Хозяйка Серых земель. Капкан на волкодлака - Демина Карина - Страница 81

• Предыдущая
• 81/85
• Следующая

— Верно… думаю, молитвы на всякие случаи жизни… благочестивые советы о домоводстве… воспитании детей… семейной жизни. Еще рецепты из святых книг.

— А в святых книгах рецепты есть?

— В святых книгах есть все! — И матушка пригубила чай. — Но вы правы… орденская кухня — звучит более… сообразно нынешней политике.

Сия политика у матушки немало крови попила.

— Тогда уж староорденская… скажем, тайные рецепты монастырской кухни… два медня. И десять за выпуск… а за рекламу — отдельно брать станете. Несомненно, станете… интересный прожект. Многообещающий…

— Увы, не все это разумеют. — Матушка Анатолия тяжко вздохнула. — У меня довольно… тех, кто, скажем так, не желает мне добра… и сделает многое, чтобы остановить…

— Насколько многое?

Евдокия чай попробовала: травяной, сладковатый, он был хорош. Мята? Определенно. Еще чабрец. И нечто кроме, незнакомое, оставляющее горьковатое послевкусие… а запах — шоколада.

Главное, чтоб отравы не подлили.

— Полагаю, происшествие, о котором вы мне написали… к моему величайшему прискорбию, вынуждена признать, что не имею представления, кто сыграл с вами сию злую шутку.

— Смешно мне не было.

— Как и мне не было бы смешно, когда сия история выплыла бы на свет божий. — Матушка Анатолия благочестиво перекрестилась.

Евдокия молчала.

Разглядывала чашку, саму матушку, которая тоже не спешила заговаривать, явно раздумывая о высоком, но вряд ли — божественном.

— В наши просвещенные времена… — матушка Анатолия частенько начинала речи с этих слов, а потому ныне они сами вольно слетели с языка, — недопустима сама мысль о том… чтобы неволить кого бы то ни было к служению… да, мы не отрицаем, что в истории нашего ордена… не только нашего ордена!

Сделав сие, несомненно, важное замечание, матушка Анатолия отставила кружечку и святую свою покровительницу повернула к Евдокии.

— В истории всех орденов имеются темные страницы. Люди слабы. И только боги безгрешны… однако политика принуждения осталась в прошлом. Двери наши открыты для страждущих, мы рады пополнить ряды сестер, буде таково желание…

Желания пополнять ряды Евдокия не изъявила, напротив, заерзала в жестком кресле и в ридикюльчик вцепилась.

— Но коль желания нет… — Матушка развела руками. — Случившееся с вами бросает тень не только на меня, но и на весь орден молчаливых сестер…

О себе, положа руку на сердце, матушка беспокоилась куда сильней. Что орден? Он существовал не один век и еще столько же протянет, в отличие от самой матушки, которая помимо греха гордыни и честолюбия страдала такоже язвой, подагрой и иными не самыми приятными заболеваниями, каковые могли бы послужить вескою причиной отставки.

— Я уверена, — куда жестче произнесла она, потому как призрак отдаленного тихого монастыря вдруг сделался явен, осязаем, — что произошедшее с вами не имеет к нашему ордену отношения. Кто-то… богохульно использовал одеяния… их продают вольно…

Мысль показалась на диво логичной. Спасительной даже. Матушка Анатолия ведь не может нести ответственность за то, что кто-то нарядился монахиней ордена… монахинями.

— Что ж, — Евдокия погладила ридикюль, — я уверена, мы можем точно это установить.

— Как?

— Я запомнила лица тех монахинь… и если вы позволите…

Позволять не хотелось, потому как вдруг да и опознает кого… и скандал учинит, замять который будет куда сложней, нежели нынешний.

Евдокия по поджатым губам, которые стали узенькими, бледненькими, догадалась, что матушка Анатолия вовсе не расположена к процедуре опознания, и потому тихо произнесла:

— Вы же не хотите, чтобы сия история выплыла?

— Если вы собираетесь судиться… — По мнению матушки Анатолии, судиться с орденом было не только грешно, но и бесперспективно, поелику орденские законники не зря хлеб ели.

— Ну что вы… как можно судиться… я лишь расскажу свою историю… — Из ридикюля Евдокия вытащила не пистолет, но шелковый платочек, которым промокнула несуществующую слезинку. — Во предупреждение… а то кто знает? Вдруг эти разбойники… разбойницы, — поправилась она, — возжелают еще кого умыкнуть? Мой гражданский долг состоит в том, чтобы упредить невинных дев, которые могут стать жертвами…

Платочек коснулся другой щеки. А святая Анатолия посмурнела, нимб и тот будто бы поблек.

— Вы только представьте, матушка Анатолия. — Евдокия подалась вперед. — А если они, прикрываясь вашим орденом, учинят еще какое непотребство?

Матушка Анатолия представила, благо воображением обладала живым, как по мнению епархиального начальства, чересчур уж живым и оному начальству причиняющим одни неудобства. Представила она не столько те самые, существующие исключительно в теории, непотребства — матушка Анатолия пребывала в уверенности, что случившееся с купчихой есть результат ее собственных проблем, — сколько величину скандала.

Смежив очи, матушка Анатолия явственно узрела заголовки газет. И услышала тихий, преисполненный ложного сочувствия голос старшего жреца… конечно, тот не станет упрекать явно, но сошлет… и думать нечего, сошлет. А мастерскую с кружками иль закроет, иль собственному ордену передаст. Невзирая на высокую духовность, старший жрец не был чужд мирского.

— И чего же вы хотите?

— Убедиться, что среди ваших сестер тех женщин нет, — жестко произнесла Евдокия. — А если вдруг… если вдруг они есть, то я хочу расспросить их.

Евдокия встала.

— Мне не нужны ни скандалы, ни компенсация, которую я, как вы понимаете, могла бы стребовать. Я лишь хочу узнать, кто заставил их поступить подобным образом… быть может, ваших сестер околдовали? Или подкупили… обманули… мне нужна правда, и только.

Матушка Анатолия вздохнула: к искателям правды она относилась с превеликим сочувствием, поелику немалый жизненный опыт ее свидетельствовал, что не всякая правда во благо.

— Хорошо.

Матушка Анатолия тоже поднялась и поманила за собой.

— В нашей общине двадцать две сестры и семеро послушниц. Есть еще ученицы, но они совсем молоденькие девочки… мы привечаем сирот… у нас не приют, скорее уж классы с проживанием. Мы даем кров и еду, учим их…

Невзирая на возраст, матушка Анатолия двигалась легко, порывисто.

— Те женщины… были в возрасте.

— Значит, не послушницы и точно не ученицы… — Матушка Анатолия открыла другую дверь, и Евдокия оказалась в узеньком, как боком пройти, коридорчике, который вывел к лестнице. Крутые ступеньки вились, поднимая к вершине единственной башни.

— Здесь, — матушка Анатолия сняла связку ключей и, не глядя, отыскала нужный, — комнаты нашей памяти… некогда тут была дозорная башня. Дважды молчаливые сестры упреждали город о набегах… семь раз держали осаду… единожды сдались… и вот имена тех, кто своей жизнью купил иные.

Она поклонилась простой каменной таблице с десятком имен.

И Евдокия почтительно склонила голову, пусть и вера ее была странна, отлична от той, которую полагали истинной, но перед этими женщинами, о которых она до нынешнего дня и не слышала, Евдокия чувствовала себя обязанной.

— С того и пошел обычай… имена сестер вносились в списки…

Комнат было несколько.

И стены первой были сплошь выложены мрамором. А на мраморе — вытесаны имена, множество имен, да и те не мирские.

— Конечно, мы и книги ведем… в книгах можно прочесть о деяниях каждой… случается, что родственники просят выписки для семейных архивов.

В следующей комнате мрамор сменился гранитом, а рядом с именами появились кресты. Большие и маленькие, простенькие, железные, порою тронутые ржавчиной, и серебряные, потемневшие от времени. Редко — золотые аль медные, покрытые патиной.

— Это лет триста как стали делать. Нательный крест… прежде-то его ученицам передавали, а теперь вот сюда…

Имен множество. И Евдокии меж них неудобно, будто бы самим своим нежеланием вступить в орден она предала всех этих женщин.

— А здесь уже наш век… поглядите.

Имена. И снимки. Иные старые, поблекшие, которые делали еще на первых фотографических пластинах. А вот и поновей, желто-бурые…

• Предыдущая
• 81/85
• Следующая