Анатолий Тарасов - Горбунов Александр Аркадьевич - Страница 39

Ошибки великих тренеров ценны тем, что они запоминаются. О них говорят. Их называют, когда возникает желание уязвить великих специалистов, выставить их в роли неумех, не знающих толк в игроках.

Тарасовская история с Харламовым и пресловутыми «коньками-горбунками» стоит в одном ряду с неприятием поначалу Виктором Александровичем Масловым, выдающимся тренером отечественного футбола, Олега Блохина в киевском «Динамо» и историей появления гениального футболиста Федора Черенкова в «Спартаке» при другом выдающемся отечественном специалисте — Константине Ивановиче Бескове. Но величие Тарасова, как и Маслова и Бескова, в том и состоит, что они, ошибившись при первом, возможно поверхностном взгляде, ошибку свою впоследствии признали и с особой заботой, не жалея времени и сил, стали опекать будущих великих спортсменов — Харламова, Блохина и Черенкова.

Константин Локтев между тем называл легенды о том, будто Тарасов ставил барьеры на пути Харламова в ЦСКА, «мягко говоря, неточными». «Не был Валера, — говорил Локтев, — “номером 1” в молодежной команде ЦСКА. Анатолий Владимирович Тарасов ему места в команде мастеров не находил и лишь потому отправил Харламова во вторую лигу в Чебаркуль, в “Звезду”. А вот там-то тренер Владимир Филиппович Альфер — поклониться ему должен за мудрость наш хоккей — и сказал Валерию: “В школе ЦСКА тебя всему, что полагается, обучили, а теперь — играй. Ограничивать тебя тактическими установками не буду…”». Играя не «по заданию» (Тарасов никогда бы не позволил ему так играть), Харламов в считанные недели «показал свой талант» и без проблем потом заиграл и в ЦСКА, и — сразу после возвращения из Чебаркуля — в сборной.

Могло ли случиться так, что Харламов остановился бы на «Звезде» или, может быть, переместился бы потом из нее в «Трактор» и это стало бы его потолком? Наверное, могло. Но у Харламова помимо таланта был еще крепкий характер, на что Тарасов, конечно же, обратил внимание. А потому тренера не удивило скорое появление Харламова в роли одного из лидеров его клуба и сборной. И кто знает, как сложилась бы судьба Харламова, не «оббейся» он в Чебаркуле, не прояви там волю. Будь Тарасов упрямцем непрошибаемым, не прислушивайся он к окружающим — никогда бы не вернул Харламова.

Локтев, надо сказать, сам побывал в роли Харламова. Он не принадлежит к разряду игроков, будто бы призванных в ряды Вооруженных сил, но на самом деле к службе в армии не имевших никакого отношения, а защищавших армейские цвета на стадионах. Нет, Локтев отслужил срочную как обычный советский человек — в воинской части. Потом отправился в Ленинград, в команду Дома офицеров, из которой переправился в молодежный состав ЦСКА. В таланте Локтева никто не сомневался. Тарасов же на первых порах задумался: не мелковат ли для хоккея? Евгений Бабич, один из тогдашних форвардов армейцев, советовал Локтеву вернуться в русский хоккей. Именно Бабича спустя время заменил Локтев на правом краю первой тройки армейской команды и стал, по мнению Бориса Майорова, «лучшим правым крайним за всю историю отечественного хоккея». Несмотря на молодость, Локтев сразу превратился в одного из самых авторитетных хоккеистов ЦСКА и самым непосредственным образом участвовал в создании феноменальной тройки Локтев — Альметов — Александров. Локтев, рассказывают, только раз увидев игру Альметова в составе молодежной команды, предложил Тарасову (не сам, а через вратаря Николая Пучкова) проверить вариант с ним. Тарасов, всегда принимавший новые идеи и сам ими фонтанировавший, пошел на эксперимент. Завершился он образованием звена форвардов, не знавшего себе равных на протяжении семи лет. Тарасов вывел из существовавшей до этого тройки (Локтев — Александров — Черепанов) Черепанова, на его место поставил Александрова, а центральным нападающим определил Альметова.

Тарасов никогда не настаивал на том, что решение отправить Харламова в Чебаркуль было единственно правильным. Он не скрывал, что, командируя способного игрока на Урал, волновался и не был до конца уверен в том, что не совершает ошибку. Больше всего он опасался упустить время. «В спорте, — считал Тарасов, — эта потеря чаще всего невосполнима».

Но это рискованное решение оказалось вполне оправданным. Главный тренер ЦСКА старался наблюдать за тренировками и игроками команд всех возрастов. «Я видел, — говорил Тарасов о Харламове, — что он — человек способный, незаурядный, но выпускать его на площадку с мастерами было еще рановато, не хватало у парня умения, опыта. А где же набраться практических навыков, как не в играх — регулярных, важных, ответственных? Чтобы Харламов смог развивать в себе игровую самостоятельность, усовершенствоваться в обводке, разучить новые финты и опробовать их на реальных соперниках, я предложил ему один сезон поиграть в одной из наших армейских команд среднего класса».

«Предложил» — сказано, конечно, сильно. Тарасов резко смягчает формулу отданного приказа: военнослужащему Харламову надлежит отправиться в расположение армейской команды «Звезда» (Чебаркуль). Не предложил, а распорядился, настоял. И был, как он потом признавался, удивлен тем, что Харламов воспринял его решение «до будничного просто». Хоккеист поинтересовался лишь, «предоставят ли ему в Чебаркуле время и условия для самостоятельных тренировок».

«Тарасов, — говорил отец хоккеиста Борис Сергеевич, — далеко видел. Харламова совсем со счетов не сбрасывал — простого игрока отправил бы в другой клуб и забыл о нем». Тарасов переслал Альферу, с которым находился в доверительных отношениях, указания: «Харламов должен не менее 70 процентов игрового времени проводить на льду и тренироваться три раза в день, усовершенствоваться в обводке, изучить новые финты». Он же разработал план индивидуальных занятий и постоянно контролировал, получая доклады от местных коллег, работу Харламова.

Представляя Тарасова «монстром», вознамерившимся загубить талант «конька-горбунка», умышленно забывают о том, как главный тренер главной армейской команды на протяжении 121 дня (в сумме — четыре полных месяца) фактически продолжал тренировать Харламова. Тарасов не выпускал его из вида, и работа и поведение Харламова в Чебаркуле его радовали. Иначе не было бы и внезапного возвращения его в Москву.

Сам Харламов в интервью еженедельнику «Футбол-хоккей», которое подготовил для издания журналист Александр Колодный, о своей командировке в Чебаркуль говорил только как о положительном в его спортивной жизни событии: «Я был тогда физически слабо развит, многого не умел. Страдал, думал, что окончилась, даже не начавшись, моя хоккейная карьера. Но армейские тренеры помнили обо мне, следили за моей игрой, а потом вновь пригласили в свой клуб».

Харламов бы убежден, что главная роль в формировании игрока принадлежит тренеру, который, во-первых, должен увидеть, заметить игрока, а во-вторых, не разувериться в нем, невзирая ни на какие спады и срывы. «Я и сейчас, — говорил он в марте 1972 года, — не устаю удивляться терпению Анатолия Владимировича Тарасова. Он всегда был придирчив ко мне, находил много слабых мест в игре. Но в то же время умел и умеет вовремя поддержать, найти добрые слова, заставить поверить в свои силы. Он видит во мне то, чего не умею разглядеть я сам».

Тарасову пеняют за то, что среди армейской молодежи он выделял Александра Смолина, которого ставил выше Харламова, но в итоге ошибся. Смолина вообще считали гораздо более перспективным игроком. («Да это же артист был, с ним даже рядом никто не стоял. Такое на льду выделывал, просто фантастика!» — вспоминает Александр Гусев.) Но далеко в хоккее он не продвинулся — не выдержал психологически: напряжения тренировок, матчей, необходимости постоянно держать себя на высоком уровне, держать удары, порой сокрушительные. Если и была ошибка Тарасова применительно к Смолину, то, может быть, только в том, что он не организовал для талантливого парня свой «Чебаркуль».

Старательно вспоминая историю с отправкой Харламова в Чебаркуль и обвиняя Тарасова в отсутствии чутья на игроков, столь же старательно забывают о том, как появился в ЦСКА и в сборной Владислав Третьяк, называющий тренера своим «хоккейным отцом». «У Анатолия Владимировича, — говорит Третьяк, — было много потрясающих качеств. Одно из них — чутье на талант».