Повесть о страннике российском - Штильмарк Роберт Александрович - Страница 34

• Предыдущая
• 34/51
• Следующая

Старосту поселка, Панайота Зуриди, начальник обычно принимал у себя, в задней комнате. Так было и на этот раз. Выслушав взволнованные слова Панайота о болезни дочери, Али-Магомет сидел на своей подушке молча, недоверчивый, раздосадованный, озадаченный. Что это? Непредвиденная уловка «райев» или настоящая болезнь? Какая досадная помеха так хорошо задуманному плану…

В молчании прошло несколько минут. Наконец Али-Магомет, крякнув, нарушил тишину:

— И ты, гм, гм, говоришь, что она заболела от волнения? Вчера она была здорова, как серна в горах. Зачем же ты так напугал свою дочь, Панайот Зуриди? Ты же вчера мог слышать, как умело я вел с ней беседу? Брал бы пример!.. Меня никогда не боялись женщины. Очевидно, ее взволновала оказанная ей честь…

— И твое величие, блеск твоего оружия и имени, сардар! — поспешил добавить староста.

— Да, возможно, возможно! — согласился Али-Магомет. — Так когда же она, по-твоему, может поправиться? Я страдаю от любви к ней! — добавил он как бы в задумчивости.

— Бакалум, сардар![27] — на турецкий лад отвечал староста.

— Керим Аллах![28] Но, послушай, старик: может быть, она не понимает, что ее ждет высокая судьба? Может, она сомневается, что я возьму ее в жены, и боится остаться простой рабыней, наложницей? Скажи, она верит в свой счастливый жребий?

— Она… еще боится верить в него, сардар.

— Успокой ее. Твою дочь ждет почетной ложе, и судьба ее поистине будет высокой, слышишь? Зою ждет богатство, скажи ей. А лечить ее я пришлю знаменитого эмира,[29] знахаря из санджака Чаталджи. Он будет у тебя не позднее завтрашнего дня. Когда он вылечит ее, я озолочу его. Ступай, успокой и обрадуй мою будущую супругу.

Поп Иоанн нахмурился, узнав, что Али-Магомет обещал прислать лекаря-эмира.

— Он чует обман и хочет проверить, серьезна ли болезнь. Натрите Зое лицо лимонным соком, держите лук у ее глаз, чтобы они распухли. Если не сумеете обмануть знахаря — все пропало, и Зое останется только наложить на себя руки.

Родители выполнили этот совет, и, когда щуплый старый турок в огромной чалме и широком халате прибыл во двор, приготовления были закончены. Знахарь слез с ишака и с важностью направился прямо в светелку девушки.

В светелке резко пахло камфарой и ладаном, теплилась свечка перед иконой и в углу дремал греческий поп в рясе. Эмира так и передернуло от негодования и отвращения.

Очень недовольный присутствием «муллы неверных», знахарь сперва потребовал, чтобы мать показала на себе, в какой части тела гнездится болезнь страдалицы. Анастасия подняла палец к собственному лбу, показывая, что пристанище болезни — голова дочери.

Знахарь понимающе кивнул и подошел к ложу больной. Он гадливо коснулся холодной руки, лежавшей поверх одеяла, и мельком глянул на болезненной желтое лицо с закрытыми опухшими глазами.

— Какого уроды выбрал себе глупый забит! — подумал знахарь. — Поистине мужская страсть слепа и неразборчива!

Двумя пальцами правой руки знахарь притронулся ко лбу больной, прошептал заклинание и стал медленно водить пальцами от переносицы к вискам. Закончив этим таинство врачевания, лекарь небрежно опустил в бездонный карман золотую монету, врученную ему Панайотом, и проследовал во двор.

— Как ты думаешь, есть ли надежда? — по-турецки спросил его Панайот.

— Бакалум! — пожал плечами знахарь, сел на своего ишака и отправился прямо к Али-Магомету.

…Старик писец Сулейман из приемной забита слышал весь доклад лекаря-эмира. Писец давно знал Панайота, благоволил к нему, и, когда тот появился под окнами канцелярии, турок поманил его к себе.

— Ах, ах, какое горе посетило твой дом, Панайот Зуриди! Эмир только что сказал забиту, что твоя дочь Зоя обязательно умрет, хотя он сделал все для ее выздоровления.

— Да, добрый человек, эмир и мне открыл, что нет никакой надежды! — вздохнул староста. — Он говорит, что дочь моя не доживет и до конца недели.

— Иншаллах! — согласился добрый турок, — что же поделаешь, Панайот, как говорится:

Явившись с этими вестями домой, Панайот даже подивился, как они обрадовали попа Иоанна.

На следующее утро весь поселок услыхал о кончине дочери старосты, прекрасной Зои. Многих опечалила весть о безвременной смерти юной красавицы. Когда слух дошел до канцелярии забита, Али-Магомет с досады закрыл присутствие и велел подать себе коня, чтобы уехать домой. Он не пожелал видеть печальную процессию, которая должна была проследовать под окнами канцелярии: греки хоронили своих покойников обязательно в самый день смерти; к вечеру их несли отпевать в часовню, а земле предавали в темноте ночи.

Телохранитель, поддерживающий стремя, осторожно ввел в него носок мягкого сафьянового сапожка, а затем пособил Али-Магомету поднять в седло грузное тело.

Хмурясь и не глядя по сторонам, покачивался в мягком покойном седле Али-Магомет, сопровождаемый на почтительном расстоянии двумя конными слугами. Вдруг один из них пришпорил коня — и догнал своего господина. Тот сердито взглянул на дерзкого, осмелившегося нарушить раздумье властелина. Слуга же указал рукоятью плети на море. К причалу приближалась шлюпка с тремя иностранными матросами-гребцами. Али-Магомет разглядел название корабля «Валетта», обозначенное на носу шлюпки, и чело его прояснилось. Он заметил, что на корме примостилась маленькая фигурка, с ног до головы укутанная в белую одежду, похожую на арабский бурнус.

— Скачи на пристань, — приказал Али-Магомет слуге. — Пусть все, кто прибыл на шлюпке, направляются прямо ко мне в канцелярию. Никого к ним не допускать, кроме моего личного писца и… Метью Глена. Сказать, что сам я прибуду позднее. Поспеши!

Сопровождаемый вторым слугою, Али-Магомет свернул с тропы на проезжую дорогу и галопом поскакал в сторону Стамбула. Вскоре он придержал разгоряченного коня, отдал поводья слуге и вошел в кофейню села Бакырей. Каведжи Ахмет быстро провел гостя в особую потайную комнату. Здесь, в нетерпеливом ожидании, прохаживался человек в дорожной одежде — доверенное лицо Али-Магомета, снискавшее за сравнительно недолгое знакомство, всего за несколько месяцев, полное расположение сардара. Это был тот самый гяур, которому Али-Магомет доверил свое деликатное поручение — подыскать подарок, достойный капудана-паши. Он же обратил внимание сардара на злополучную дочь стефанского старосты.

— Селям алейкюм, эффенди! — радостно приветствовал этот человек Али-Магомета. — Рад сообщить тебе, друг, что просьбу твою выполнил! Привез такой цветок, что твой высокий покровитель будет доволен! Чудесный цветок, итальянский… Изумительная девушка, клянусь нашей дружбой! Я отправил ее к тебе на шлюпке, видел? Хороша?

Турок не выразил ничем своего удовольствия. Ему претила суетливость и фамильярность европейца. Он молча кивнул, показывая, что принял к сведению сообщение своего поставщика.

— Я вижу, Али-Магомет, — заговорил тот другим тоном, — что ты не особенно рад моим стараниям? Значит, у тебя пошло на лад с дочкой стефанского старосты? Смотри, не прогадай!.. Впрочем, сардар, что ж, ты не единственный, кому нужен наш товар. Я сегодня же отправлю девушку назад, в Стамбул, на борт нашего корабля. Эта девушка, друг, не обычный ходовой товар с ясыр-безестена, прошедший десяток рук! Ради нашей дружбы я привез показать тебе лучшее, что досталось нам за все последнее время, потому что считал тебя знатоком и ценителем. Ведь девушка находится у нас на борту «Валетты» всего несколько дней!.. Но мне нет нужды упрашивать тебя, Али-Магомет. Не вернуть ли тебе задаток? Я готов. Вот, возьми обратно свою тысячу дукатов, а я отправлю итальянку на корабль.

• Предыдущая
• 34/51
• Следующая