Наследие. Трилогия (ЛП) - Джемисин Нора Кейта - Страница 298

Я даже застонала:

– А я-то думала, ты не меняешься.

– Преходящее бес… – опять начал он.

– Да знаю я, знаю! Надеюсь, ты хотя бы плохоньким ревматизмом обзавелся? Поскольку преходящее так бессмысленно?

Кажется, моя реакция его позабавила, но взгляд остался серьезным.

– Я не собираюсь привносить безумие в твою жизнь, Орри, – мягко произнес он. – Покой, безмятежность, привычно удобная повседневность… В конце концов, это моя природа. – Он помолчал и добавил с оттенком предостережения: – Как и упрямство.

Я закрыла глаза и отвернулась, хотя яркость его сияния еще не могла к этому вынудить.

– Вот так врываться и требовать, чтобы я вновь тебя приняла…

– Это лишь самые подходящие способы достижения того, чего мы с тобой хотим, – пояснил он, впадая в такое знакомое немногословие. – Ты сейчас говорила о тихой и скучной смерти. Одинокую смерть ты не упоминала.

Я задумалась о том, куда, как назло, подевался мой посох. Я уже давно им не пользовалась, да и крыльцо это я знала, как собственную ладонь. Но тогда у меня хотя бы было за что ухватиться, пока я пыталась поджечь этого бесстыдника одним усилием воли. Не сработало. Я слишком давно не упражнялась в магии.

– Остановить тебя я не могу. Ты ясно высказал, чего хочешь. Но и вранья не потерплю. Пожалуйста, живи в доме, тем более что Ликуя тебе точно обрадуется. Но меня оставь в покое!

Я подошла к двери и попыталась открыть ее. Как и следовало ожидать, она не поддалась.

– Я не лгу, – сказал он, и, к моему удивлению, в его голосе по-прежнему не было гнева. Мне послышалось нечто вроде обиды, но это, вероятно, разыгралось воображение.

Я снова повернулась к нему и вздохнула:

– Говоришь, чего мы оба хотим? Ты меня за дурочку держишь? Ты теперь свободен, Сол… – Я тряхнула головой и рассмеялась. – Итемпас. Трое снова едины. Ну и что с того, что тебя на пару тысяч лет выгнали жить в собачей конуре? Ты же знал, что это не навсегда. И ты… – Я указала на него пальцем. Он стоял, сияя так ярко, что я едва могла смотреть на него, и был так прекрасен, что сердце щемило и хотелось заплакать. Сколько лет я не плакала? Проклятье! – И ты являешься сюда, на задворки смертного царства, и заявляешь, будто решился осчастливить слепую старуху, стоящую одной ногой в могиле? И ждешь, чтобы я поверила, будто это не просто жалость?

Какое-то время он молча смотрел на меня. Потом вздохнул – почти по-человечески, с отчаянием:

– Орри Шот, ты когда-то была набожной итемпанкой. Так скажи, была ли когда-нибудь в моей природе жалость?

Я промолчала, потому что он был прав.

– Равно как и пустая трата времени, – ворчливо продолжил он. – Если бы я не хотел быть с тобой или собирался лишь поприсутствовать при твоей смерти, я бы тебя просто убил, чтобы разом покончить с проблемой и вернуться в царство богов.

Что верно, то верно. Он всегда рассуждал по-деловому.

– Более того, – сказал он, закладывая руки за спину с видом человека, делающего важное сообщение, – ты по прошествии лет стала удивительно противным, непочтительным и неразумным созданием, что я совершенно точно и предрек при нашей первой встрече. Таким образом, с чего бы мне желать разделить с тобой некоторое время, хотя бы самое незначительное? Как ты сама сказала, я мог бы отправиться куда угодно.

Я прикусила губы от ярости:

– Открой эту треклятую дверь!

Щеколда громко щелкнула и отошла. Я взялась за нее, но тут мою руку накрыла его ладонь. Она была вполне видимой, но не сияла, хотя полагалось бы. Я чувствовала, как испаряется выпавшая роса. Проглянувшее солнце потихоньку нагревало воздух. В прежние времена он именно сейчас сиял бы так, что глаза зажмуривались бы сами собой. Теперь он мог управлять собой. И сдерживал свечение, чтобы не беспокоить меня.

– Тебе следовало бы поблагодарить моих родичей. Если бы не они, я бы так и торчал при тебе безотлучно. И верно, к настоящему времени мы бы терпеть друг друга не могли…

Его большой палец вдруг погладил тыльную сторону моей кисти. Я так и подпрыгнула, а сердце в груди самым постыдным образом затрепетало. Я была стара, слишком стара для таких мыслей. Смерти он моей добивается, что ли?

Потом я вдумалась в его слова и не удержалась от смеха. Он был прав. Сто лет с ним! Свихнуться можно!

– Нужны еще возражения, Орри? – Он приблизился и взял меня за руку. Его дыхание зашевелило мне волосы. – Имеет ли смысл продолжать этот никчемный спор?

Над крыльцом дохнул ветерок, шевельнувший полу моего халата, и ощутимо напомнил об утреннем холоде. А я-то и забыла, пригревшись в знакомом тепле.

Я повернулась к нему и, хотя вполне могла его видеть, все же подняла руки к его лицу. Мои пальцы пробежались по его чертам, таким знакомым, невзирая на прошедшие десятилетия, череду иных лиц и ненадежность моей памяти. Он закрыл глаза, скользнув ресницами по кончикам моих пальцев. И я вспомнила, как когда-то давным-давно, задолго до детских пеленок, свадьбы, садовых террас, городского совета и прочих повседневных вещей, которыми я заполнила свою жизнь, к моей ладони прижимался щекой бог…

Этот момент я помнила до того ясно, словно это было вчера.

Это и было вчера – для него. И так ли это ужасно, если подумать? Для него я ведь даже состариться не успела.

– Буду снова звать тебя Солнышком, – проговорила я тихо. – Или еще как-нибудь, если захочу. И не смей сердиться. Просто возьми и сделай это законом природы. Ты ведь можешь теперь?

Что-то всколыхнулось перед глазами, едва уловимое, но могучее, и разбежалось в стороны: волна изменений.

– Смешная цена, – произнес он не без самодовольства.

Слышал бы он прозвища, уже роившиеся у меня в голове! Может, для него сто лет и ничто, но я-то смертна. Переменчивая, ненадежная, легко подверженная скуке. Хватит у него сил меня выносить? Будем надеяться…

Я вздохнула и, повернув дверную ручку, направилась в кухню. Он последовал за мной, прикрыв за собой дверь. Я помедлила, чтобы прислушаться, и прикусила губу.

Он снял длинную куртку, повесил ее на крючок у двери. Вытер ноги.

Внутри меня обмяк и успокоился напряженный комок, которого я даже не замечала. Я глубоко и медленно выдохнула, и он поднял бровь, наверное осознав важность момента. Возможно, он даже это понял. Но меня не очень-то волновало, понял он или нет.

– Садись, – кивнула в сторону стола. – Вид у тебя такой, что как следует подкрепиться тебе явно не помешает.

Сказала и вспомнила, что готовил он куда лучше меня. Ну и пускай. Один день буду обращаться с ним как с гостем. А завтра он снова встанет к плите.

Он сел, а я отправилась в кладовку. Мы начали все заново.

Благодарности

На сей раз я решила быть краткой. В конце концов, это самый большой из написанных мной романов, и я здорово выдохлась.

Я обязана сказать вам спасибо.

Правда обязана. И это вовсе не высокомерная отмазка типа «милостиво соблаговоляю выразить признательность моим обожателям». Писатель остается писателем, даже когда его никто не читает, но карьеры на литературном поприще он не сделает, если не будет удовлетворять читателей. И это справедливо даже сейчас, когда бизнес-проект доказал свою успешность и только в США за год было продано свыше четверти миллиона экземпляров. Писателю нужны читатели, которые найдут других читателей, схватят за руку и скажут: «Немедленно прочти эту книгу!» Писателю нужны читатели, оставляющие отзывы на сайтах книготорговых фирм, спорящие между собой в Сети насчет достоинств романа, обсуждающие его в клубе книголюбов за чашкой чая с пирогом. Писателю нужны даже возмущенные читатели, утверждающие, что книга им ненавистна, – сильная реакция всегда делает человека интересным.

Ведь если на то пошло, неприязнь – другая сторона приязни. Она гораздо лучше апатии.

Каждому автору приходится что-то доказывать, и я, наверное, должна это делать чаще, чем большинство других. Но это потому, что вашу реакцию можно называть какой угодно, только не апатичной. Я знаю, что делаю хорошее дело.