Трактат о похмелье - Бас Хуан - Страница 19

• Предыдущая
• 19/35
• Следующая

Конечно, я понимала, что это просто дежа вю, сигнал утомленного сознания, настойчиво рекомендующего бросить все и пойти отдохнуть. Но одновременно я чувствовала, нет, я точно знала, что перевернутая карта Тулио — это семерка,и благодаря ей он собрал две пары семерок и тузов, а княгиня прикупила третью девятку.

Невероятно, но это было именно так.

Тулио проиграл этот кон без особо разрушительных последствий для кошелька.

Удивительное дело: дежа вю не только дарило мне общее ощущение якобы уже виденной картины, но и позволяло предвидеть, абсолютно верно угадывать информацию о том, чему еще предстояло произойти, как если бы я действительно помнила и знала…

Признаюсь, эти паранормальные способности испугали меня, но прагматизм профессионального игрока взял верх.

Мы сделали небольшой перерыв, во время которого банкир Ритсоли потихоньку договорился со мной о свидании у меня дома.

В течение следующего часа игры дежа вю проявилось дважды. Я прислушалась к внутреннему голосу и сорвала два жирных банка, почти отыграв потерянное.

К пяти утра в игре крутились солидные деньги, думаю что-то около семидесяти тысяч долларов.

У меня на кону стояло почти четырнадцать тысяч. В проигрыше было тысячи полторы. Тулио не увеличивал изначальной ставки в пять тысяч долларов и выигрывал тысяч тридцать. Остальные проигрывали в большей или меньшей степени.

Первый ход был у Тулио. По его просьбе Сильвано сдал в закрытую. В этот момент меня посетило уже четвертое и самое сильное за эту ночь дежа вю. Когда крупье раздал всем по пятой карте, я, неожиданно для самой себя, попросила увеличить мою ставку. Я решила не пытаться понапрасну понять, что же такое происходит, а воспользоваться случайным везением, обычным картежным фартом.

Итак, прежде чем взять мои пять карт, я попросила разрешения увеличить ставку. Мне позволили. Тулио уже успел заглянуть в свои и смотрел на меня, улыбаясь, хищным взглядом грабителя.

Я достала из сумочки пачку ста сто долларовых купюр.

Перед сбросом уравняли банк, вернувшись к изначальным пятидесяти долларам с игрока. Тулио понтировал, все это видели.

С прикупом у меня оказалось две двойных пары: дамы и пятерки. Я знала, что у меня будет фулл, знала даже и то, что он будет большого достоинства, но самое главное, что я знала, что выигрыш — мой.

Так и было. Мне пришла третья дама.

Все, кроме Тулио, сбросили по три карты. Фантастика, но я знала, что за карты он держит в руке, как если бы они были прозрачными. У Тулио был шикарный фут с джокером и тузом, но он был ниже моего.

Тулио Бокка деликатно положил на стол сто долларовую бумажку. Никто кроме меня не обратил на это внимания, изначальные комбинации пар на руках у игроков не изменились к лучшему.

По моей спине пробежал озноб, капля поля скрылась в ложбинке на груди. Если интуиция, или что там еще, меня обманывает, придется дорого, очень дорого заплатить за ошибку. Но, с другой стороны, даже без всяких озарений с такими картами на руках я в любом случае стала бы рисковать и поставила немалую сумму.

Я увидела сто долларов, поставленные Тулио, и прибавила двести. Я знала, что с такими картами можно поднимать и поднимать.

Действительно, он ответил на мои двести и поднял ставку до тысячи.

Настал момент идти ва-банк и блефовать. За мной закрепилась незаслуженная слава любительницы таких штук.

Увидев его тысячу, я сказала, что удваиваю кон. Подсчитала деньги. Двадцать две тысячи шестьсот долларов.

Доктор Монтини не сдержался и присвистнул от удивления и восхищения.

Тулио взял время подумать, но я знала, что он клюнет.

Наконец, он поставил свои двадцать две тысячи шестьсот.

Я вскрыла свой фулл.

И прежде, чем Тулио улыбнулся и раскрыл свои карты, моя призрачная парамнезия растворилась, улетучилась, как сигаретный дым на сквозняке.

С торжествующим лицом Тулио показывал мне свой шестерной покер".

Лучший из анекдотов о филантропическом похмелье — это история из пражского детства Кафки, рассказанная им Максу Броду.

Кажется, маленький Франц увидел из окна своего дома бродягу, просившего милостыню у входа в церковь. Кафка почувствовал острую жалость к бедняге и решил отдать ему все карманные деньги, только что выданные мальчику на неделю. Но ему показалось неудобным дать сразу всю сумму: а вдруг его заподозрят в гордыне или похвальбе? Он разменял деньги и, проходя мимо нищего, бросил ему монетку. Зашел в церковь, а выходя, дал другую. И так несколько раз, пока, наконец, на шестой или седьмой раз, раздосадованный нищий не поднялся и не ушел.

Как правило, все бывает как раз наоборот: похмелье превращает людей в мизантропов, не переваривающих даже самих себя, что нормально для недуга, нуждающегося в карантине и уединении. Как гласит народная мудрость, «никакого шума на мою задницу».

Однако, встречаются индивидуумы, чьи взаимоотношения с миром и его обитателями с похмелья меняются к лучшему: в них пробуждается готовность к филантропии, потребность в совершении добрых поступков, в чем они незамедлительно раскаиваются, как только «выздоравливают».

Существуют странные примеры превращения обычных, в меру скупых и мелочных людей в щедрейших, прямо-таки безудержных филантропов. И все под влиянием похмелья.

Разновидность синдрома Святого Мартина Турского, мечом разрубившего свой плащ на две половины, чтобы разделить его с озябшим нищим.

Мой приятель сеньор Небесная Лазурь рассказывал, как как-то раз во время отпуска, который он проводил с женой в Доминиканской Республике, в местечке Пунта Кана, он пострадал от последствий филантропического похмелья, которое можно было бы даже отнести к подклассу похмелья умопомрачительного.

Хоть он и пребывал на Карибах, тем не менее, как-то поутру, после выпитого накануне большого количества виски, он пробудился в состоянии жестокого похмелья. Не испытывая ни малейшего желания жариться на пляже, где уже расположилась его жена, он решил прокатиться на взятой на прокат машине в расположенную по соседству деревушку Игуэй.

Он быстро убедился, что смотреть там не на что — так, паршивенький посело-чек, — но, удивительное дело, в этой бедной деревне была огромная церковь Пресвятой Девы Марии, кстати, весьма безвкусная. Со свойственным похмелью интересом ко всякому кичу, он решил войти внутрь.

Там-то все и случилось. У церковных врат сгрудилось двадцать, а то и больше, обездоленных всякого рода: бродяг, паралитиков и детей с протянутой рукой. Эта толпа набросившихся на него в ожидании помощи несчастных — поблизости не оказалось никаких других туристов — неожиданно вызвала в моем приятеле острейший приступ жалости. Он разрыдался, не без влияния пары литров пива «Президент», выпитых по дороге в двух-трех барах, и принялся раздавать все те песо и доллары, что случились у него в кошельке. Не удовольствовавшись этим, он подарил свой фотоаппарат — сюрреалистический штрих — слепому нищему, напомнившему ему персонаж какой-то картины, и пригласил всю компанию в местный ресторан угоститься приготовленными на решетке лангустами с жареными бананами. Он расплатился золотой картой Виза, причем с него взяли вдвое больше, чем с любого здешнего жителя.

В гостиницу он вернулся автобусом и в одних только шортах, так как подарил арендованный автомобиль и рубашку своим новым знакомым.

Автомобиль, дорогая японская «Хонда», обнаружился через пару дней на границе с Гаити, но без двигателя, колес, сидений и дверей. В Доминиканской Республике очень дорогие автомобили, и доминиканцы сами собирают их по частям.

Филантропическое похмелье закончилось для сеньора Небесная Лазурь двумя годами без отпуска и разводом с женой, которая уже давно только и ждала той последней капли, что переполнит чашу.

Другой любопытный пример филантропического похмелья, не такого радикального, как у дона Небесная Лазурь, но зато периодически повторяющегося, — это история списанного на берег по возрасту капитана Морская Лазурь. После того, как его покинула жена, он живет один в поселке Мундака, самом живописном на всем бискайском побережье.

• Предыдущая
• 19/35
• Следующая