Любовь неукротимая - Сноу Хизер - Страница 41

Бромвич последовал совету Пенелопы и действительно обнаружил в самом центре мужчину. Позади него была изображена светловолосая женщина. Оба персонажа, кажется, держались за руки.

– Это ты? – спросил он, указывая на женщину.

Пенелопа внимательно всмотрелась в картину и зарделась от смущения.

– А, это… – Она засмеялась. – Да. Кажется, да.

Неужели Пен нарисовала себя ненамеренно?

– Ну… – Она облизнула губу. – Тебе ведь вроде помогли мысли о том, что я рядом с тобой. И… эм… кажется, поэтому я нарисовала и себя.

Габриэль с интересом слушал ее сбивчивые объяснения. Ведь что она говорила? Что порой художник может изобразить эмоции или символы, о которых никогда не упомянул бы вслух? Он вновь посмотрел на женщину, держащую его за руку, и ощутил, как по его телу пробежала волна тепла. И потом Бромвич заметил кое-что еще.

– Здесь ты в черном, – проговорил он.

– Что? – смущенно переспросила Пенелопа.

Габриэль дотронулся до невысохшей краски: на пальцах осталось черное пятнышко.

– Ты осознаешь, что не виновата в смерти Майкла, так ведь? – спокойно спросил он, копируя ее тон, каким она задавала ему вопрос в отношении погибших при Ватерлоо солдат.

Пенелопа вздохнула. Ее ясные глаза заблестели от слез.

– Ты не могла его контролировать.

Она отрицательно помотала головой.

– Я знаю, куда ты ведешь, но это не одно и то же, – прошептала Пенелопа. – Если бы я сразу поехала за ним в Лидс, он все еще был бы жив!

– Если б я выполнил эту миссию в одиночку, все те люди остались бы живы, – отозвался Габриэль. – И я мог отправиться один, ты это знаешь. Я достиг расположения Блюхера и передал сообщение. И мог бы сделать это без их участия не менее успешно, но все равно взял подкрепление.

Она сжала губы.

– Я просто хочу сказать, Пен: мы не в силах знать заранее, что произойдет. Мы делаем то, что, по нашему мнению, верно. И ты не убивала Майкла, как и я не убивал тех солдат. Многие люди ошибаются так же, но это не делает их убийцами.

Слеза пробежала по щеке Пен. Габриэль потянулся было смахнуть ее, вовремя вспомнив об испачканном пальце. Он вытер краску о штаны, но, к его сожалению, Пенелопа сама успела смахнуть слезу тыльной стороной ладони. Он тяжело вздохнул: как же ему хотелось найти предлог прикоснуться к ней…

– Ты сама говорила, Пен, что мы можем контролировать наше восприятие событий.

Она опустила голову, устремив взгляд в пол. Габриэль подошел ближе и поднял за подбородок ее лицо, с ужасом ощутив ее дрожь.

– К тому же только взгляни, сколько хорошего ты совершила, Пен. Посмотри на людей, которым ты помогла. Ты вернула к жизни меня, Пен.

Пенелопа закрыла глаза.

– Но это, – Габриэль указал на ее наряд, – ты, в черном… Это просто отвратительно.

Она открыла глаза и одарила его взволнованным взором.

– Такой внешний вид тебе совершенно не подходит. Это неестественно. Ты должна оставить траур в прошлом. Хочешь знать, о чем я подумал, впервые увидев тебя?

Медленно, словно против воли, Пенелопа кивнула.

– Я сравнил тебя с лучом летнего солнца. Для меня было счастьем лишь смотреть на тебя. Ты притягивала всех окружающих. И сейчас притягиваешь, но теперь вокруг тебя словно сгустился мрак. Это неправильно. Раскаяние, или… наказание, словом, туча, заслонившая твой внутренний свет, должна рассеяться.

Бромвич отпустил лицо Пен и отошел к столу, где лежала палитра. Он взял чистую кисть и окунул ее в краску. Затем подошел к холсту и занес кисть над изображением женщины в черном. Пришлось сделать несколько мазков, чтобы добиться желаемого эффекта, и когда Габриэль отступил, чтобы Пенелопа могла видеть полотно, мрачное прежде платье приобрело насыщенный желтый цвет.

– Вот как выглядит настоящая Пен, – мягко сказал он. – И, думаю, тебе давно пора стать прежней.

Она ничего не ответила. Она просто стояла и молча смотрела на тот маленький символ, на который Габриэль указал ей. Пенелопа будто ушла в себя: сжалась и закрыла лицо руками. Послышались тихие всхлипы, и Габриэль ощутил давящую боль в груди, холодная дрожь пробежала по всему телу. Он бросил кисти и подбежал к ней.

– Пен, не плачь, прошу тебя! Прошу, Пен, посмотри на меня! – молил он, стараясь отстранить ладони от ее лица.

Боль, исходящая из глубины ее глаз, нанесла ему большую рану, нежели копье, которым поразил его француз при Ватерлоо. Господи, ведь он не хотел обидеть ее! Он просто пытался помочь ей теми же методами, которыми помогала ему она.

– О, Пен… – проронил Габриэль, поглаживая ее лицо, мокрое от слез. Созерцание ее страданий разрывало его душу на части, хоть он и понимал: ей следовало знать правду.

И он нашел другой способ помочь ей – к этому же способу прибегла она недавно в карете, когда хотела привести в чувства.

Он поцеловал ее.

Пенелопа замерла, когда губы Габриэля коснулись ее губ. Но из нежного поцелуй мгновенно превратился в страстный, и она уже не могла думать ни о чем на свете. Ни о чем, кроме него. Все перестало быть ей нужным в этом мире, а требовалось лишь то чувство, которое вызывал в ней он.

Пен протянула руки к плечам Габриэля, поглаживая их и наслаждаясь его силой, своей защищенностью. Но даже находиться в объятиях Габриэля для нее было недостаточно – недостаточно близко. Она дотянулась до его шеи и поднялась на цыпочки, прижимая его к себе так сильно, словно старалась слиться с ним в единое целое.

Габриэль издал легкий стон, и этот звук вызвал у Пенелопы волну возбуждения, пробежавшую мурашками по всему телу. И это чувство возросло, когда он в ответ стал прижимать ее к себе сильнее, к своей груди, к своему сердцу. Но она знала, что и этого ей будет недостаточно, что ей захочется большего. В ней проснулось обжигающее, неукротимое желание.

Рука Габриэля проскользнула в ее волосы, и он чуть наклонил ее голову так, чтобы продолжить поцелуй под иным углом, и их языки сплелись. Пенелопа ухватилась за его шею и потянулась выше… настолько высоко, чтобы соприкоснуться с ним бедрами, и в ответ услышала очередной стон. Это прибавило ей смелости, и она прижалась к Габриэлю бедрами сильнее, слегка поерзав, ощущая его возбужденное естество. Он приподнял ее, обнимая еще крепче, и она обвила его тело ногами.

Пенелопа прервала поцелуй.

– Ты мне нужен, – сказала она, и это было чистой правдой. Она всем телом ощущала острую необходимость вспомнить, каково это – утонуть в океане желания. Ей нужно было забыть ту боль, которая, казалось, никогда ее не покинет. Ей требовалось ощутить хоть что-то, кроме боли, сдавившей ее сердце.

Пен отпустила шею Габриэля и провела рукой по его рукам, столь откровенно державшим ее ягодицы. Она встала на ноги и чуть отстранилась, увлекая его за собой.

– Пойдем.

Она не дала ему времени на размышления и увела в свою комнату. Спасибо Лилиан за то, что выделила для них покои в этой части дома, а не в семейном крыле. Кузина сделала так потому, что знала о вероятном намерении Пенелопы использовать галерею для практики лечебных методов. Но все, о чем помнила сейчас Пен, – это то, что здесь, совсем рядом, ее комната, и она испытала истинное счастье, открыв заветную дверь.

Не отпуская руку Габриэля, она другой рукой нащупала замок и, открыв дверь, увлекла его за собой. Дверь за ними надежно закрылась, и Пен вновь повернулась к нему лицом. Грудь Габриэля вздымалась от тяжелого, прерывистого дыхания, а золотисто-карие глаза светились огнем. Маркиз облокотился о дверь, словно ему требовалась опора. Он выглядел таким мрачным, но восхитительным, и на нем все еще было слишком много одежды. Он казался очень возбужденным, диким и… смущенным?

Живот Пенелопы свело от волнения. Она не хотела, чтобы он останавливался. Этого она просто не вынесет. Пен подошла к Габриэлю ближе, поднялась на цыпочки, обнимая его за шею и смотря прямо в глаза.

– Пожалуйста, Габриэль, не думай ни о чем, – говорила она, не переставая целовать его шею, подбородок, нижнюю губу. – Пожалуйста. Возьми меня, – прошептала она, не отстраняя губ от него.