Приключение ваганта - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 31

• Предыдущая
• 31/70
• Следующая

Яйца дрофы значительно добавили ему сил и энергии. Они были размером с добрый мужской кулак, и Андрейко растянул удовольствие на целый день. Конечно, в желудке по-прежнему было пусто, тем не менее чувство голода изрядно притупилось, и он стал больше думать о том, как освободить Ивашку, нежели о еде.

После ухода кайсаков Андрейко попытался на месте стоянки крымчаков найти хоть что-нибудь съестное. Но ему ничего не досталось, кроме зачерствевшей лепешки. Кайсаки не побрезговали даже провяленной и просоленной лошадиным потом кониной, которая имелась в запасе у каждого крымчака. Видимо, она была для них хорошо знакомым и вполне приемлемым продуктом.

На окраине лесного массива, широкой полосой сжимавшего Днепр, словно обклеенные зеленым бархатом ножны стального меча, Андрейко уполевал еще одну дичь – молодую дрофу. На этот раз он готов был съесть мясо даже сырым. Но потом, по здравому размышлению, Андрейко все же рискнул приготовить птицу на костре. Убедившись, что кайсаки устроили привал с намерением отдыхать до самого утра, он удалился в глубокий овраг с наветренной стороны, где устроил небольшой костерок, подкладывая в него только сухие дрова.

Пока дрофа жарилась, Андрейко едва сдерживал себя, чтобы не снять ее с вертела полусырой. Хорошо, поблизости он нашел несколько белых грибов и съел их, тем самым немного приглушив свирепые муки голода. А когда жаркое было готово, он съел дрофу всю без остатка, так как она была совсем небольшой. И только когда были обглоданы последние косточки, Андрейко пожалел, что не оставил себе запас мяса. Ведь погоня за кайсаками продолжалась, и, как долго она будет длиться, он даже не представлял, а питаться чем-то нужно. Но было уже поздно…

Олень и для Андрейки оказался удачей. Он заметил, что кайсаки были христианами, но некоторые исповедовали язычество. Видимо, вера в их отношениях не играла никакой роли. Поэтому, когда олень испекся на костре, добрый кус мяса и небольшую флягу с каким-то хмельным напитком два кайсака отнесли к высокому дубу-патриарху, который рос неподалеку от бивака, и с поклонами сложили эти дары к его корням. У Андрейки даже слюнки потекли от нетерпения, пока он глядел на это действо. Оно немного затянулось, потому что кайсаки долго бормотали какие-то молитвы неизвестным божествам.

А потом Андрейко пировал. Жаркое было восхитительно вкусным, а напиток вливался в жилы огнем, хотя и был слабым. По вкусу он напоминал перебродивший квас. Его коварные свойства Андрейко оценил только утром. Он так и уснул возле костра, притом мгновенно, словно его поразили стрелой в сердце, нимало не озаботившись своей безопасностью, как это делал всегда. Его разбудил конь, который пасся рядом на чембуре. Он подошел к Андрейке и своими бархатными губами ощупал лицо нового хозяина, как бы говоря: «Пора вставать! Кайсаки уходят!» Андрейко с трудом сел в седло, а его голова полдня гудела, как пустой казан, если по нему ударить палкой…

Едва кайсаки исчезли в лесных зарослях, как поднялся сильный ветер. Над костром зароились огненные мухи, и бродники бросились тушить огонь. Их опасения были ненапрасными: сухие камышовые крыши в ветреную погоду загорались от одной искры. Андрейко забеспокоился: а ну как хлынет дождь? Ему ведь и спрятаться негде, да и нельзя – нужно было наблюдать за селением. Вдруг все же он получит хоть мизерный шанс освободить Ивашку.

Андрейко глубоко втянул воздух в легкие, но той свежести, которая обычно предшествовала дождю, не почуял. Да и по приметам, как учил его дед Кузьма, дождя вроде не должно быть: вода в Днепре не пенилась, трава уже увлажнилась, значит, ночью выпадет роса, ласточки вечером летали высоко, в лесу полно пауков, которые обычно прячутся перед дождем, дым от костра не стелился по земле, а поднимался строго вверх…

Костер… Огонь… Ну конечно же! Андрейка даже подпрыгнул на месте, хотя непонятно, как это у него получилось, ведь он лежал плашмя. Все его естество мигом обуяла жажда деятельности. План спасения Ивашки, который он уже почти похоронил, вдруг нарисовался в его воображении так ясно, что Андрейко едва не вскрикнул от радости, да вовремя спохватился.

Уже изрядно стемнело, но пленники все еще чернели плотно сбившейся массой на фоне более светлого речного залива. Андрейко даже различал отдельные фигуры, но Ивашку он не разглядел. Ясыр отогнали от костра, и теперь люди сидели под нежилой хижиной – покосившейся плетенкой с прохудившейся крышей. Она стояла на краю селения, а рядом с нею был вкопан в землю толстый столб. К нему и привязали пленников, соединенных в живую цепь одной длинной веревкой. Возле них топтались и два стража – мужик в годах и молодой парень, вооруженные копьями и луками. Судя по их недовольному виду, ночное бдение было для них чем-то вроде наказания.

За хижиной росла густая высокая трава – девясил, мать-и-мачеха, лопухи, папоротник – и узкая полоска кустарника, а затем начинался лес. Деревья в нем большей частью были голыми, без крон. Поначалу это Андрейку удивило, но затем, присмотревшись, он понял, почему часть леса оказалась мертвой. Видимо, атаман бродников был мужик смекалистый, и, чтобы не шататься по лесу в поисках дров (что было нелегко и небезопасно), он «заготовил» их прямо возле селения – древесные стволы были подрублены, и деревья постепенно превратились в сухостой. Получалась двойная выгода: вырубая сухой лес на дрова, бродники освобождали пространство для строительства новых хижин, ведь люди создавали новые семьи и плодились.

А ветер все усиливался. Он дул так, как нужно было Андрейке, – со стороны мертвого леса. Подросток быстро переместился за хижину и, собрав несколько куч сухой травы и хвороста, поджег их. А затем возвратился на свой наблюдательный пункт.

Поначалу ему казалось, что его замысел не удастся. Огонь если и горел, то как-то медленно, вяло, словно не хотел наступать на селение. В темноте Андрейко поначалу не мог разглядеть, что творится в лесу. Но спустя какое-то время мертвый лес начал светиться оранжевым светом. А затем полыхнуло! Пламя ревело, как раненый зверь. Оно прыгало с дерева на дерево, словно огненная белка. Деревья вспыхивали, как свечи в церкви, – одно за другим. Огненный вал катился к селению безудержно и страшно.

Первыми неладное заметили стражи, охранявшие пленников. Остальные бродники улеглись спать. Сначала стражи принюхивались к запаху дыма, а когда огонь подступил совсем близко к селению, они наконец увидели его и подняли крик. Из хижин повалил народ, который поначалу бестолково заметался по берегу. Но затем послышался чей-то зычный голос – наверное, атамана:

– Плоскиня, Гутора, Злыдня, уводите людей в челны! Четырь, Мотня, позаботьтесь о собаках! Поторопитесь! Люди, берите с собой только самое ценное!

– А может, потушим?.. – спросил кто-то робко. – Может, не дадим огню перекинуться на хаты?

– Экий ты, Поруба, дурень! – рявкнул на него атаман. – Супротив лесного пожара только сам Господь может устоять! Ты лучше присмотри, чтобы ни одного мальца не осталось на берегу! На воду, все уходим на воду!

Андрейко хорошо понимал язык бродников, хотя в их речи было много незнакомых слов. Но его меньше всего интересовали разговоры, которые вели всполошенные люди. Он следил за стражами, которые не знали, что им делать: продолжать охранять пленников или бежать к своим хижинам, чтобы спасать семьи и нажитое годами добро. Наконец тревога за родных и близких пересилила долг, и стражи оставили свой пост.

Этого Андрейке и нужно было. Пригибаясь пониже к земле, он шмыгнул к плотно сбившейся толпе ясыра словно проворная ласка. Лесной пожар хоть и освещал селение, но Андрейко надеялся, что в его неверном колеблющемся свете он вполне сойдет за своего. Тем более что бродники были заняты погрузкой семей и пожитков на челны.

Андрейко подбежал к пленникам и тихо окликнул:

– Ивашко, ты где?

– Кто меня зовет? – послышался знакомый голос.

– Это я, Андрейко…

– Андрейко?! Не может быть!

– Тихо! Еще как может…

• Предыдущая
• 31/70
• Следующая