Хозяйка Серых земель. Капкан на волкодлака - Демина Карина - Страница 33

• Предыдущая
• 33/85
• Следующая

— Потом. — Лист Себастьян сунет под голову и, стащив ботинки, кое-как на диванчике устроится. В конечном итоге, что такое пара часов?

Ничего.

И многое… сон, в который он провалится, будет глубок, но тревожен.

Пансион «Три короны» короны имел исключительно на вывеске да еще на челе государевом. Последняя была огромна и даже с виду тяжела, оттого, верно, и взирал государь на гостей пансиона хмуро, недобро, будто бы загодя подозревая в них недоброе, не то склонность к заговорам да изменам государственным, не то потаенное желание умыкнуть махровые полотенца, каковым пан Вильчевский вел особый учет.

Впрочем, учитывал он не только полотенца. В доме было превеликое множество ценных вещей, к каковым постояльцы, даже те, что поначалу казались приличными, не имели никакого уважения! Так и норовили потрогать, попользоваться, а то и вовсе в негодность привести. Еще и жаловались, дескать, карниз сам треснул, от старости, гардины расползлись, потому как гнилые, обивка на креслах затерлась в силу исконно дурного качества…

Нет, дом был стар. Он перешел пану Вильчевскому в наследство от матушки, женщины в высшей степени рачительной. Сам дом некогда являлся обыкновенным особняком, купленным Стахом Вильчевским, купцом средней руки, опосля одной его удачной сделки. Стах, которого пан Вильчевский помнил смутно, мало что свято верил в собственную удачу, так еще и повадился оную удачу проверять за ломберным столом. Опосля очередного проигрыша и пачки векселей, погасить которые он не имел возможности, Стах упился с горя, а после в пьяном угаре вышиб себе мозги.

С долгами пришлось рассчитываться вдове.

Она, продав и лавку, где почти не осталось товара, и собственные, от матушки доставшиеся драгоценности, и все вещи, имевшие хоть какую-то ценность, осталась с огромным пустым особняком да малолетним сыном.

Тогда-то панна Вильчевская и решила сдавать комнаты. А после и пансион организовала.

От тех времен у пана Вильчевского остались в памяти запах горелой гороховой каши — готовила матушка неважно, и множество незнакомых людей, которые появлялись и исчезали… исчезали и появлялись…

Еще темнота — матушка экономила на свечах.

Лютый холод.

И страх, что однажды наступит день, когда уже у него, пана Вильчевского, не останется денег. Нет, пансион, несколько облагороженный, имел успех, благо был недорогим и располагался едва ли не в самом центре Познаньска, но все же… все же… жильцы ныне стали капризны, избалованны.

То им кофий поутру подавай в нумера, да не простой, а высшего сорту. То белье меняй ежедневно, а не раз в седмицу, то еще какую глупость придумают… одна вон повадилась купаться каждый день, расходует воду почем зря. Другой читает до полуночи, а после спит до полудня. И не важно, что за газ пану Вильчевскому платить приходится, тогда как дневной свет небось бесплатный… Нет, пусть и приносил пансион доход, но от жильцов в нем было одно беспокойство. Оттого и был пан Вильчевский мысленно согласен с государем — портрет намалевал художник, не имея иной возможности оплатить долг, — что относиться к ним следует с подозрением.

И нового гостя разглядывал пристально, через лупу — оставил старый академик, имевший дурную привычку курить у окна, все гардины своими цигаретками завонял. После прачке пришлось доплатить два медня, чтоб их в ароматном растворе пополоскала. Оттого и забытую лупу пан Вильчевский себе оставил, в восполнение ущерба, его имуществу нанесенного.

Гость терпеливо стоял, прижимая к груди фетровую шляпу с лентой. Глядел он прямо, и в лупе выпуклый глаз гостя был особенно кругл, темен и смотрел этак с ленцою, а лень пан Вильчевский почитал первейшим из грехов человеческих, поелику сам он вставал засветло, ложился за полночь и даже во снах продолжал работать…

— Чем могу помочь? — поинтересовался пан Вильчевский, еще не решив, готов ли он принять этакого постояльца…

Нет, одет гость был прилично.

Костюмчик шерстяной, светленький, маркий. Рубашечка белая. Гальштук новомодного оттенку салатной зелени, да и в клеточку, и булавочкой этак к рубаке пришпилен. Перчатки белые.

Саквояж кожаный, с бронзовыми острыми уголками да круглою рамочкой, куда бумажку с именем вставлять надобно, только гость до сего не дошел, вот и красуется в бронзовой рамочке название лавки, из центральных, в которых честных людей вдвое, а то и втрое супротив истинной цены переплачивать заставляют.

Сам пан Вильчевский к подобному транжирству относился с осуждением, предпочитая закупки делать на старом городском рынке, да и средь старьевщиков он был гостем частым, зная, что иные бестолковые людишки, за модой угнаться силясь, скидывают в лавки вещи новые, хорошие совсем и за малую цену…

— Мне бы нумер, — с запинкой произнес гость и покраснел.

Небось только-только приехал в Познаньск и, заместо того чтоб жилье приличное сыскать, по лавкам кинулся, за лоском столичным.

Пан Вильчевский покачал головой.

И как быть? Нумера-то простаивали… но нынешний гость… не принесет ли он, вырвавшийся из-под папенькиного крыла, больше беспокойства, нежели прибытку? Не станет ли кутить, просаживая отцовские деньги? А то еще и с компанией дурною свяжется. Был тут один, который поначалу сребнями направо и налево швырялся, да когда закончились, вынес под полой три канделябра бронзовых и фарфорового ангелочка, оставшегося от матушки…

Отказать бы…

Но гость извлек кошель приятной толщины и веса с виду немалого, и по стоечке покатился злотень.

— За два месяца вперед плачу, — сказал гость.

Пан Вильчевский смотрел на монету. Разве ж можно этак с деньгой… а злотень все катился и катился, поблескивая заманчиво, очаровывая. И рука сама собой потянулась, спеша перехватить монетку, пока не достигла она края стойки да не скатилась на пол…

— Кутежей не устраивать. — Пальцы вцепились в злотень, и пан Вильчевский осознал, что при всем его нежелании — а гость таки вызывал смутное беспокойство неясного характеру — он не сумеет заставить себя расстаться с этою монетой. — За ущерб, ежели случится по вашей вине, платите отдельно.

Гость кивнул и выложил на стойку еще четыре монеты. Новехонькие, блестящие, небось только-только покинувшие тишь и уют королевского монетного двора. Пану Вильчевскому заранее сделалось за них, таких беззащитных пред потными людскими руками, боязно.

Ничего, он не позволит обидеть их.

Спрячет.

Нет, не в банк отнесет, банкам он не доверял, предпочитая золото держать в надежном месте — огромной склянке, каковую прятал в камине собственной комнаты. Благо камин оный пан Вильчевский даже зимой не растапливал, экономя… ему и без того приходилось на жильцов тратиться, коим просто-таки жизни без каминов не было.

— Столоваться у нас будете? Питание оплачивается отдельно…

Гость добавил еще монету.

Сколько ж их в кошеле-то? Бедных, обреченных пойти в уплату прихотей человека недостойного… и сердце пана Вильчевского разрывалось от боли.

— Ежели что понадобится… я к вашим услугам.

Пан Вильчевский покосился на короля, который по-прежнему взирал на гостя хмуро, недовольно, еще не убедившись в его благонадежности.

— Прошу за мной.

Отправив злотни в карман, пан Вильчевский запер конторку. Он не держал ни коридорного, ни лакеев, полагая сие зряшною тратой денег, ему и самому несложно гостя проводить, а что возраст и больная спина не позволяют с багажом управляться, так нынешний гость молод, сам свой саквояжик донесет…

— Погодите! — Пан Вильчевский вовремя спохватился. — Как вас в книге записать-то?

• Предыдущая
• 33/85
• Следующая