Последний солдат Империи - Щелоков Александр Александрович - Страница 5

• Предыдущая
• 5/14
• Следующая

— Да, сэр.

— И максимум осторожности, Дэнни.

Толстячок улыбнулся.

— Будем стараться, Джеф.

К удивлению Лялина, на звонок дверь открыла не домработница, как бывало в прошлые годы, а сама хозяйка — дородная Калерия Павловна.

— Гаррик! — воскликнула она и протянула навстречу пухлую, сладко пахнущую руку. — Мы так рады, так рады! Как ты возмужал! А мы все стареем. Боже, как летит время!

— Калерия Павловна! О каком времени вы говорите? — поспешил успокоить хозяйку гость и приложил руку к губам. — Вы в самом прекрасном возрасте!

Дверь одной из комнат открылась, и оттуда выпорхнула генеральская дочь — двадцатилетняя Леночка.

— Гаррик! — она бросилась ему на шею и повисла, согнув ноги в коленях. — Я вас конфискую на весь день. Можно, мама?

— Леночка, — голос Калерии Павловны прозвучал с фальшивой строгостью. — Нельзя так фамильярно. Ты крайне бесцеремонна. Юрий Михайлович только приехал. Куда ты собираешься его потащить?

— В театр. У меня два билета в партер Ленкома. И нет порядочного мужчины, чтобы взять с собой. Ни одного.

— В театр? Как вы смотрите на такое предложение, Гаррик? Вас это не утомит?

Старушка явно не желает остаться с ним наедине, понял Лялин и с преувеличенной радостью воскликнул:

— Что вы, милая Калерия Павловна! С корабля в театр — разве такое может утомить?

Хозяйка довольно засветилась и добродушно благословила:

— Не позже полуночи, Леночка. Чтоб нам с папой не волноваться.

— Есть, госпожа генерал-полковница!

Леночка вскинула руку ко лбу и шутовски отдала честь, смешно выворачивая ладошку наружу.

— Вы с машиной, полковник?

— Леночка, милая, в наш век и без колес? Обижаете!

— Тогда идем. Чур, я за рулем.

— Желанья вашего всегда покорный раб, из дней своих я вырву полстраницы, ведь вы же знаете, я слаб пред волей женщины, тем более девицы…

— Боже, мамочка! Полковник говорит стихами. Я потрясена!

Они спустились во двор. Лялин распахнул дверцу машины перед Леночкой. Она села за руль с явным удовольствием. Откинулась на спинку.

— Так что мы поедем смотреть? — спросил Лялин, устраиваясь рядом с очаровательной водительницей. Леночка скривила губы и презрительно фыркнула.

— Господи, такие прекрасные стихи и такая серость вопроса. Я, можно сказать, отбила его у мамули с правом на свободный полет, а мой рыцарь Айвенго готов сложить меч и провести пару часов в еврейской забегаловке, именуемой нынче театром. Неужели у вас нет предложений поинтересней?

— Прошу прощения, — он взял ее руку и поднес к губам. — Но я здесь в некотором роде инопланетянин. Только что с того края земли, где живут антиподы.

Леночка благожелательно улыбнулась.

— Только это вас извиняет.

— Благодарю, ваше высочество, — он произнес фразу по-английски, и Леночка с легкостью перешла на тот же язык:

— Я приглашаю вас к нам на дачу. Там сейчас никого. Вы не трус, рыцарь Айвенго?

— Я не трус, но как к этому отнесется мама? Вдруг она нагрянет туда же?

— Полковник, держитесь смелее. Мама будет на другой даче. У нее теперь новый пихарь.

— Что, что? — не понял Лялин.

— Любовник, хахаль, или как там по-английски?

— Ну, милая, вы себе позволяете, — движением, каким прихватывают непослушных детей, чтобы их наказать, он взял ее за руку, слегка сжал и притянул к себе. К его удивлению она не сопротивлялась, а прильнула к нему, левой свободной рукой охватила шею.

— У, какой! — сказала она капризно. — Обожаю смелых.

Она закинула голову, ища губами его губы.

Лялин легким, но достаточно твердым движением отстранил ее.

— Не жгите спичек, милая, там, где нет возможности разжечь костер.

Леночка звонко рассмеялась.

— Поехали!

Машина тронулась.

— Кстати, а где ваша верная Гертруда? — спросил Лялин. — Я ее почему-то не увидел.

— Гертруда? — голос Леночки наполнился презрением. — Папа ее выгнал с треском. Он случайно узнал, что она стукач из КГБ…

Леночка оказалась прекрасной водительницей. Она гнала машину ровно и уверенно. Лялин откинулся на спинку и чуть прикрыл глаза.

Нет, генерал не мог не знать с самого начала, что его домработницу КГБ не оставит без внимания. Просто выгнать ее из дому в прошлые годы было сложнее, чем сейчас, когда КГБ пошатнулся и закачался.

Он вспомнил их первую встречу.

— Гертруда, — представила ее Калерия Павловна. — Наша экономка.

И тут же пояснила:

— Она не немка, Гаррик. Гертруда — это героиня труда. В духе времени, верно?

— Очень приятно, — сказал Юрик и остановил внимательный взгляд на экономке.

Гертруда была женщина-богатырь, похожая на живой монумент: высокая, с бодрой массивной грудью, с плотным телом — попробуй ущипни, не сумеешь. В то же время природа не обделила ее простой красотой: во всю щеку румянец, сметанно-белая кожа, алые сочные губы, коса, уложенная кольцом в три витка на голове. И все же за кажущейся простотой экономки Юрик ощутил нечто настораживающее. Слишком уж острым был взгляд ее холодных внимательных глаз, слишком уж старалась она угодить хозяйке даже в ситуациях, когда мало-мальски уважающая себя домработница постаралась бы проявить характер. На такое чаще всего идут люди, чьи служебные успехи зависят от того, как они ладят с хозяевами. Догадаться, какое ведомство руководит «героиней труда», особого труда не составляло. А раз так, Юрик решил, что просто необходимо Гертруду обратать, поставить под седло.

Однажды, когда Калерия Павловна отбыла на дачу, Юрик явился к Ковшовым. Дверь открыла Гертруда.

— Хозяев дома нет, — холодно объявила она, стоя на самом пороге. Таким тоном в старинных пьесах служанки произносят фразу: «Барыня уехамши и не будет».

— Нешто и входить не велено? — дурачась, в духе той же пьесы откликнулся Юрик. — Мы же завсегда и без барыни пообщаться можем.

Гертруда поджала губы и отступила в глубину прихожей. Юрик вошел, толкнул дверь пяткой, чтобы она закрылась, тут же обхватил обеими руками Гертруду за талию, придвинул к себе.

— И что дальше? — спросила она холодно.

Он запрокинул ей голову и засосал полные губы глубоким поцелуем. Гертруда не сопротивлялась и лишь задышала чуть-чуть глубже обычного. Он освободил одну руку и, торопясь, стал расстегивать пуговицы ее легкого халатика. Затем скользнул ладонью за спину, с треском сорвал липучую пряжку бюстгалтера. Освобожденная от оков культуры, пышная грудь экономки рванулась на свободу.

— Что-о даль-ше? — иронически спросила Гертруда. Мол, думаешь, я такая, которую легко одолеть? Попробуй.

Он навалился, заставил ее сесть на диван. Борьба требовала сил, и экономка слегка запыхалась.

— Что-о да-а-лыпе? — теперь в вопросе слышался открытый интерес. Деревенская мудрость подсказывала, что обычно мужик берется рубить дерево лишь в случаях, когда это ему под силу. Молоденький лейтенант явно замахнулся на то, с чем вряд ли справится… Это ее смешило и в то же время сильно возбуждало.

— Не боишься? — спросила она, когда он положил ладони на ее пышную горячую грудь и тронул затвердевшие вдруг соски. — Ч-то-о-о дальше?

Юрик усилил напор и повалил ее на лощеную кожу дивана. Тут же навалился на нее всем телом, грубо, медведисто.

— Да-а-а-льше, — простонала она просяще и закатила глаза.

Он понял: здоровая и ко всему темпераментная молодая баба истомилась от вынужденного целомудрия в генеральском доме и теперь, сорвавшись, отдалась чувству самозабвенно и яростно. Она клацала зубами, стараясь укусить его за ухо, закатывала глаза, билась в судорогах сладострастья, как рыба, выброшенная на берег, потом вдруг расслабилась, растеклась по дивану и блаженно застонала.

Юрик сел. Достал сигарету. Закурил.

— Интересно, как ты об этом напишешь в своем рапорте начальству?

— Дурак! Ну, дурак! Кто тебе сказал о моем начальстве? — голос Гертруды снова оледенел, наполнился презрением.

• Предыдущая
• 5/14
• Следующая