Я — начальник, ты — дурак - Щелоков Александр Александрович - Страница 14

• Предыдущая
• 14/72
• Следующая

Дружного ответа не было, а поскольку добровольцев сделать шаг вперед не просили, строй остался безмолвным и недвижимым.

Через некоторое время двукрылый «Антон», — самолет АНТ — из всех моторных сил, ввинчивая в воздух пропеллер, потянулся вверх, к облакам.

Когда вышли на заданную высоту, генерал встал. Поправил лямки парашюта, потрогал шлем. В открытую дверь холодными струями хлестал тугой, спрессованный скоростью воздух. Далеко внизу топографической картой лежала земля.

Генерал повернулся к солдатам.

— Как договорились — смелые за мной!

Не оглядываясь, он легко и свободно, будто вольная птица, выпорхнул в воздушный поток и понесся к земле.

Когда парашют задержал падение, генерал посмотрел вверх через плечо. Над ним плыли, покачиваясь, шесть парашютов.

После приземления «Антона» из него, понурившись под грузом мужского стыда, вышли трое.

Генерал посмотрел на солдат и жестко приказал:

— В машину! Пойдем еще раз. — Потом подозвал летчика. — Наберешь высоту, капитан, подожги дымовую шашку. И качни пару раз для острастки. Понял?

— Так точно, — ответил летчик.

И опять закрутились винты, круто вытягивая вверх крылатую машину.

Все шло как обычно. Только вдруг тонкая струйка дыма, словно пробивая дорогу огню, по полу проползла из пилотской кабины в салон. Затем огромным клубом, будто от взрыва, смрадная копоть заполнила все вокруг. Самолет стало качать из стороны в сторону.

Ой, какой артист жил в генерале! Он вскочил, бросился к двери, распахнул ее и крикнул:

— Горим! Спасайся, кто может! Пожар!

Трое отказчиков, суетясь и толкаясь, рванули к двери, и один за другим бросились вниз.

Резким пинком генерал выбил дымовую шашку в мировое пространство. Струя дыма, крутясь и рассасываясь, понеслась вслед за парашютистами.

На посадочной площадке, сияя улыбками, только что сняв парашюты, стояли три молодца, три отважившихся на прыжок человека. Стояли и ждали генерала. Скорее не столько его самого, сколько его признания, его похвалы.

Генерал выскочил из самолета, не глядя на довольных собой ребят, прошел к группе офицеров.

— Этих, — он большим пальцем правой руки через плечо показал на троицу, — этих из десантных войск списать. Они видели — у командующего нет парашюта. Видели и все позорно попрыгали. Трусы! Всем остальным, кто вошел в строй, объявите мою благодарность.

Деликатность в выражениях больше не требовалась.

Перед приездом инспекции из Москвы в гарнизонной столовой соорудили отдельную вешалку и рядом повесили табличку: «ТОЛЬКО ДЛЯ ГЕНЕРАЛОВ». На другое утро к этому кто-то приписал: «МОЖНО ВЕШАТЬ И ИХ ПАПАХИ».

На войсковых учениях в Южной группе войск присутствовал руководитель компартии Советского Союза и считавшийся Верховным главнокомандующим советских вооруженных сил Никита Сергеевич Хрущев. Трудно сказать, что его дернуло, но неожиданно для всех он вдруг самолично подал команду:

— Газы!

Командир дивизии генерал-майор Н. П. Охман, за действиями которого следили наблюдатели, громко продублировав команду:

— Газы!

Все офицеры начали доставать и натягивать на лица противогазы. Свой же Охман снял с плеча вместе с подсумком и протянул Хрущеву:

— Наденьте, Никита Сергеевич!

Хрущев опешил:

— Зачем?

— Не могу допустить, чтобы мой главнокомандующий погиб от газа, когда я буду жив. — Охман произнес это очень серьезно, без малой тени иронии. — Надевайте, Никита Сергеевич!

Хрущев поглядел на генерала, махнул рукой и приказал:

— Отбой!

В купе поезда, где ехали два офицера, вошел новый пассажир. Разложив вещи, спросил:

— Товарищи, как вы относитесь к спиртным напиткам?

— Если это вопрос, — ответил один из офицеров, — то крайне отрицательно. Но если предложение — положительно и с удовольствием.

Войска изготовились к большим учениям. В расчетный час с двух сторон в чашу полигона должны были ворваться танковые силы противоборствующих частей и завязать встречный бой.

Большие учения — большие волнения.

Вместе с генералом армии — командующим Южной группой войск — мы приехали в расположение танкового батальона, которому предстояло идти в бой на острие атаки с юга.

Поколесив по лесным дорогам, миновав строгие посты охранения, добрались до мирной рощи, в которой ничто не выдавало присутствия скрытой от глаз силы, огромной и напряженной.

Прижимая к бедру планшетку с картой, навстречу командующему из-за деревьев выбежал подполковник в черном танковом комбинезоне. Плотный, хорошо скроенный и еще крепче сшитый. Подбросил, будто выстрелил, ладонь к танкошлему. Голосом твердым, уверенным, словно не слова кидал, а гвозди вбивал, отчеканил:

— Товарищ генерал армии! Танковый батальон готов к наступлению. Техника исправна. Люди на местах ждут приказа. Командир батальона подполковник Под…

Комбат сделал мгновенную скользящую паузу, как-то по-особому разорвав свою фамилию. Не запнулся, не смазал слогов, а именно разорвал:

— Под-давашкин!

На эту странность обратили внимание все, но задал вопрос комбату сам командующий. Подавая подполковнику руку, спросил:

— Что это вы так странно свою фамилию произносите?

— Второе «д» выделяю, товарищ генерал армии.

— Да?! — не скрыл удивления командующий. — А зачем?

— Чтобы знали, что я не Подавашкин, который с одним «д». Не человек, который прислуживает и подает, — в голосе подполковника звучал открытый вызов. — Я ПоД-Даваш-кин, который умеет за себя постоять и может поддать, когда надо.

— Ну-ну, — сказал командующий, улыбаясь глазами. — Я запомню. Под-давашкин. Офицер с двумя «д». Очень приятно. Остается посмотреть, как ваше умение проявится в деле. Ну-ну. Мешать не буду.

Смотр батальону, который командующий намеревался провести, был отложен.

Когда мы возвращались к машине, штабной офицер из сопровождения генерала, обращаясь к кому-то, но так, чтобы его слышал командующий, сказал:

— Я бы лично комбату врезал! Ишь ты, он второе «д» выделяет! Беседует с командующим, а из самого дерзость так и прет. Неприятный тип!

Оценку услыхали все, в том числе командующий. Тут же, обращаясь ко мне, он громко произнес:

— Вот ты журналист, а знаешь, что самое опасное для армии в мирное время? Это боязнь дерзости. Отсюда у тех, кому хочется покоя, возникает стремление подбирать на боевые должности людей удобных…

Последняя фраза прозвучала очень знакомо. И в памяти вдруг всплыла фамилия. Русанов. Полковник Русанов.

Стыдно признаться, но я не помню ни его имени, ни отчества. Впрочем, не помню — это слишком дипломатично. Куда точнее сказать: не знаю. Отношения слушателей к преподавателям академии, где я учился, строились на строгой субординации. Мы обращались к старшим только по званию. И только в расписании занятий указывались фамилии лекторов и руководителей семинаров. Так и закрепилось в памяти: полковник Русанов. Полковник Строков… Последний со временем стал генералом, членом-корреспондентом Академии наук, но и сейчас в разговорах однокашников фигурирует всего как полковник Строков.

Даже личности яркие, незабываемые, вроде генерала Архангельского, в памяти закреплены лишь двумя координатами — званием и фамилией.

Именно так обстояло дело и с Русановым, преподавателем тактики. Он запомнился как человек интересный, незаурядный. Это был офицер настоящего боевого закала, высокой культуры и большой требовательности. Оставаясь всегда начальником и преподавателем, он умел держаться со слушателями на равных, как уважающий их сослуживец.

Жизнь, прожитая Русановым, давала ему неоспоримое право на то, чтобы учить других. Перед революцией он служил в царской армии и командовал артиллерийской батареей. Сразу же после революции солдаты на общем собрании единогласно подтвердили его командирское право. В годы Великой Отечественной войны Русанов был офицером-направленцем при Ставке Верховного Главнокомандования.

• Предыдущая
• 14/72
• Следующая