Хрен с бугра - Щелоков Александр Александрович - Страница 21

• Предыдущая
• 21/63
• Следующая

— Мы, молодой человек, только цех, в котором заготовляют газетный фарш. А колбаски — дело секретариата.

— Спасибо, понял, — сказал Бельдюгин. — Когда решим с вами, я зайду насчет колбасок в секретариат.

Он достал из портфеля толстенную тетрадь в коленкоровом переплете:

— Вот, поглядите.

— «Пословицы и поговорки войны нам и сегодня очень нужны», — вслух прочитал Бугров заголовок, украшавший титул рукописи. Он всегда читал вслух вещи, которые ему приносили. Так легче было получить поддержку коллег, сидевших в одной с ним комнате. — Что ж, тема конкретная.

— Я тоже так думаю, — скромно согласился автор.

— «Родина для нас дороже глаз», — прочитал Бугров первую бельдюгинскую пословицу.

Пошлепал губами, почесал за ухом.

— Глупость, молодой человек. При чем тут глаза, если о Родине речь? Можно ли зрение противопоставлять патриотизму?

— Это народная пословица, — сказал Бельдюгин обиженно. — Наш народ так говорит. Я лишь записываю его изречения.

— Э-э, — пробурчал Бугров. — Наш народ и не такое говорит. Если все за ним записывать…

И стал читать дальше.

— «Никогда Россия ярма не носила». Это что? Вы когда-нибудь историю изучали? Носила ярмо Россия, молодой человек. Носила…

— Да, но в переносном смысле она всегда оставалась свободной, — Бельдюгин стал распаляться и шел в атаку. — Пословица должна воспитывать у людей гордость, а не сеять в народе сомнения.

— Пословица никому ничего не должна, — устало заметил Бугров. — И уж тем более не должна быть глупой.

— Где вы обнаружили глупость? — спросил Бельдюгин зло. — Это ответственное обвинение.

— А вот глупость: «Наш покой не тревожь: всадим нож». Явно бандитская прибаутка.

— Так-так, — сказал Бельдюгин угрожающе. — Может быть, вы вообще отрицаете идею защиты социалистического Отечества?

Бугров не обратил внимания на выпад.

— Идем дальше. «Бьет Альбина из карабина». Это, извините, не пословица, а тифозный бред. Я вам таких мудростей наговорю три короба, не сходя с места. И вы их тоже на счет народа запишете?

— А почему нет? — сказал Бельдюгин. — Только вы не наговорите.

— Ладно, я добрый, — усмехнулся Бугров. — Валяйте, записывайте.

И начал импровизировать:

— «Моется Ваня в партизанской бане». «Старый Игнат взял автомат»…

— Минутку, — всполошился Бельдюгин. — Я не приготовил бумагу.

Бугров смотрел на него с нескрываемым удивлением. Он даже снял очки, чтобы лучше разглядеть собеседника.

— Готов, — бодро доложил Бельдюгин. — Диктуйте.

— «Бьет Пахом врага стальным штыком». «Варит Маша партизанам кашу». «Врагам на горе пошел в партизаны Боря». «Стал Ефим солдатом лихим»…

Бельдюгин шваркал карандашиком в своей толстенной тетради, едва успевая записывать экспромты Бугрова. При этом он повторял:

— Колоссально! Давно бы к вам прийти! Как я не допер?

— Может, хватит? — спросил Бугров, выдав на-гора еще несколько глупостей.

— На каком фронте воевали? — спросил Бельдюгин. — Такая замечательная самобытность видения…

— Нигде я не воевал, — сказал Бугров грустно. — Стар уже для войн. И болен.

— Тогда откуда у вас такое форклерное богатство?

Бугров теперь видел, что выиграть бой можно. Он постучал по крышке стола ладонью.

— Тут у меня всего такого полным-полно. А места в газете не дают. Ни одной колбаски…

— Понял, — сказал Бельдюгин, — я не в обиде. Тем более, кое-что из ваших запасов для себя передрал. Вы не обидитесь, если я это где-нибудь опубликую?

— Бога ради! — махнул рукой Бугров.

Когда Бельдюгин вышел, он повернулся ко мне.

— Помяни мое слово, старик. Этот тип говорит «форклер», но я уверен — пойдет далеко. Нахален. Других талантов ему не надо.

Бугров будто в воду глядел.

Через несколько лет в Москве в военном издательстве министерства обороны вышла книга «Пословицы и поговорки войны». В ней черным по белому был рассыпан весь бред, и тот, что отверг Бугров, и тот, что он сам наговорил.

Еще через год Бельдюгин защитил диссертацию. На почетном месте в мудрено-ученом труде стояли Игнат с автоматом, Пахом со стальным штыком, в партизанской бане мылся веселый Ваня, Маша варила кашу…

Голосовавших против Бельдюгина в ученом совете не оказалось.

Кандидат наук по сравнению с отошедшим в иной мир Лизуновым выглядел без малого академиком. И других кандидатур на вакантное место Дирижера областной прессой в обкоме не стали искать.

Конечно, камертон у товарища Ивана Бельдюгина был иной. В период, когда одни мудрости были развенчаны, а другие еще не созданы, Дирижер полными пригоршнями черпал коллективную мудрость народа и выплескивал ее на непокрытые головы хористов,

В первое лето дирижерства Бельдюгина бывалый и битый всеми возможными способами Никонов понес на согласование передовую статью «Быстро и без потерь соберем урожай». Написана она была по лучшим канонам эпохи товарища Серафима Лизунова.

Новый Дирижер просмотрел материал, ковырнул строчку в середине первого абзаца:

— Давайте сразу эти штучки отбросим! Тоже мне мудрость! Уборка — дело сезонное. Да любой худолапотный дед знал об этом за сто лет до товарища Сталина. Только формулировал куда точнее: «Осенний день год кормит». Так и пишите. Это бьет в точку. И народу понятнее…

С тех пор пословиц и поговорок на каждый номер нашей газеты стало приходиться чуть больше прежнего, а согласований по цитатам убавилось.

О товарище Иване Бельдюгине я вспомнил далеко не случайно. Он сам не дал возможности о себе забыть.

Утром пятого дня генеральных приготовлений к приезду Великого Гостя, когда я пришел в редакцию и еще не сел за стол, трелью залился телефон.

Хорошо поставленный руководящий рык Бельдюгина ударил в ухо артиллерийским залпом упреков:

— Ну и контора у вас! Звоню с самого утра — никого. Где Константин?

— Сейчас и есть самое утро, — сказал я дерзко. Поважать Дирижера в его несправедливых происках было опасно для будущего. — Вчера Главный вообще из редакции не уходил. Сегодня ушел в четыре. Сейчас восемь. Может человек отдохнуть?

— Может, — утвердил мой вопрос товарищ Иван Бельдюгин. — В гробу! А сейчас все работают. Такое время грядет…

— В чем дело? — спросил я. — Если срочное — я на месте.

— Сейчас у нас все дела срочные, и все на месте, кроме вашего Главного. Ладно, с ним я потом. А ты подумай, как на все время пребывания Гостя обеспечить в газете поток откликов трудящихся. На первой полосе. Ежедневно! Широкой волной.

Трубка металлически блямкнула в ухо и замолчала.

Поскольку товарищ Иван Бельдюгин осуществлял проведение «линии» обкома партии, пренебречь его пожеланиями мы не могли.

Итак, требовались отклики.

В газетах того времени они были соусом, в котором к столу читателей подавались важнейшие события в стране и за рубежом. Считалось, что каждое новое указание партийных властей должно порождать в народе волну бурных восторгов, которые, в свою очередь, обязаны выплескиваться на страницы советской прессы пенистым прибоем многочисленных откликов.

Так считалось. Но теперь представьте человека, который утречком, хлебнув чайку и наспех просмотрев газеты, хватается за перо, чтобы настрочить в редакцию послание с осуждением поганых расистов Южной Африки и с одобрением нового порядка налогообложения крестьян, установленного министерством финансов родной советской страны…

Трудно представить, верно? Особенно мне, двадцать лет подряд читавшему редакционную почту. Не было в ней откликов — вот вам крест!

Да и кто, спрашивается, мог наздравствоваться на каждый чих нашего дорогого Никифора Сергеевича, который молол и молол со всех возможных трибун, не щадя языка своего?

Поначалу газеты, забитые текстами его выступлений, читали многие. Но по мере того, как давление звонких фраз нарастало, а разрыв между словом и делом, между обещаниями и тем, чем они оборачивались, увеличивался, читательский интерес к руководящему трепу стал резко падать.

• Предыдущая
• 21/63
• Следующая