Дорога в один конец - Конторович Александр Сергеевич - Страница 36

• Предыдущая
• 36/61
• Следующая

– Много их там?

– Да хрен их разберет… Со взвод, думаю, будет. Меньшими силами они наших тут не остановили бы.

– Малашенко тут шел?

– Левее. К болоту поближе должны были идти. Во всяком случае, я лейтенанту именно так и объяснял. Я и сам там проходил, дорогу разведал. Патрули там немецкие шастали, но ведь и у наших ребят глаза еще вполне себе зоркие остались.

– Да и сколько теперь тех глаз? – машет рукой мой собеседник.

И то правда… От роты осталось чуть больше взвода, это если с нами всеми считать. С теми, кто тогда к складам со мною отправился. А по сегодняшнему счету – хорошо если и на взвод людей хватит.

Прошло около двух часов, форма уже малость подсохла, а мы вконец задубели. Не май-месяц, однако! Костер бы разжечь, чтобы сапоги подсушить… но фиг! Это и заметить могут.

Ладно, в сырых пойдем, вечером сушить будем.

На ночлег становимся на месте дневки, там, где в прошлый раз ребята останавливались. И вот тут уже находим явственные свидетельства того, что группа лейтенанта здесь проходила! Бинт нашли – его в расщелину сунули, чтобы не отсвечивал. В тот раз его тут не имелось, зуб даю! Да и бинтовать тогда некого было. Банок пустых, относительно свежих, – несколько штук.

Стало быть, ночевали тут ребята!

Кирпич с души…

Разожгли в ямке костерок – сапоги высушить окончательно. Распределив очередность постов, отваливаюсь спать.

Неужто все?!

Завтра вечером линию фронта тихонечко переползем – и дома? Хотелось бы…

– Герр обер-лейтенант! – Фельдфебель кашлянул, привлекая к себе внимание командира.

– Да, Ашке.

– Солдаты вернулись. Все сделано, как вы приказали.

– Очень хорошо. Теперь можно немного отдохнуть.

– Мы даже не выставим наблюдателей?

– А зачем? Что они увидят такого, чего я и без них бы не знал? То, что русские здесь есть, – мы знаем. Ведь не просто же так пробирался к реке их солдат?

– Но они могли искать переправу, герр обер-лейтенант.

– Могли, – кивнул офицер. – Но в этом случае им придется искать еще и новое место перехода линии фронта. Сильно сомневаюсь в том, что у них заготовлены подобные проходы на все случаи жизни. Нет, фельдфебель, они пойдут здесь. Ведь один раз им это уже удалось, зачем испытывать судьбу дважды?

– А вы уверены, герр обер-лейтенант, что они обязательно подойдут к этому месту?

– Подойдут, Ашке, обязательно подойдут. При всех их боевых качествах русские временами проявляют ничем не объяснимую сентиментальность. Пусть даже и в ущерб всем прочим качествам. Наверное, это какое-то врожденное чувство чисто славянской натуры. Вместо того чтобы грамотно оценить обстановку, они прут на рожон, как сами говорят.

– А что это значит, герр обер-лейтенант?

– Видимо, какое-то специфическое, чисто русское выражение. Немец сказал бы «потерять голову».

Штольц поудобнее устроился на расстеленной на земле плащ-палатке. Надвинул на лицо фуражку.

– Разбудите меня, Ашке, когда все произойдет. Вздремну…

Отойдя в сторону, чтобы не беспокоить сон офицера, фельдфебель, в свою очередь, присел на корягу. Нет, командир, разумеется, прав. Но фельдфебель не до конца понимал ход его мыслей. Ну скажите на милость, какая была необходимость в том, чтобы, сделав изрядный крюк, забрать из полевого лагеря какого-то русского пленного? И ладно бы этот пленный был из состава разгромленных диверсантов. Нет, выдернули первого попавшегося. При всем уважении к офицеру Ашке сильно сомневался в том, что эта мера позволит им успешнее выполнить поставленную задачу.

Приподнимаюсь на локтях и внимательно осматриваю местность впереди. Места знакомые, не так давно я здесь проходил. Но лишний раз приглядеться не помешает. Куда-то же делись эти немцы из засады! Сколько смотрим за их рощицей, ни один патруль оттуда не вышел. А в прошлый раз ходили регулярно. И посты меняли. Вот уж чего-чего, а в то, что немецкий офицер позабыл выслать смену на передовой пост, не поверю ни единой секунды. Значит, нет там немцев, ушли.

Почему ушли? Что послужило тому причиной? Следов боя поблизости мы не заметили. Стало быть, их никто не мог спугнуть. Тем не менее засадников на прежнем месте нет. Неужто наше упрямство по отношению к складу до такой степени напугало фрицев, что они стянули к нему абсолютно всех своих солдат? Теоретически да, такая мысль имеет право на существование. Но на практике приступы массового идиотизма встречаются все-таки гораздо реже.

Так ничего и не углядев, даю команду ребятам осторожно выдвигаться вперед. Густого леса здесь нет, перелески сменяются прогалинами, и мы передвигаемся короткими перебежками от одного укрытия к другому. Пока все получается более-менее нормально. Мы не находим ничьих следов, и никто не окликает нас из густого кустарника. Таким макаром проскакиваем около километра. Задерживаемся на опушке рощицы и еще раз осматриваемся. Где-то тут, совсем рядышком, будет то самое поле боя, через которое я недавно проходил. По идее, и Малашенко с бойцами должен был проходить где-то здесь.

Какой-то звук достигает наших ушей… еле заметный, на пределе слышимости.

Что это?

Не металл. И не какое-то постукивание – это вообще не то.

Голос!

Точно, голос.

Это человек!

И между прочим, не какой-то там абстрактный человек – это русский.

Во всяком случае, некоторые слова даже можно попытаться разобрать. Правда, это не очень хорошо выходит. Сколько ни прислушиваюсь, так ничего толком понять и не могу: слишком далеко он находится от нас.

Осторожно сворачиваем на голос. Идти пришлось совсем недалеко, менее полусотни метров. Чуть приподнявшись по склону холма, мы все разом останавливаемся.

Это действительно русский. Более того, это наш солдат. Из земли косо торчит вкопанная деревяшка с крестообразной перекладиной. И на ней на манер римского раба распят наш боец. Видно, как по его ладоням стекают струйки крови. Поперек тела он перехвачен толстой грязной веревкой. Видимо, для того, чтобы не было слишком большой нагрузки на руки. Так он дольше не умрет. Стало быть, дольше промучается. Ног бойца я не вижу: они скрыты прошлогодней травой. Она здесь не слишком густая, но тем не менее присутствует.

Лица распятого мы не видим, голова наклонена вниз. Поэтому с этого места трудно сказать, из наших он или нет. Попросту нет возможности это разглядеть.

Он жив. Что-то стонет в полузабытьи. Пытается говорить, но слова его почти не различимы.

Охримчук вполголоса матерится. Очень хорошо его понимаю, ибо у меня на душе тоже никаких литературных выражений в настоящий момент не возникает. В голове как-то даже не укладывается смысл того, что мы видим перед собой. Приходилось, конечно, слышать многое, да и посмотреть я уже кое на что успел. Но чтобы вот так, со средневековой жестокостью… Нет, это я как-то плохо воспринимаю.

Боец срывается с места и бежит к распятому. Следом за ним, чуть отстав, бегут и остальные. И только я словно к месту прикипел. Не потому, что я более черствый или жесткий. Нет, совсем не поэтому. Просто моя дырявая память в очередной раз выкидывает неожиданный фортель.

В тот раз нас подняли спозаранку, еще даже светать не начало. Разбуженный немилосердным тычком, сажусь в спальном мешке, рука автоматически нашаривает оружие.

– Что за хрень? Кому тут делать нечего?

Темнота откликается голосом взводного:

– Всем подъем! Выход по-боевому.

Ну вот, опять какая-то фигня! Не иначе как наши лесные оппоненты учинили какую-нибудь гадость.

Но все оказалось гораздо хуже. На перекрестке дорог боевики вкопали в землю крест, на котором распяли нашего солдата. И все бы ничего, но крест и все подходы к нему заминированы. Даже табличка стоит. Это особо утонченное издевательство. Боевики опасаются, что может подорваться кто-то из местных жителей, и тогда им не миновать разборок. Поэтому они заранее выставляют табличку, чтобы, кроме солдат, никто к кресту не лез.

• Предыдущая
• 36/61
• Следующая