Хуан Дьявол (ЛП) - Адамс Браво Каридад - Страница 42

• Предыдущая
• 42/60
• Следующая

Ренато провел пальцами по подоконнику распахнутого окна, собирая тончайший густой и горячий пепел, который падал, и проговорил пренебрежительно:

- Снег? Ба! Горячий снег. Он почти горит, и трудно дышать. Поставь сюда бутылку и не возвращайся, пока не передашь бумаги, которые я жду. Ух…! Какая же сделалась проклятая адская жара!

Он сделал глоток, еще и еще. Действительно, было трудно дышать. Огненные испарения проникали в открытое окно. Очень медленно уходя, Янина повернулась и с болью посмотрела на него. Ренато снова упал в кресло. В сознании смешались образы. Библиотека заселилась несуществующими тенями. Одна из них отделилась от остальных: у нее были черные глаза и страстные губы. Она улыбалась, предлагая ему бокал шампанского, и он услышал, словно внутри него звучат пророческие слова, сказанные однажды Айме:

«Ты будешь плакать. Плакать по ней, а я буду смеяться над твоими слезами. Я буду смеяться, видя тебя все более униженным, сильнее и сильнее, пока не опустишься до самого ада, где я буду тебя ждать…»

- Это неправда… Неправда! – кричал Ренато, словно очнувшись. – Тебя нет здесь…! Не существуешь! Ты призрак, не более, чем призрак…!

- Сеньор Ренато… Сеньор…! – испуганно ворвалась Янина в библиотеку.

Ренато вздрогнул, возвращаясь в реальность. Перед ним Янина держала лампу, которая рассеяла тьму и призраков. За ней, одетый в белое платье слуга держал в руках широкий запечатанный конверт.

- Подойди сюда. Можешь сказать, что вручил прямо в руки, – известила Янина слугу, вырывая конверт. И передала Ренато. – Он пытался войти лично, чтобы вас увидеть…

Ренато оторвал сургучную печать с епископским знаком Сен-Пьера, и с жадностью прочел слова, мелькавшие перед глазами, налитыми алкоголем, пока Янина подталкивала в спину любопытного слугу:

- Можешь идти. Я принесу тебе подписанный конверт.

- Свободна! Свободна! Дали разрешение! Одобрено! Свободна! Моника не принадлежит Хуану Дьяволу!

Вне себя, держа дрожащими руками желанные бумаги, не веря глазам, жадно глядя на то, за что боролся, Ренато Д`Отремон повторял, как одержимый, слово, которое в эти минуты значило для него все:

- Свободна! Свободна!

Из-за дверей, пронзая огромными черными глазами белого человека, Янина смаковала печаль, болезненное отчаяние, с которым она жила рядом с объектом невозможной любви. Охваченный безмерной эмоцией, мрачный разум Ренато резко прояснился; пары алкоголя, пытки угрызений совести, черный мир теней, где покоились его мысли – все просочилось через серебряное решето, зазвенело по-новому, как хрустальный колокол, и весело он проговорил:

- Янина, тебе не кажется это чудесным? Такое ждут долгие годы!

- Да, сеньор. Такое случается редко, – медленно и грустно проговорила Янина. – Но так как Его Превосходительство – родственник сеньоры, следовательно, и ваш. И кроме того, он имеет хорошие связи в Ватикане.

- Да, это учли. Но в любом случае…

- Сеньор был уверен, что получит эти бумаги сегодня, не так ли?

- Как я мог быть уверенным, Янина? Я был в отчаянии. Это был крайний срок, и я надеялся до последнего. Нельзя надеяться, что люди Мыса Дьявола еще продержатся. Они должны сдаться, покориться, и чтобы Моника не потонула с этими бандитами, нужно было расторгнуть этот проклятый союз, иметь на руках свидетельство моих слов. Я прекрасно знаю, что значит поездка губернатора в Фор-де-Франс. Он не хотел компрометировать себя, быть обязанным открыто идти против меня и законов. С этими бумагами я найду его.

- Сейчас? Но сеньора…

- Правда. Мама, Кампо Реаль… Да, я забыл об этом…

Он поднял руки к голове, сжимая там, где глухой и настойчивый удар молота казалось ударял в виски. Но алкогольному похмелью не удалось победить его энтузиазм. Его ноги подрагивали, взгляд не был ясным, но сердце билось победно, и лишь нетерпение было помехой, чтобы наконец добиться желаемого.

- Завтра я поеду в Кампо Реаль. Или послезавтра. Так скоро, как смогу. Я поговорю с губернатором о двух вещах. Да. О двух вещах. Скажи об этом моей матери, Янина, скажи, что я пошел искать губернатора и решил уладить дело с Кампо Реаль. Войди и скажи ей, успокой, постарайся ее успокоить. Скажи, что я… Не знаю, что сказать ей…

- В таком случае, это правда, что сеньор прямо сейчас поедет в Фор-де-Франс? Но сначала вам нужно немного отдохнуть, сменить одежду, немного поесть.

- Это было бы разумным, но время торопит. Я приму ванную, сменю одежду. Приготовь мне крепкий кофе. Что у тебя в руке? Что за конверт?

- От тех бумаг, что вам принесли, сеньор. Он ждет, что вы подпишите. Этого требует посланник…

- О, да, конечно! И присоединю к этому слова благодарности. Я должен подписать письмо. Нет… На самом деле я должен прийти сам. Это меньшее, что я могу сделать. Его Превосходительство великолепно помог мне. Это самое лучшее лекарство. Я проведу некоторое время, прежде, чем поеду в Фор-де-Франс. Задержи посланника. Пусть дадут ему чаевые. Нужно все приготовить. Потом ты поговоришь с моей матерью. Предупреди также Сирило.

- Вы поедете на коне, сеньор? Мне кажется… Простите, но мне кажется, вы уже не можете больше…

- Это правда, Янина. На коне быстрее, но я должен соизмерять силы. В экипаже я смогу отдохнуть. Скажи Сирило приготовить маленькую повозку на два сиденья, пусть запряжет лучших коней.

- Для маленькой повозки?

- Разве ты не поняла, что мне нужно лететь, а не бежать? Иди… иди…

Служанка послушалась, дрожащая от боли рабской любви, а трясущиеся руки Ренато сжимали на груди плотную бумагу с печатью, которая так много значила для него, и воскликнул ликующе:

- Моя Моника, уже разорвана последняя нить, которая тебя соединяла!

- В таком случае, этой ночью, Хуан?

- Да… Думаю, можно этой ночью, если выйдет луна и море будет спокойным…

- А не опасно, что нас могут заметить при свете луны?

- Да, конечно. Но нет лодки, которая могла бы отчалить отсюда с таким морским волнением. Когда выходит луна, как правило, море стихает. А сейчас новолуние. Не слишком светит, а в таком сложном деле нельзя избежать всего. Нужно выбирать наименьшее зло.

Хуан и Моника были одни в темной каменной смотровой площадке, там, где поднимались нараставшие волны. И в почти полной темноте странной ночи находились две неясные фигуры, стоявшие рядом, время от времени освещаемые красноватым дымом, который вулкан выпускал в небо.

- Все уже готово, правда, Хуан?

- Почти. Нужно действовать осторожно, потому что эти люди не прекращают шпионить. После удара, который мы получили, они ждут, что мы, совершенно отчаявшиеся, сдадимся. Наше безмолвие может заставить их заподозрить, что мы нашли выход и замышляем что-то, и в этом случае. Лучше не думать, Святая Моника. В Фортах Сен-Пьер много пушек, которые выходят прямо на море. Но не надо думать о худшем. Не хочу видеть тебя обеспокоенной. Я назвал тебя Святой Моникой, чтобы рассердить и вернуть этим дух, а не обидеть. Ты начинаешь соглашаться, что в тебе больше святости, чем в других женщинах?

Он ждал протеста, но его не последовало. Моника не ответила. Разве что в словах, сказанных с ложной насмешкой, подрагивала нежность; в тишине находились близко два страстно бьющихся сердца, и стучали, не признаваясь в этом, в том же ритме, с которым бурные волны разбивались о скалы. Вскоре Моника испуганно заметила:

- Снова этот шум. Ты не слышал?

- Нужно оглохнуть, чтобы не слышать. И посмотри, как разгорелся вулкан. Разливается река лавы. Долины с той стороны уже должно быть разрушены, сожжены огнем, и если лава выльется в большую реку, то унесет мельницы и фабрики. Было бы забавно…

- Забавно? Как ты можешь такое говорить, Хуан?

- Я не имею в виду, что это было бы великолепным, Моника. Если это случится, весь мир побежит на ту сторону. Может быть, наши охранники отвлекутся. На данный момент мы являемся главным предметом внимания всего города; но если на другой стороне будет катастрофа…

• Предыдущая
• 42/60
• Следующая