Особый тип Баранов (СИ) - "Берлевог" - Страница 16

• Предыдущая
• 16/35
• Следующая

— Пал Петрович! Как я рад вас видеть! — Эдик встал со стула, изысканно взмахнув ногой, и подошёл к Павлу. Протянул руки и, мягко направляя, усадил на фиолетовый бархатный диванчик. — Как долго вас ждала эта обитель старого отшельника. Чай, кофе?

Первушин флиртовал и напрашивался на комплимент. Он был самым молодым в истории театра балетмейстером, из-за чего с юности обзавёлся многочисленными врагами и завистниками. Высокомерие и склочный характер не помогали ему наладить отношения с коллегами, но с Павлом он всегда был приветлив и деликатен. Павел расслабился и откинулся на пышные подушки, разглядывая неуместно-яркий макияж и покрытую блестками грудь в вырезе халата:

— Водички, если не затруднит. — Пиджак остался у Жанны, но даже в тонкой белой рубашке ему было жарко.

Первушин принёс высокий бокал с ледяной водой и спросил:

— Вы готовы посмотреть на мой новый костюм?

В вопросе чувствовался подвох, но Павел утвердительно кивнул. Эдик загадочно улыбнулся уголками губ и скрылся за бархатной ширмой. Довольно долго там возился, потом высунул руку с пультом и включил музыку. Раздалась арабская мелодия: возможно, это был Чайковский, но Павлу казалось, что он слышал такую музыку на турецких базарах. Минимум мелодичности, максимум звяканья колокольчиков и медных тарелочек. В центр комнаты вышел Эдик. В сногсшибательном костюме. Шаровары с прорезями из прозрачного чёрного шёлка и сверкающий золотом массивный гульфик как центр соблазнительной композиции. На гибких запястьях красовались широкие браслеты, на шее — ожерелье, на голове — чёрный платок с крупным узлом на затылке. Макияж заиграл восточным колоритом и выглядел невероятно органично. Наряд довершали несколько чёрных ремней, которые перекрещивали мускулистую грудь и живописно контрастировали с вызолоченной кожей. Павел засмотрелся на восточного красавца, прикидывая, что в этом ансамбле могло потянуть на две тысячи долларов. Разве что драгоценный гульфик. А Эдик начал двигаться. Вряд ли это был танец в полном смысле слова, но он сделал несколько па, пируэтов и большой батман на закуску. Серия лёгких балетных движений выглядела феерической даже для такого дилетанта, как Павел. Концы платка летали по плечам, прозрачные шаровары не скрывали сильных стройных ног, а когда Эдик делал батман, Павел не мог не заметить отсутствие белья. Чего-то в этом роде он и ожидал от весёлого балетмейстера. Эдик подтанцевал к дивану, изящно поставил одну ногу на колено другой и поинтересовался:

— Вам понравилось то, что я показал?

С абсолютно серьёзным лицом Павел ответил:

— Я получил колоссальное удовольствие.

Эдик нервно облизал губы и вдруг запрыгнул к Павлу на колени:

— Я могу дать вам больше, — и прижался в поцелуе, обнимая золотыми руками и ногами.

В этот раз Павел не медлил и не заигрывал с Первушиным. Отшвырнул вполсилы, но балетмейстер всё равно шлёпнулся попой на пушистый ковёр. Павел нагнулся, помогая подняться:

— Первушин, что ж ты напал на меня? Не надо так.

Лицо Эдика помрачнело, но он нашёл в себе силы сладко улыбнуться:

— Пал Петрович, я вам не нравлюсь? Если вам нравятся юные глупые блондинки, так и скажите. Я мужчина, я пойму.

Павел поднял Эдика, положил ладонь на сверкающее плечо, утешая и показывая, что неприятный инцидент не разрушил их доброе многолетнее знакомство:

— Сильно ударился? Костюм — чудесный, ты в нём сказочно красив. Но со мной ошибся. Бывает. — Намёк на Баранова Павел пропустил. И очень, очень надеялся, что Первушин не обиделся на него, потому что шуточки — шуточками, флирт — флиртом, а обижать тонкого, ранимого, талантливого балетмейстера Павлу совершенно не хотелось.

      Когда последний зритель покинул здание театра, в фойе на втором этаже накрыли банкетные столы. Не меньше сотни работников культуры и приглашённых гостей разместились за столами, украшенными серебристыми ёлочками из фольги и бутылками шампанского. Ведущий вечера конферансье Мармеладов уже работал — со стаканом в руках. Побывав за десять лет на бесчисленном множестве театральных корпоративов, Павел мог с точностью предсказать расписание пьянки: сначала ужрутся балетные и слесари. Первые — по причине малого веса и непривычки к алкоголю, а вторые — потому что начали с утра. Потом достигнут кондиции важные гости и начальство. Следующими — оркестр. Потом — технический персонал: гримеры, осветители, машинист сцены и пошивочный цех, целиком состоящий из заклятых подруг от сорока до пятидесяти. Эти последние могут начать драться. Самыми трезвыми останутся оперные. Для Павла всегда оставалось загадкой, почему теноры продолжают жизнерадостно бухать, когда все остальные в хлам.

      Потный после регуляторной Баранов сходил в душ и вернулся в дурно пошитом костюме с галстуком. Павел удивился, что китайское производство выпускает такие большие размеры. Но даже несмотря на ужасающее качество костюма, Баранов был самым красивым мужчиной на празднике. Блондин с ясными глазами и нестерпимо чёткой линией скул. Они сидели за одним столом — Павел по обыкновению пристроился к Божучкиному осветительному цеху. Сидеть с начальством ему никогда не нравилось.

      После речей худрука и главрежа с новогодним поздравлением выступил Первушин. Он был уже без макияжа и в простой одежде. Довольно невзрачный субтильный юноша средних лет, когда не в образе. Павла вдруг царапнуло: это же ради него Эдик красился и мазался блёстками с головы до ног. Наверняка хотел произвести неизгладимое впечатление. И произвёл, да только зря он на этом не остановился. Но в любом случае Павел отдавал должное смелости балетмейстера, который предпринял пусть неудачную, но отчаянно-дерзкую сексуальную атаку. Рядом с Первушиным сидел Алёшенька Меркулов, официальный фаворит, далее — близнецы Кузины, которые злобно пинались под столом, и ещё с десяток мальчиков и девочек — вся Первушинская бригада. Павел надеялся, что их любовь и восхищение смягчат разочарование маэстро.

      Баранов почти не пил. Держал фужер за ножку всей пятернёй и поглядывал на Павла. Павел не вёлся на его страстные взгляды и отводил глаза от греха подальше, хотя сейчас мало кто обратил бы на них внимание. Жанна раскраснелась от водки, которую наверняка плеснули ей в шампанское, и увела Мещерякова танцевать. В толпе танцующих они не выделялись — остальные танцоры были так же пьяны, и Павел искренне радовался, наблюдая их грязные пляски. Причёска Жанны таки распалась на массу отдельных залакированных жгутиков, но ей так даже лучше было. Она выглядела значительно моложе своих тридцати с хвостиком — счастье было ей к лицу. Вернее, регулярный секс с натуралом Мишей. Баранова в водоворот танцев утащили балетные девочки, он даже не успел вякнуть. Танцевал со всеми по очереди, неуклюже переступая с ноги на ногу. Павел подумал, что танцы — не самый большой Гошин талант. Первушин открыто танцевал с Алёшенькой — не слишком провоцируя народ, но и не скрывая интимный характер движений: гладил талию юного танцовщика, собирая в складки белую рубаху и зажигая алый румянец на нежных щеках. Кузины, ко всеобщему удивлению, танцевали вместе — то расслабленно повисая друг на друге, то щипаясь за задницы и толкаясь. Павел ломал голову, что с братьями не так.

• Предыдущая
• 16/35
• Следующая