Анатолий Тарасов - Горбунов Александр Аркадьевич - Страница 34

Это ни в коей степени не соответствует истине. Однако временной ориентир — «начало 70-х годов» — вряд ли назван случайно, поскольку он плотно привязан к посылу о том, что Тарасов и Чернышев играть с профессионалами якобы не хотели. Цепочка событий выстраивается простая: разговоры о матчах с профи стали возникать в начале 70-х — Тарасов и Чернышев возможных игр убоялись и в бой не рвались — и дабы избежать встреч с канадскими профессионалами, спешно заявили после Олимпиады в Саппоро в феврале 1972 года об отставке.

Больше оснований, думается, говорить об обратном: это канадцы, узнав об уходе из сборной двух «тренеров-монстров» (особенно они опасались Тарасова), сразу же согласились на проведение долгожданных встреч и форсировали подписание соглашения. Почему бы не предположить, что канадская сторона затягивала ход переговоров, если не настаивая при этом, то намекая на необходимость перемен в тренерском штабе сборной СССР?

…Но вернемся в февраль 1964 года. После того как Хрущев и Брежнев дали на словах разрешение играть с профессионалами, Тарасов и Чернышев с женами подняли на продолжавшемся приеме тост за, как выразился Анатолий Владимирович, «новую веху в нашей хоккейной жизни». Оба тренера наивно полагали, что матчи не за горами — разрешение же получено! «Мы оказались плохими провидцами, — признавался позже Тарасов. — Понадобились долгие годы для того, чтобы такие встречи стали явью».

Тарасов убежден, что руководство НХЛ не горело желанием ускорить дело, пребывавшее в стадии бесконечных переписок, в которых ставились вопросы о финансовых условиях, правилах судейства, месте проведения матчей, их количестве. «Не то канадцам хотелось еще раз внимательнее присмотреться к нам, — размышлял Тарасов, — не то президенту НХЛ господину Кэмпбеллу не позволяли снизойти до матчей с советскими хоккеистами его политические взгляды».

В конце 1969 года советская сборная, совершавшая турне по Канаде и США, оказалась в Колорадо-Спрингс. В расположении команды появились представители клуба «Торонто Мейпл Лифс» и предложили провести три матча. Первое, что сделали Тарасов и Чернышев, собрали хоккеистов и спросили: «Как поступим?» Ответ был единогласным: «Играть!» Тренеры отправились к руководителю делегации, рассказали о поступившем предложении и о желании — тренеров и хоккеистов — матчи сыграть. Руководителю только и оставалось позвонить в Москву и попытаться убедить начальство дать согласие на эти игры. Но в Москву, рассказывал Тарасов, этот руководитель не позвонил, а нам соврал, что там «против»: «нас, мол, ждут дома, там свой календарь чемпионата, его ломать нельзя и тому подобное. Так мы упустили шанс уже тогда “скрестить шпаги” с одной из лучших профессиональных команд. Мы с Аркадием позже сожалели, что не связались с Москвой сами».

В январе 1970 года в газете «Комсомольская правда» Тарасов опубликовал статью «Разве это хоккей?», в которой критически отозвался о трактовке игры клубами НХЛ. Тренеру сразу приписали то, чего он не говорил: Тарасов, дескать, заявил, что советский хоккей вполне может успешно существовать и развиваться без матчей с командами заокеанской лиги; значит, он испугался играть с ними.

Судачили, впрочем, об этом и до появления статьи. Так, журналист Всеволод Кукушкин, часто сопровождавший в роли переводчика высокопоставленных советских хоккейных деятелей на международные «тусовки», в частности на конгрессы Международной лиги хоккея на льду, поведал о своем разговоре с Андреем Васильевичем Старовойтовым, входившим в состав совета ИИХФ. Летом 1969 года в швейцарском городке Кранс-Монтана во время конгресса Международной федерации Старовойтов на улице встретился с тогдашним президентом НХЛ Кларенсом Кэмпбеллом. Канадец пригласил в кофейню; за чашкой кофе пришли к тому, что надо устанавливать контакты и надо играть друг с другом. Правда, в ходе разговора, рассказывал Кукушкин, Старовойтов обмолвился, что «один из тогдашних тренеров нашей сборной» (понятно, что речь шла о Тарасове) «хотя и говорил “да мы этих профессионалов!..”, но на самом деле их очень боялся».

Тарасов считал, что ход переговоров о матчах с профессионалами тормозили канадцы. Но вовсе не исключено, что не самым большим сторонником возможных игр был главный переговорщик с нашей стороны — Андрей Старовойтов. По двум причинам. Во-первых, ему советовали не торопиться в ЦК КПСС. А во-вторых, могла сказаться личная неприязнь к Тарасову: уж очень Андрею Васильевичу не хотелось делать Анатолию Владимировичу подарок, о котором Тарасов мечтал много лет. Старовойтов не скрывал радости, когда поздравлял журналистов, пришедших на заседание президиума Федерации хоккея СССР в феврале 1972 года, сразу после Олимпиады в Саппоро: «Мы не знали, как от него (Тарасова. — А. Г.) избавиться, а тут сам заявление положил».

Пятилетняя пауза между устным разрешением Хрущева и фактическим началом переговоров вызвана и периодом неопределенности, связанной со сменой руководства страны. Новым руководителям долгое время было не до спорта. Потом маховик интереса к нему постепенно стал раскручиваться.

Переговоры, официальные и неофициальные, как говорил в интервью журналисту Всеволоду Кукушкину исполнительный директор Ассоциации игроков НХЛ Алан Иглсон, начались весной 69-го. Они продолжались три года. После 69-го, когда, казалось, возникло какое-то движение на пути к организации матчей с профессионалами, всё неожиданно заглохло. Рассказывают, что всегда против был секретарь ЦК КПСС по идеологии Михаил Суслов. Его аргумент не был лишен логики: играть с клубами и проиграть — это позор, играть надо только со сборной, да и то подумать, прежде чем такое мероприятие организовывать.

15 декабря 1965 года состоялся матч советской сборной с молодежной командой «Монреаль Канадиенс», усиленной пятеркой из основного состава и легендарным вратарем Жаком Плантом. «В то время, — писал Тарасов, — у нас появилась уверенность в том, что мы можем бросить вызов профессионалам». У ворот Планта советские хоккеисты создали дюжину хороших голевых моментов, но пробить Планта не сумели. И хотя матч был нашими хоккеистами проигран — 1:2, Тарасов и Чернышев попросили игроков не расстраиваться: «Проиграли матч мы, тренеры!» На невезение ссылаться не стали. «Опытный Жак Плант, — отметил Тарасов, — в единоборствах оказался сильнее наших форвардов». Тренерская вина, по словам Тарасова, заключалась в том, что «мы не изучили манеру игры Планта, не знали, как действует канадский вратарь на выходах, не подсказали, не наиграли на тренировках новые решения, с помощью которых можно было усложнить задачу Планту, не успокоили ребят перед матчем, не вдохнули в них уверенность в том, что им, умелым форвардам, в этой игре и сам Плант нипочем».

А вот иное мнение. «Думаю, — говорил журналист Аркадий Ратнер, четыре с лишним десятилетия работавший в спортивной редакции Центрального телевидения, — что Анатолий Тарасов, возглавлявший тогда сборную, не горел желанием играть с энхаэловцами. Он прекрасно понимал соотношение сил, потому что летал за океан и записывал наблюдения».

Вот так: «думаю, что не горел», и всё! А то, что в каждой своей поездке в США и Канаду Тарасов всё свободное время отводил для наблюдений за занятиями профессионалов, за матчами клубов НХЛ, подбирал материалы, записывал — и только для того, чтобы во всеоружии встретить сильного соперника, когда настанет желанный день встречи, — это не считается? Все тарасовские эксперименты со звеньями, с тактикой были подчинены главному — подготовке к будущим встречам с профессионалами.

«Как же надо не знать Тарасова, чтобы говорить: он боялся играть с канадскими профессионалами, — удивляется Александр Гусев. — Ничего он не боялся. Ерунда всё это. Бобров Всеволод Михайлович в нас уверенность вселял, да и человек он был великолепный. Что там говорить. Но если бы Тарасов был тогда тренером сборной, то мы этих канадцев на части разорвали бы. В любом случае с Тарасовым мы последний матч в Москве не проиграли бы. Мы тогда еще не привыкли к их психологии — играть до последней секунды».