад. Каждый из этих балов Габриэль люто ненавидел. Но заставлял себя посещать их, так как знал, что только там может найти жену. Когда ему наконец надоедало притворяться и врать самому себе, он признавал, что по-настоящему счастлив стал бы лишь с ней. С Пенелопой.
Но такую тайну Габриэль открыть не смог бы никогда. И никогда не рассказал бы ей правды. Он почувствовал захлестывающую его волну слабости.
– Пен, я больше не могу, – выдохнул он.
– Можешь, – сказала она властно и одновременно сочувственно. – Если чувствуешь, что разговор на данную тему тебя тяготит, просто заведи другую. К этой вернемся позже.
Он беспомощно мотал головой, и Пен решила помочь ему:
– Отвлечемся от войны и всего, что с ней связано. Давай поговорим о твоей жизни до армии. Возможно, это поможет нам найти ключ к разгадке.
Но Габриэль вообще не хотел разговаривать. Он ускорил шаг, и Пенелопа слегка отстала, как ни старалась поспеть за ним.
Вскоре она нагнала его и продолжила:
– Ты так и не рассказал, что именно чувствовал, когда впадал в уныние. Как сильно это тяготило тебя? Это продолжалось день-два или дольше?
Габриэль тяжело вздохнул.
– Нет. Нет! – резко ответил он. – Верно, я впадал в тоску, но ненадолго. И не так уж это было страшно.
– Такое случалось и до того, как ты ушел на войну?
Габриэль задумался, гадая, к чему клонит Пенелопа. Он уже знал ее манеру вести беседу и понимал, что с каждым вопросом она старается докопаться до некой истины.
– Да, бывало. Но не так часто, как после.
Воцарилось молчание, нарушаемое лишь хрустом щебня под ногами. Габриэль взглянул на небо: темное, немного зловещее, предвещающее дождь. Теперь он хотел, чтобы дождь начался: ему необходима была передышка.
Он повернулся к Пенелопе с намерением еще раз предложить направиться к Викеринг-плейс, но ничего произнести не успел.
– А как насчет противоположных эмоций? – спросила она.
Габриэль растерялся, мысли перемешались.
– Что ты имеешь в виду? – уточнил он, непонимающе моргая.
– Я говорю о вспышках веселья, необъяснимой радости. Всплесках энергии, готовности свернуть горы. Возможно, из-за чего-то подобного тебя даже мучили бессонницы.
– Откуда взяться таким эмоциям? – выдохнул он. – Что общего они имеют с войной?
– Ничего.
– Тогда почему ты спросила о них? – с трудом спросил Габриэль.
– Просто так, – буркнула Пенелопа.
Но он не поверил ей. Он помнил, что она сказала в самом начале: она искала разгадку, хотела найти первопричину его приступов.
– Ярко выраженные положительные эмоции – тоже признак безумия? – полюбопытствовал Габриэль.
– Они могут таковыми быть, – пробормотала Пен, не глядя на него.
– Что ж, об этом волноваться не следует. Ничего подобного я не испытывал. Вообще единственный знакомый мне человек, отличающийся повышенными всплесками положительных эмоций, был… – Габриэль внезапно ощутил удушающую тошноту, оставляющую вкус горечи на языке, – Майкл.
- Предыдущая
- 13/60
- Следующая