Мкхарт. Первая книга (СИ) - Смирнова Ирина "cobras" - Страница 2

• Предыдущая
• 2/121
• Следующая

С охотой на него справится почти любой дойнянлинь и… убьет. Ведь только наш безумный род знает, что кровь бойнмау заряжает энергией лучше целой команды чонянлинь. Никому больше даже в страшном сне не приходила идея подзарядиться таким образом.

Тхань Ти Фаннизе:

Мой отец был суровым человеком, строгим, серьезным, решительным, безжалостным. Мать старалась ему соответствовать, но научилась только отсутствию жалости, разбавив ее жаждой власти и чрезмерным эгоизмом. В ней не было расчетливого разума, продуманности действий, умения вовремя отступить и найти компромисс, способности признать чужую силу и отнестись к ней с уважением. Разум, изворотливость и хитрость были присущи моей бабушке, сумевшей устроить брак между моими родителями. Прислуга и родственники перешептывались, что по-настоящему брак был между бабушкой и моим отцом, а мама всего лишь должна была вынашивать детей. Но она и тут не справилась.

Разочарование от того, что первой родилась девочка, отец старательно скрывал, заботясь обо мне и надеясь, что в следующий раз ему повезет больше. Но снова в покои матери он заглянул лишь спустя два года. В тот раз они, и правда, зачали мальчика, только он оказался чонянлинь. Третьего ребенка выносить мать не смогла, а на четвертого уже не решилась. Так что всем пришлось смириться с тем, что следующей главой знатного рода Фаннизе будет женщина. Правда я не ожидала, что вступлю в права наследования так рано…

Отца не стало, когда мне едва исполнилось пятнадцать. Его внесли в дом с пулевым ранением в грудь и положили на диване в гостиной. Помню, меня позвал кто-то из слуг, и я неслась по коридорам нашего дома, боясь, что опоздаю и не успею даже поцеловать отца на прощанье. Потом я старалась вести себя спокойно и достойно, не впадая в панику и не уподобляясь рыдающим вокруг женщинам. Отец очень торопился открыть мне перед смертью семейную тайну о хранящемся на чердаке старого дома сокровище, но так и не рассказал ни мне, ни матери, кто стоял за уже третьим покушением на его жизнь. А я была уверена, что он знает этого человека, потому что слишком хорошо его изучила. Ради того, чтобы выследить, найти, отомстить, а главное — защитить меня, отец выжил бы любой ценой. В крайнем случае, потребовал бы доставить с чердака сундук и иссушил бы спрятанного там бойнмау. Но он просто лежал на диване и, прикрыв глаза, последовательно и продуманно диктовал мне правила и давал советы, как дальше жить без него. Я не хотела жить без него! Мне было всего пятнадцать! Я не хотела становиться главой рода… Я хотела спокойно закончить школу, Университет, встретить мужчину своей мечты и влюбиться, зная, что за спиной у меня надежный тыл.

Но мой тыл разлетался по кирпичикам, рассыпался по песчинкам, стремительным потоком исчезал в небытие. Отец знал, кто пытался его убить, и не хотел жить с этим знанием. Моего желания в этот раз он спрашивать не стал, а значит, это был кто-то очень близкий, и убила его не пуля, а предательство. У нашего рода было много врагов, но покушения совершал тот, кого мы считали другом. Или, и того страшнее, родственник. Так что вместе со смертью отца умерла и моя способность доверять окружающим. Единственным человеком, которому я продолжала верить, был мой брат. И только его я признала полноценным членом рода. Когда-то многочисленная семья отца сейчас состояла в основном из женщин, малолетних детей или стариков, уже забывающих свое имя. Им нужны были опека и забота. А вот мать рассчитывала после смерти отца получить статус свободной женщины. Я же отвернулась от нее, отправив обратно в её род. Она, правда, попыталась навязать себя в опекуны, ведь мне было всего пятнадцать, а брату вообще двенадцать. Но я отстояла право на признание раннего совершеннолетия, пройдя все положенные психологические тесты и ответив на тысячи каверзных вопросов. Конечно, немалую роль сыграло и то, что мать была чонянлинь — аристократические предрассудки были целиком и полностью на моей стороне. Но мать боролась до последнего и, когда поняла, что меня ей уже точно не вернут, потребовала выдачи под опеку моего брата. Тут закон был на ее стороне, но я не хотела смиряться: ведь если воспитывать моего брата будет кто-то другой, я не смогу ему доверять. А мне нужно было быть хоть в ком-то уверенной, иначе я сойду с ума!

Я прошлась каблуками по своей гордости и явилась в дом бабушки, где теперь жила моя мать. Мы долго говорили с ней, хотя правильнее сказать — торговались. Девочка-подросток, у которой пытались отнять последнего дорогого ей человека, и властная красивая эгоистка, привыкшая всегда получать желаемое. Сошлись на том, что официально мать все же будет считаться членом рода Фаннизе, хотя жить будет не с нами. В свою очередь я ежемесячно буду выплачивать ей ту же сумму, которую всегда выделял из бюджета отец. Что ж, мама не продешевила: её ждёт финансово обеспеченная жизнь замужней женщины, вольной творить всё, чего пожелает её властолюбивая душа. Естественно, соблюдая приличия. В итоге она все же получала желанный статус свободной женщины, при этом лишаясь права управлять моей жизнью и жизнью моего брата. Не знаю, как она, а я была очень довольна нашей сделкой.

* * *

— Монг, твой учитель жаловался, что ты опять не выполнил задание! — я строго смотрела на брата, а он пытался изобразить если не виноватое, то хотя бы смущенное выражение лица. Получалось у него с трудом. — И не надейся, пороть не буду, — усмехнулась я ехидно, и мальчишка, тяжело вздохнув, буркнул: — Ну, тогда считай, что я все сделал. Можешь поспрашивать и убедиться.

Да, воспитывать практически ровесника было очень сложно: приходилось постоянно балансировать на грани между строгостью и сестринской заботой, стараясь не убить в нём братскую любовь и упорно, раз за разом, добиваясь уважения как к главе рода, а также полного послушания как законному опекуну.

Мы переехали из столицы, Тиуджи, в наше самое дальнее поместье. Я выбрала самых лучших учителей для себя и брата. Но Монг был маленьким хитропопым засранцем, а вернее обычным парнишкой, которому больше нравилось бездельничать, чем учиться. А ещё ему очень не хватало моего внимания, и он добивался его всеми возможными способами. Иногда он был пай-мальчиком и таял от моих похвал несколько дней. Потом, когда я уставала хвалить его за одно и тоже, начинал также активно бедокурить, и тогда я его наказывала. Ремень, гуляющий по спине, Монг воспринимал с таким же удовольствием, как и похвалу с лаской. Ведь конечная цель всех детских шалостей была в том, чтобы я отвлеклась от дел и заметила, что у меня есть брат.

Количество ошибок, совершенных мною на педагогическом поприще, невозможно было бы сосчитать. Но я старалась, и Монг тоже старался. Ведь ближе, роднее и дороже друг друга у нас двоих никого не было.

Меня обучали математике, риторике, тонкостям политических игр, искусству планирования бюджета, управлению несколькими доставшимися мне от отца предприятиями, всей истории Великого Кольца и каждого рода в отдельности. Раз в неделю к нам приезжала учительница по танцам и музыке, и она же развивала мой вкус, учила правильно краситься, делать красивые укладки и подбирать аксессуары к одежде.

Ежемесячно мне приходилось принимать участие в заседаниях Ковена (совета самых знатных семей планеты), где разбирались законы, принимаемые Парламентом (советом ста избранных, ежегодно выбирающихся народом). Сначала главы родов, серьезные мужчины и несколько женщин, посматривали на меня косо, ведь я была совсем ребенком, наделенным властью. Но я сидела на своем месте, смотрела по сторонам, слушала и молчала. Ко мне привыкли и перестали замечать, а зря. Ведь я не собиралась молчать всегда, просто мне нужно было время вникнуть во все тонкости. Я следила, наблюдала и делала выводы. Я училась.

Однако, несмотря на бешеную нагрузку, я старательно осваивала еще один предмет. Я училась быть идеальным опекуном, училась чередовать ласку и наказание, училась находить время на своего брата, училась любить его даже тогда, когда он грубил мне… Я долго не замечала, как пыталась сломать его, старательно делая таким, каким мне было нужно. Придумала себе идеал и пыталась лепить его из брата, как упорный скульптор. А Монг также старательно отстаивал свое право вырастать таким, как хотелось бы ему. Мы жили в постоянном противостоянии, при этом безумно любя друг друга. И только став постарше мы начали учиться принимать друг друга такими, как есть. Я перестала строить из себя занудную взрослую, вспомнив, что мне на самом деле не так уж много лет. А брат перестал изображать ленивого оболтуса, и я неожиданно обнаружила, что у него изворотливый ум, логическое мышление, отличная память и к тому же чрезвычайно развитые для четырнадцати лет сила и ловкость.

• Предыдущая
• 2/121
• Следующая