Хозяйка Серых земель. Капкан на волкодлака - Демина Карина - Страница 20

• Предыдущая
• 20/85
• Следующая

— Сам я, — сказал он, махнув рукой, и она с немалым облегчением истаяла.

Почудился тяжкий вздох: театр, в отличие от людей, Аврелия Яковлевича очень даже жаловал за сердечную чуткость и понимание.

Аврелий Яковлевич тоже вздохнул, но совсем по иной причине.

Прохладно.

Лето уже вспыхнуло, того и гляди, разгорится костром бесстыдного червеньского солнца, а все одно прохладно… и луна вновь полная, что вовсе не порядок, поелику приличной луне в теле надлежит быть день-другой, не более. Эта же знай прибавляет, круглеет, будто и впрямь не луна — апельсина на ветке. Или глаз чей-то желтый, насмешливый.

— Вот тебе, — сказал Аврелий Яковлевич, поплотней запахнув шубу, из кротовьих шкурок шитую. И совершенно по-детски скрутил ночному светилу кукиш. — Уходи. Буде уже…

Почудилось, луна мигнула…

От же ж…

Почудилось… конечно, почудилось…

Аврелий Яковлевич взмахом руки отпустил извозчика, и тот с непонятной прытью хлестанул по спинам лошадей, точно в облегчение ему было уехать поскорей от театра.

Странно…

Аврелий Яковлевич перехватил поудобней трость.

Что ж… ночь, луна… самое подходящее время для прогулок в парке. Благо до него было недалече. И гулять он любил, особенно по ночному часу, когда и воздух свежий, да и сам парк избавлен от людского присутствия… Не то чтобы люди Аврелию Яковлевичу вовсе были не симпатичны, нет, под настроение он к ним проникался то сочувствием, то вовсе жалостью, но вот жалеть предпочитал на расстоянии. Оно, расстояние, избавляло Аврелия Яковлевича и от докучливых бесед, от лживых заверений в том, что-де нынешняя встреча, несомненно случайная, ниспослана богами… и что боги желают, дабы Аврелий Яковлевич, отказавшись от дел иных, немедля проникся к новому знакомцу расположением и взял на себя все его беды… или же не к знакомцу, но к знакомой, которая лепетала, бледнела, краснела и норовила спрятаться за маменькиными юбками, верно не полагая престарелого ведьмака хорошей партией.

Ночной парк был свободен.

От собак и лакеев, от детей с няньками да гувернантками, от дам и кавалеров, немочных девиц и компаньонок в серых скучных нарядах, от торговцев и торговок, уличных актеров, вечно пьяного шарманщика, который устраивался у фонтанов и к вечеру засыпал, обняв короб шарманки.

Ночной парк дышал горячим камнем.

И расправлял примятую траву. Он раскрывал белесые глаза бутонов, и резковатый аромат чубушника вытеснял чуждые запахи… кусты ныне цвели буйно. И Аврелий Яковлевич ступал по мощеной дорожке неспешно, получая от этакого позднего променаду немалое удовольствие. У фонтана он остановился, стянул перчатку и сунул пальцы в теплую воду.

Каждый год в фонтан, на радость детям и чувствительным к очарованию парка барышням, выпускали золотых рыбок. И тут же торговали мотылем. К серпню рыбки отъедались, делались ленивы и толсты. Они переставали бояться людей, а порой и вовсе наглели, подплывали к краю, разевали толстогубые некрасивые рты, будто бы ругаясь…

…нынешние скрылись в рыхлом иле, что успел покрыть дно мраморное чаши. Вода была теплой, застоявшейся, с гниловатым душком.

Аврелий Яковлевич стряхнул капли с руки, кое-как отер пальцы перчаткой и обернулся.

Моргнул.

Сзади, шагах в трех от фонтана стоял человек.

Аврелий Яковлевич моргнул, надеясь, что примерещилось ему. Но человек не исчез, как положено приличному мороку. Стоял он спокойно, позволяя себя разглядеть, и место, признаться, выбрал удачное, под самым фонарем, каковой разнообразия ради горел ярко.

Человек был… странен?

Пожалуй.

Невысокий. Сутуловатый.

В пальтеце из серого сукна. Дрянное, шитое по кривым лекалам, оно было изрядно заношено. Аврелий Яковлевич отметил и крупные костяные пуговицы, через одну треснутые, а то и вовсе обломанные, и широкий пояс, и кривовато обрезанные полы. Ниже пальтеца виднелись колени, крупные и узловатые, а еще ниже — тощие голени, поросшие черным густым волосом. На них красными ниточками выделялись подвязки. Некогда белые носки успели изрядно утратить белизну, а в левом виднелась дыра, из которой выглядывал большой палец.

— Чем могу помочь? — поинтересовался Аврелий Яковлевич, перекладывая тросточку в левую руку.

Левой — оно завсегда бить сподручней.

Ежели тросточкой.

С правой и зашибить недолго…

— Возьмите меня! — неожиданно заговорил человек и руку из кармана пальтеца вытащил.

— Куда?

— К себе…

— Зачем?

Аврелий Яковлевич пошевелил плечами, и шуба покорно сползла наземь. Вымокнет, конечно, но лучше так, чем продранную чинить.

Ночной же гость сделал шаг. Ступал он осторожно, по-балетному вытягивая ногу и ставя ее на носок, а после уже и вес тела на нее переносил. И смотрелось сие престранно.

— Я хочу нести добро людям, — доверчиво произнес незнакомец.

А ведь молодой совсем. Дикий. Взъерошенный… масти не пойми какой, не рыжий, не черный и не блондин, но будто всего сразу понамешали. И волосы дыбом стоят. Лицо узенькое, некрасивое. Нос крупный, лоб тяжелый. И уши оттопыриваются.

— Так, мил-человек, разве ж я мешаю?

А вот при всей своей неказистости ступал незнакомец мягко, под ногой ни песчинки не шелохнулось.

— Бери свое добро и неси…

Аврелий Яковлевич посторонился, прикинув, что по голове этакого и бить боязно, небось косточки птичьи, тоненькие… этак силушку не рассчитаешь, а после, ежели выйдет ошибочка, до конца дней грех нечаянный отмаливать станешь.

— Гавриил я. — Он остановился и сунул руку в карман пальтеца.

— Аврелий Яковлевич.

— Я знаю… я следил за вами, — признался он с неловкою улыбкой. — Я… хотел поговорить. Я все о вас знаю!

— Да неужто?

Аврелий Яковлевич подивился: он и сам-то о себе знал далеко не все, а тут вдруг…

— Я читал! Вот! — Гавриил вытащил из кармана смятую газетенку. — Я читал…

Газетенку Аврелий Яковлевич узнал. Крякнул только.

Вот же… привела нелегкая… год уж минул, а те статейки аукаются… и главное, что людишки-то в глаза улыбаются, мол, не поверили ни слову, а за спиною только и говорят. И ведь не сказать, чтоб разговоры их сильно Аврелия Яковлевича тревожили, не было дела ему ни до людишек, ни до любви их к сплетням, но поди ж ты…

— Дружочек, — Аврелий Яковлевич тросточкой в газетенку ткнул, — шел бы ты домой… и не верил всему, что в газетах пишут…

Гавриил покачал головой.

Не волкодлак, значит, а еще один безумец, которому втемяшилось странное.

— Я не хочу домой.

— А куда ж ты хочешь? — С безумцами Аврелий Яковлевич не очень хорошо умел ладить, у него и с нормальными-то людьми не всегда получалось. А блаженные — существа иные, тонко чувствующие, им чего не так скажешь, и вовсе остатки разума утратят.

Потому и решил он не перечить…

— В ведьмаки хочу…

— Ну, дорогой, это не так и просто… тут дар нужен… сила… и коль ее нет, то и я ничего-то не сделаю…

Гавриил газетку погладил и к груди прижал.

— Скажите, — со вздохом произнес он, — только честно. Я красивый?

— Очень, — не мигнув глазом, солгал Аврелий Яковлевич.

Ежели ложь во благо, боги простят.

— И я вам нравлюсь? — Гавриил склонил голову набок, и кончик длинного его носа дернулся.

— Нравишься.

— Тогда хорошо. — Гавриил почесал одной ногой другую. — Тогда у нас все получится.

— Что получится?

На всякий случай Аврелий Яковлевич сделал еще один шаг назад. Правда, тут стало ясно, что отступать ему более некуда — за спиной фонтан во всем его королевском великолепии.

Стоит чаша-дура перевернутым черепашьим панцирем, а из нее позеленевшей горой вырастает раковина вида преудивительного, на которую уже взгромоздился Водяной царь, ликом своим весьма Канделю Благословенному подобный, правда, статей куда как более впечатляющих.

— Все! — сказал Гавриил и руки на поясок пальтеца положил. — Вы и я… мы вместе понесем людям добро…

— Помилуйте, молодой человек, ну сами подумайте, ежели мы да с вами… да понесем… — Аврелий Яковлевич начал злиться, он уже искренне жалел, что встреченный им человечек вовсе не волкодлак. Небось с волкодлаком было бы куда как проще.

• Предыдущая
• 20/85
• Следующая