Модус вивенди (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна - Страница 53
- Предыдущая
- 53/59
- Следующая
— Ваша загадочная «настройка» на людей при необходимости переноса, она тоже связана с этим… разделением? — продолжила я. Обдумывать всё это было пока страшновато, поэтому я просто задавала вопросы.
— Она позволяет его избежать. Вернее, минимизировать. Эти клочки, привыкшие и прикипевшие к новому месту жительства, очень сложно вернуть назад. А так получается… что-то вроде нитей, связывающих Одержимого с объектом переноса, свитых из себя, из него и из той сущности, которая проводит нас дорогами-между-мирами. Чтобы «завязать узелок», надо дотронуться, как для считывания информации с нейрочипа, а потом достаточно просто находиться рядом. Когда нити рвутся, это неприятно, но не больно и почти безопасно.
— А когда ты меня лечил?
— Тогда… да, пришлось. Но лечил строго говоря не я, а то самое, чего нам, как ты говоришь, следовало бы бояться. Оно, или она, как раз такое умеет — находить всё лишнее и убирать его. Благодаря этому мы теоретически можем жить несколько дольше прочих людей.
— Теоретически? — ухватилась я за резанувшее слух слово.
— На практике Одержимые редко живут долго, я скорее исключение из правил, — он пожал плечами. — Двадцать, двадцать пять лет, иногда тридцать, не больше. По разным причинам. Большинство гибнет «в поле»; даже когда нет крупных войн, мелкие столкновения на границах и не только происходят постоянно. Да и освоение совсем новых миров не обходится без жертв. Остальных, напротив, губит мирная жизнь. Смерть близких людей, предательства, измены, всё это… калечит. Всех, но Одержимые просто не умеют от этого защищаться и не умеют этого избегать, потому что не способны привязываться частично и своевременно отступать. Поэтому мы стараемся вообще избегать близких контактов, предпочитая одиночество; даже среди своих редко заводят друзей. Чаще всего из-за этого умирают более-менее молодые, обычно из тех, кто является Одержимым с детства и просто не понимает, что людей нужно сторониться. Нам пытаются это объяснять, пытаются воспитывать, пытаются придумать какую-то методику, чтобы как-то смягчить эти удары, но за несколько веков достигнуть значимых результатов не удалось. На нас даже гипнотические техники не действуют, а простые разговоры… Какой ребёнок беспрекословно слушается взрослых и верит на слово? — хмыкнул он.
— Но ведь бывают такие примеры; ну, кто живёт долго. Почему нельзя воспользоваться их опытом? — осторожно спросила я.
— Все люди разные. Некоторым, например, комфортно в одиночестве, и они не тянутся к общению. А я, как это ни парадоксально, до сих пор жив исключительно благодаря родителям. Именно тому факту, что они от меня отказались, и я таким образом избежал этой потери. Согласись, принудительно отбирать детей у родителей — совершенно не выход. Есть специально обученные люди, проводящие беседы с теми, чьи дети рождаются или становятся Одержимыми. Без подробностей, но с объяснением некоторых особенностей психики… в общем, это большая сложная система, отлаженная веками. Не думаю, что тебе действительно нужно всем этим забивать голову.
— Пожалуй, — согласилась я. Тонкости воспитания детей с этим даром меня пока мало интересовали, а интересовал один вполне конкретный взрослый человек. — Получается, Одержимые совсем не заводят семей?
— Очень редко. В двадцать лет нам обычно не до этого, потом охоту отбивают смерти товарищей: когда понимаешь, что скоро тебя не станет, совестно брать на себя такую ответственность. Семейные в основном попадаются среди тех, кто стал Одержимым в более позднем возрасте. И то нечасто. Мало кому везёт встретить женщину, подобную тебе, — хмыкнул мужчина, целуя меня в макушку.
— Какая грубая лесть, — задумчиво улыбнулась я.
— Суровая правда, — возразил он. Несколько секунд мы уютно помолчали, но потом я всё равно упрямо вернулась к изначальной теме. Нужно было задать этот вопрос сейчас, чтобы больше никогда к нему не возвращаться.
— Игорь, а графиня, ты… любил её?
— Любил, — не стал отпираться он. — Мне тогда было двадцать с небольшим, я буквально только-только закончил училище, и до тех пор мне очень везло с девушками: попадались удивительно искренние, лёгкие и легкомысленные особы, отвечавшие тем же восторженным интересом, что питал я, и не ранили серьёзно. Тогда как раз погибли её родители, она была юна, похожа на ангела и, как мне тогда казалось, нуждалась в заботе и защите.
— Ты не заглядывал в неё так, как в меня, когда лечил? — осторожно предположила я, в ответ на что он устало усмехнулся.
— У меня даже мысли такой не возникло. Поначалу — потому что это казалось бесчестным, потом… когда мы любим, мы тоже одержимы. Особенно если при этом напрочь отсутствует жизненный опыт, люди вокруг кажутся приятными и честными, и слова учителей на этом фоне кажутся пустым брюзжанием. Заглянул, когда она, — как мне тогда показалось, без всяких к тому предпосылок, — указала мне на дверь. Просто не поверил, что она говорит то, что думает. Решил, чем-то обидел, — он нервно передёрнул плечами.
Воспоминания явно не относились к числу приятных, и мне было стыдно настаивать. Но, с другой стороны, всё это походило на нарыв, который стоило наконец-то вскрыть, выпустить скопившийся гной, промыть и позволить ране зарубцеваться. И, кажется, Игорь сам это понимал.
— Это, наверное, был один из самых жутких моментов в моей жизни, когда я обнаружил, что у этого ангела внутри, — после короткой паузы проговорил Одержимый. — Мне очень жалко, что тебе довелось с ней познакомиться, — тихо добавил он, погладив меня по макушке и прижав голову к своему плечу. Наверное, помял причёску, но мне совсем не хотелось об этом думать. Причёска сейчас значила меньше всего. — Она страшный человек. Действительно — страшный. Не в том смысле, какой принято вкладывать в это слово, — не так уж велики её возможности по части вредительства и не так уж значительна её власть, — но как антоним внутренней красоте.
— У тебя из-за неё осталось предубеждение к дворянкам? Не удивительно, — пробормотала я, стараясь прижаться к нему ещё крепче. От услышанного стало холодно; не снаружи, внутри.
Тяжело пережить предательство, я это знала на собственном опыте, а уж вот так… Вспомнив болезненно отпечатавшиеся в памяти слова графини, а, скорее, её безразличие и интонации, и помножив результат на сложившееся представление о восприятии Одержимых, я остро пожалела о том, чему совсем недавно радовалась. Что появился Измайлов, и я не успела если не ударить, то по крайней мере от души высказаться.
Но зато теперь я отлично понимала чувства самого Игоря, когда он грозился убить моего первого мужчину. Если бы мне хватило решимости, сама бы, наверное, поступила сейчас также.
— Получается, она до сих пор для тебя… что-то значит? — уточнила я через несколько секунд тишины. И ощутила, как при этой мысли шевельнулось в душе что-то тёмное и недоброе, вскоре опознанное мной как обыкновенная ревность.
— Вернуть утраченную часть души сложно, но её можно… не знаю, как это назвать. Убить, ампутировать. Просто отказаться от её существования. Этот человек как будто умирает — но только для тебя. Это больно, но гораздо лучше, чем оставаться привязанным к… подобному. Всего лишь ещё одна потеря, — на вопрос Одержимый ответил спокойно, и это несколько меня приободрило, несмотря на жутковатую суть сказанного. — Не грусти, меня всё-таки пока рановато хоронить, — усмехнулся он, погладив меня ладонью по щеке. — Сейчас у меня есть ты, а всё это — прошлое. Ведь есть же? — уточнил после короткой паузы, приподнимая моё лицо за подбородок. Неуверенно улыбнувшись, я в ответ коротко кивнула и поцеловала его.
Поцелуй получился долгий, чувственный, но при этом удивительно осторожный. Кажется, мы оба пытались выразить через него что-то, неподвластное словам, и очень хорошо сейчас понимали варов.
А потом в какой-то момент я оказалась сидящей на коленях Ветрова верхом, причём поручиться, что инициатором этой перемены был он, я бы не смогла. Кажется, мысль, что так будет удобнее, посетила обоих одновременно. Юбка бесстыдно задралась, собравшись на талии, но желания что-то исправить не возникло. Не смущали меня и руки мужчины, гладящие мои бёдра и сжимающие ягодицы. Более того, я сама расстегнула на нём рубашку, и от прикосновений к его телу, к горячей гладкой коже, к жёстким чёрным завиткам волос на груди, испытала невероятное удовольствие и прилив такого желания, что на мгновение забыла, как дышать.
- Предыдущая
- 53/59
- Следующая
