Любовь неукротимая - Сноу Хизер - Страница 52

– Я уже бывала на одной из этих комиссий, – продолжала Пен. – Верно, все, что ты говоришь, чистая правда. Однако ты должен защищаться до последнего. И если ты в течение всего процесса будешь вести себя разумно и спокойно… ну, скажем так, твоя эмоциональная устойчивость вкупе с моими показаниями и свидетельствами Джеффри принесет нам победу. Не забывай, комиссия состоит из таких же людей, как ты: аристократов, юристов и уважаемых служителей церкви. И никто не стремится объявить человека сумасшедшим без веской причины. В конце концов, если закрыть кого-то в лечебнице было бы так просто, то и любого из них могут рано или поздно объявить безумцем.

Габриэль погладил ее лицо, наслаждаясь нежностью румяной кожи.

– А если я запрещу тебе давать показания? – спросил он, уже догадываясь по мятежному блеску ее глаз, что сейчас услышит в ответ.

– Я все равно пойду туда. Мне не нужно твое разрешение.

– Но я могу отказаться от защиты, – пригрозил Габриэль.

Пенелопа побледнела.

– Ты этого не сделаешь, – неуверенно произнесла она. – Пожалуйста, скажи, что ты этого не сделаешь!

Он прильнул к ее губам. Красивая, упрямая девчонка. Она даже не побоялась навеки быть заклейменной блудницей, лишь бы спасти его, Габриэля. Он прервал поцелуй и отстранился, внимательно посмотрев на Пенелопу.

– Хорошо, Пен, я соглашусь, но при одном условии.

Она чуть склонила голову; взор ее все еще был затуманен не страстью, пробужденной их поцелуем.

– Если меня не признают безумцем, мы поженимся в тот же день. Твоя репутация будет подпорчена, но не очернена. Общество прощает любые грехи, когда дело заканчивается свадьбой.

Пенелопа недоуменно смотрела на него, не в силах выговорить ни слова.

Габриэль затаил дыхание, чувствуя, как сильно стучит в груди сердце. Возможно, он хочет от нее слишком многого: да, она готова пожертвовать ради него своей репутацией, но своим будущим? Связать себя с человеком, страдающим от боевого посттравматического синдрома, и, что страшнее, потенциальным безумцем?

– Это… – Она запнулась на полуслове и, сглотнув, попробовала ответить еще раз: – Ты женишься на мне только ради того, чтобы спасти мою репутацию?

– Господи, Пен! – возмутился Габриэль и притянул ее к себе.

Он постарался вложить всю свою страсть в очередной поцелуй, без слов показать Пен, насколько сильно его чувство. Она так много для него значила – он любил ее уже очень давно; Пенелопа – свет во тьме, его ангел, его звезда, сама его душа.

И тогда, когда он уже готов был сорвать с Пен одежду и овладеть ею прямо здесь, в холле – к черту слуг, к черту ее кузину, к черту всех! – Пен прервала поцелуй и уткнулась лицом в шею Габриэля.

– Хорошо, Габриэль, – пробормотала она запыхавшимся, взволнованным голосом. – Если все сложится удачно, я выйду за тебя в тот же день.

Он испытал непритворный восторг, услышав эти слова, и, не таясь, принялся покрывать страстными поцелуями лицо Пенелопы.

– Но что, если мы проиграем? – тихо спросила она.

Радость не покинула Габриэля полностью, но заметно угасла. Такое возможно: его признают сумасшедшим, ее – шлюхой, он не сможет жениться на ней – это будет просто незаконно, как не сможет и управлять собственным имением.

Габриэль вновь поцеловал Пенелопу, в растерянности обдумывая ответ. Но такового не находилось.

Следующие несколько дней ушли на усердные приготовления. Пенелопа несколько часов приводила в порядок свои записи относительно болезни Габриэля, тщательно обдумывая каждое слово, чтобы заметки эти принесли максимум успеха. Она написала нескольким своим подопечным и несказанно обрадовалась, узнав, что трое из них готовы дать показания.

Также Пен еще раз тщательно расспросила Габриэля. Разумеется, она хорошо помнила все, о чем он ей рассказывал, но решила, что лучше освежить знания. А затем все четверо, включая Лилиан и Джеффри, уселись вместе, чтобы обсудить будущий процесс и прорепетировать перед друг другом свои речи.

Пенелопа прежде не была так благодарна кузине, как теперь. Холодная логика никогда не была ее сильной стороной, а эмоции постоянно загоняли в тупик. Но Лилиан и логика – практически единое целое, а Джеффри – превосходный стратег. Все, что осталось Пенелопе, так это упорядочить свои показания, что она и сделала раз двадцать, если не больше, надеясь, что перед комиссией порядок изложения сведений не собьется в ее голове. Она понимала: лишнее, неосторожное слово не просто выставит ее дурой, но, самое главное, – навредит Габриэлю.

Она старалась не думать о том, что начнется, когда Аллен объявит во всеуслышание о ее связи с Габриэлем. Пен молилась, чтобы ей удалось избежать этого тяжкого испытания, но все же успокаивала себя тем, что вскоре после слушания станет законной супругой Бромвича и шумиха, которая поднимется в результате заявления Аллена, быстро уляжется.

Чуть успокоившись, Пенелопа продолжила свои приготовления, укрепившись в мысли, что все сложится удачно.

Если дни проходили в заботах, то по ночам кипела страсть. С тех пор как Пен пустила Габриэля в свою постель, она с каждым днем все сильнее испытывала ненасытную потребность в его обществе. Неспешными, умелыми ласками он доводил ее до такого блаженства, что ей требовалось немало времени, чтобы прийти в чувство. Он исследовал каждую клеточку ее тела, открывая перед ней все новые грани удовольствия, лаская ее в таких местах, о чувствительности которых она прежде и не подозревала.

Однако, заперев перед сном дверь своей спальни накануне отъезда в Лондон, Пенелопа поняла: эта ночь будет совсем иной. Напряжение витало в воздухе – сладкое, пьянящее, но острое, от которого по коже Пен бежали мурашки.

Стоило щелкнуть дверному замку, Габриэль подхватил Пенелопу так резко, что она едва не вскрикнула. Одним легким движением он поднял ее на руки и отнес в постель, положив на середину кровати.

– Пен, – едва не прохрипел он, расстегивая пуговицы на брюках. – Ты нужна мне прямо сейчас. Ты не злишься на меня? – спросил он, задрав юбки ее платья и раздвинув ноги.

Она понимала его острое желание немедленно овладеть ею. Она тоже нуждалась в нем сейчас особенно сильно, ибо знала: несмотря на все приготовления, слушание может пройти не в их пользу. Они оба боялись, что эта ночь может оказаться для них последней.

– Иди ко мне, – подстегнула она его.

Он вошел в нее резко, настойчиво. Она застонала, сама не зная, от удовольствия или от боли, так как в этот раз была еще совершенно не готова к соитию. Он вошел глубоко, навис над ней, упершись локтями в матрас и тяжело дыша. Пен чувствовала себя под ним откровенно слабой, приспосабливалась к его движениям, все больше ощущая нарастающее возбуждение.

Пенелопа наблюдала за ним, видела, как напрягались его мускулы, когда он старался удержаться на весу, не рухнуть на нее. Габриэль протянул руку и начал ласкать ее внизу, теребя нежный бутон, награждая Пен желанным удовольствием. Его ласки вкупе с движением плоти внутри ее лона вскоре довели Пенелопу до пика наслаждения, захлестнувшего, казалось, все ее существо. А после Габриэль овладел ею безжалостными, резкими толчками, отчего кровать раскачивалась и с силой билась о стену. Пенелопа же жадно принимала – она хотела принять – все, что он сможет ей дать. И в завершение оба застонали громко, не скрывая чувств, одновременно получив сильнейшее удовольствие.

Габриэль обтер и Пен, и себя полотенцем, смоченным в теплой воде, оставшейся в кувшине. Пенелопа чувствовала себя утомленной – и не столько от их страстного совокупления, сколько от напряженного дня, – и быстро провалилась в сон, успокоившись в объятиях Габриэля. И лишь на самой границе между сном и явью она осознала, что на этот раз он излился в нее, и заснула с блаженной улыбкой на лице, представляя прекрасных темноволосых детишек со светло-карими глазами.

Сильный раскат грома разбудил Пенелопу на рассвете. Утро оказалось не слишком веселым, ибо солнечный свет едва пробивался через темные грозовые тучи. Пен выглянула в окно и сразу расстроилась: мрак окутал все вокруг.