Философия права - Чичерин Борис Николаевич - Страница 52

Социалисты смотрят на наследственное право как на произвольное установление законодательства. Сенсимонисты утверждали, что имущество, во имя справедливости, должно распределиться по способности и делам. Лассаль видел в наследстве только историческую категорию, которая должна исчезнуть с дальнейшим развитием человечества. Социалисты отрицают право человека распоряжаться имуществом после смерти. Утверждают, что как скоро человек умер, так воля его, перестав существовать, теряет всякую силу, а имущество, как выморочное, должно принадлежать государству. Каждый, будучи равен другим, должен своим трудом добывать себе пропитание, а не получать от родителей возможности жить, ничего не делая. И не только социалисты, но и утилитаристы держатся, в сущности, тех же начал. И они видят в наследстве произвольное человеческое установление. Только в видах общественной пользы они допускают ограниченное наследование в прямой линии. При таком порядке всё частное имущество должно мало-помалу перейти в руки государства.

Это воззрение по существу своему есть не что иное как отрицание духовной природы человеческой личности, а равно и семейного начала. В действительности, наследственное право не есть произвольное человеческое установление. Оно вытекает из глубочайших основ человеческого духа и из самого существа семейных отношений; это доказывается уже повсеместным его существованием. Источник его двоякий: право человека распоряжаться своим имуществом после смерти и право последующих поколений получать достояние предшествующих. На первом основано наследование по завещанию, на втором – наследование по закону.

О первом было уже говорено выше. Мы видели, что из самой духовной природы человека, из того, что он ставит себе цели, идущие далеко за пределы его земной жизни, следует, что посмертные его распоряжения должны быть уважены. И именно потому, что смерть есть самое торжественное событие в жизни человека – событие, перед которым исчезает всё мелкое и преходящее, и остаётся только внимание к постоянному и вечному, воля, выраженная в виду этой минуты, получает особенно священный характер. Поэтому все народы в мире, у которых не заглохло нравственное сознание, оказывали уважение к завещанию. Только поверхностное легкомыслие людей, понимающих единственно то, что можно видеть глазами и ощупать руками, отрицает этот всемирный факт. Этим человек низводится на степень животного, которое живёт только минутными ощущениями.

Однако воля завещателя встречает границы в другом начале, не менее возвышенном и святом – в праве детей на наследие родителей. Недостаточно произвести человека на свет, надобно дать ему средства существования в том размере, в каком это доступно самим родителям. Дети являются продолжением их жизни, а потому вступают во все их права, получают их достояние и принимают на себя их обязательства. На этом основан весь семейный быт, и это составляет не только право, но и обязанность детей. Требовать, чтобы каждый начинал сам от себя, ничего не получая от родителей, значит разрывать связь поколений и смотреть на лицо не как на произведение известной семейной среды, черпающей из неё все свои жизненные силы, а как на явление, взявшееся неизвестно откуда, загорающееся и потухающее, подобно упавшей звезде. Этим отрицается сам смысл человеческой истории, которая состоит в том, что следующие друг за другом поколения передают одно другому всё своё материальное и духовное достояние. Без этого человеческая жизнь не подвинулась бы далее первобытной дикости. Наследство есть то великое и плодотворное начало, которое связывает прошедшее с настоящим и будущим, а потому составляет источник и основание истинно человеческой жизни.

Против этого бессильно возражение, что преемственность возможна и помимо частного наследования, присвоением имущества государству, в руках которого оно может накапливаться и служить к пользе следующих поколений. Преемственность государственной жизни сама основана на преемственности рождающихся друг от друга поколений, то есть на преемственности семейной. В семействе человек родится и воспитывается; от него он получает все основы своего духовного и материального существования. Отрицание семейных начал во имя государственных есть, как уже сказано, не только отрицание самых возвышенных человеческих чувств, но и подрыв глубочайших устоев государственной жизни. Это полное извращение природы человека.

Государство тем менее может вступаться в частное наследство, что оно не имеет на него ни малейшего права. Оно не работает и не производит; это делают частные лица, а потому им и их детям принадлежит приобретённое ими достояние. Государство должно охранять это достояние от сторонних посягательств, а не присваивать его себе, что составляет худший вид грабежа, ибо это грабёж со стороны тех, кому власть дана затем, чтобы его пресекать. Всё, что государство вправе делать, это требовать от граждан, чтобы они часть своего достояния давали на общественные потребности; но и это должно совершаться на основании справедливости, по общему закону, то есть пропорционально средствам каждого. Присвоение же себе наследства путём чрезмерных налогов есть не что иное как замаскированное, лицемерное грабительство, начало, которое менее всего прилично государству как союзу, носящему в себе сознание нравственных требований.

Это относится не только к наследованию детей, но и к наследованию боковых родственников. Государство и тут не имеет права вступаться, потому что имущество ему не принадлежит. Частное имущество передаётся по началам частного, а не публичного права. Где нет ближайших степеней родства, там, за недостатком воли завещателя, наступает наследование более отдалённых родственников. Относительно родовых имуществ право последних основывается на том, что имущество родоначальника делится между потомками, и когда пресекается одна ветвь, то оно переходит к другим. Относительно же благоприобретённых имуществ, переход их к боковым родственникам при отсутствии завещания основан на родовой связи, которая сохраняет здесь существенное своё значение. Именно в этом, признаваемом всеми законодательствами праве, выражается то в высшей степени важное начало, что наследство есть установление частного, а не публичного права. Этим область частных отношений ограждается от посягательства со стороны государственной власти.

Истинная задача государства в сфере наследственного права состоит не в присвоении себе того, что ему не принадлежит, а в определении и соглашении тех противоположных начал, которые здесь проявляются: прав завещателя и прав наследников. Там, где есть дети и где имущество считается родовым, права завещателя, по существу дела, ограничены. Закон должен определить, какой долей имущества он может распорядиться по своему усмотрению, и на какой срок могут иметь силу его распоряжения. Отцу семейства нельзя отказать в праве распорядиться своим домом так, чтобы он сохранялся в семье. Но установление неотчуждаемых имуществ стесняет права новых владельцев. Через это новые поколения связываются навеки волей прежних. Задача законодательства состоит в том, чтобы согласить обоюдные требования: признавая волю завещателя, надобно дать свободе следующих поколений достаточно простора, чтоб они могли сделаться хозяевами своего имущества. Это дело положительного законодательства.

Тот же вопрос возникает и при разделе имуществ в наследовании по закону. Начало справедливости требует равного раздела; но сохранение дома как семейного центра ведёт к неравенству, ибо дом может достаться только одному, и при таких условиях, чтобы наследник имел возможность его поддержать. Мы видели, что это имеет весьма существенное значение не только для поддержания аристократических родов, но и для сохранения семейных преданий, составляющих одну из важнейших нравственных основ общественного быта. Так сохраняются и купеческие фирмы, и крестьянские усадьбы. Нет сомнения, однако, что через это остальные дети лишаются значительной части имущества. Это жертва, которая приносится сохранению родного гнезда и всех связанных с ним нравственных элементов. В какой мере допустима эта жертва, и как согласить обоюдные требования, это опять составляет задачу положительного законодательства. Аристократические законодательства дают перевес сохранению дома, демократические – равному разделу наследства. Но и тут закон не может распоряжаться произвольно, главное зависит от нравов. Закон, идущий наперекор нравам, остаётся бессилен. Об этом лучше всего свидетельствует закон Петра Великого о майоратах, который не мог привиться к русскому обществу, вследствие чего он вскоре был отменён. Нравы же вырабатываются не только семейным бытом, но и теми многообразными общественными отношениями, в которые вступает человек и которые предъявляют ему свои требования и налагают на него свою печать.