Щенки и псы Войны - Щербаков Сергей Анатольевич "Аксу" - Страница 64

• Предыдущая
• 64/74
• Следующая

— Да, эти слова все знают! А, остальное, как переводится?

— Я мыслю, следовательно существую! На войне, как на войне! Этими высказываниями у меня башка была забита, дальше некуда!

— Витюша, заткнись! А ты, Квас, не отвлекайся! Что, дальше-то было?

— Вокруг смех, а я вида не подаю, что их понимаю. Одним словом, шлангом прикинулся. Болтаю и болтаю. Тут, бац! Иссяк словарный багаж! Что делать? Я давай по второму кругу, все равно, ни фига не понимают! И тут, наверное, я что-то ляпнул не совсем неприличное в дамском обществе, потому что, стоящий рядом белобрысый паренек, вдруг двинул меня кулаком в челюсть. Я потерял равновесие и завалился на "пятую точку". Встаю, все кипит внутри. Слышу, все ругают ударившего меня. Ну, думаю, это тебе, приятель, так просто с рук не сойдет. Вновь продолжаю трясти свою футболку над огнем, а сам секу за противником. Ага, рядом, справа стоит. Наклоняюсь, будто хочу шнурки завязать, потом бросаю футболку и, резко выпрямившись, бью ребром ладони его по горлу. После чего бегу в кромешную темноту. За спиной крики, топот, улюлюканье. Падаю с обрыва в речку. Тут я опять переключился на 180 градусов. Снова почувствовал холод. Увидел огонек костра. Значит тепло, значит добро. Вновь карабкаюсь на берег и бреду к тому же костру. Тут меня похватывают под руки наши девчонки и пацаны, которые уже битый час меня разыскивают по всей округе. Оказывается, на берегу жгли костер ребята из спортивного лагеря, что расположился по близости. А ударил меня один из пацанов-спортсменов, чтобы перед девчонками повыпендриваться, удаль молодецкую показать.

Утром просыпаюсь от дикого холода. Гусиной кожей покрыт, зуб на зуб не попадает. Лежу в палатке в одних плавках и сырых кроссовках на босу ногу. Рядом спящая Танька сладко сопит, любовь моего дружка Витьки. Интересная история, думаю, получается. С какой это стати, я у них в палатке околачиваюсь? А где же Витек? Высовываю нос из палатки. Раннее утро. Седой туман висит над поляной. Сырая трава кругом. Перед входом футболка моя мокрющая валяется с огромной прожженной на спине дырой. Никого не видно. Все по палаткам, похоже, разбрелись, дрыхнут. Только Витек, на переднем плане вниз лицом, отрубившийся, в стороне лежит на буханках хлеба. Спокойно возвращаюсь на его законное место. Прижимаюсь к Таньке, так теплее.

— Губа не дура! — хмыкнул завистливо Дудник.

— Пусти козла в огород! — отпустил комментарий, не выдержав, Димка Коротков.

— Через пару часов меня расталкивает Пашка:

— Вставай пьянь, несчастная, — орет на меня, "замученного нарзаном". — Пойдем извиняться. Ты Николая вчера обидел!

— Какого еще Николая? Идите все к черту! — отмахиваюсь. — Не знаю никакого Николая! Дайте поспать! Опупели, скоты, совсем!

Одним словом, привел он меня в чувство и пошли мы извиняться в спортивный лагерь, который рядом в лесу раскинулся. Сижу на бревнышке у речки перед погасшим кострищем, жду. Пашка же, отправился к спортсменам договариваться. Вдруг, гляжу, из лагеря вываливает вот такая толпа любопытных, — Лешка Квасов развел руками. — Смотрят на меня как на пришельца с других миров. А впереди этот самый Николай топает, бицепсами играет. Комплекцией чем-то на Тайсона смахивает, правда, физиономия подобродушнее будет и посветлее. Оказалось, я вчера у костра перепутал и вмазал не пацану, который меня ударил, а их тренеру, кандидату в мастера по боксу, Николаю. Слава богу, удар у меня спьяну не получился, попал ему в плечо, а то бы не сидел бы тут с вами…

Полог палатки откинулся, появился вернувшийся, окоченевший невеселый Тихонов, следом за ним ввалился его напарник, Андрюха Романцов. Михаил, молча, стал снимать "шаманский наряд".

— Чего ржете как гнедые кони в стойле? За километр слышно! — полюбопытствовал Романцов, пристраивая «эсвэдэшку» в «козлы». — Ну-ка, Квас, подвинься, дай у печурки покайфовать, старые косточки погреть!

— Что там слышно новенького, мужики? — полюбопытствовал Витька Дудник, ковыряя в носу.

— Погоди, дай, пацанам согреться!

— Чего это вас Сара ни с того, ни с сего сдернул на блокпост? Случилось, что? — спросил сержант Андреев, внимательно вглядываясь в лица прибывших.

— Случилось…

— Что? Андрей! Не тяни кота за хвост! — накинулся Рубцов.

— Чего как не живые?

— Толика! Убили!

— Как убили?! — оторвался от письма Пашка Морозов. — Я с ним сегодня утром разговаривал.

— Тольку? Сердюка?

Все вскочили и обступили, понуро сидящих у печки снайперов. Никто не мог поверить, что убили Толю Сердюка. Толика, который был поваром на кухне. Этого добродушного курносого увальня с наивными серыми глазами и детской улыбкой, который никогда не обижался на них и прощал им их выходки и обиды. Убили Толика, который, наверное, за всю свою жизнь даже мухи-то не обидел. Убили Толика, который, прочитав письмо из дома, потом полдня ходил зареванный. Толика, который по доброте душевной часто выручал ребят из родной роты. Убили Толика…

— Где?! — сержант Рубцов встряхнул понуро сидящего Тихонова.

— У блокпоста. Сгружал бачки со жратвой вместе с Малецким.

— Снайпер снял. В спину. Наповал, — добавил тихо Романцов.

— "Кукушка", сволочь, завелась! — шмыгнув носом, сказал Михаил. — Сначала думали, что с разрушенной водонапорной башни, а потом уж вычислили, того берега из кустов выстрел был. Смеркаться стало. Так что, завтра, парни, пойдем трясти округу!

— Вчера у «вованов», наших соседей, тоже черный день был: четверых на «броне» крепко посекло, — нарушил тишину Димка Коротков. — Один сразу богу душу отдал. Растяжку не заметили в роще у реки. Антенной зацепили. На высоте трех с половиной метров между деревьями была натянута.

— Не повезло, пацанам.

— За коим чертом тебя Анохин вызывал? — спросил Михаила сержант Бурков.

— Завтра, пацаны, с капитаном Сутягиным ухожу на операцию.

— Что у него своих нет? У него такие волкодавы! Один Бекеша чего стоит! Любого как спичку переломит!

— Ему снайпера нужны!

— Надолго?

— Говорит суток на трое, на четверо.

— Не слабо!

— Ребята, если тут почту привезут, письма мои сохраните!

— Мишка за письма не волнуйся! Не пропадут! Верно, Витек? — Лешка Квасов угрожающе посмотрел на стушевавшегося при этих словах Дудника.

— Эх, сыграл бы что-нибудь напоследок! — попросил младший сержант Андреев, потягиваясь. — Михаил, сбацай чего-нибудь душевное! Рубец, подай инструмент!

— Ну, чего вам сыграть? — Тихонов взглянул на окруживших его товарищей.

— Что-нибудь такое, чтобы за душу брало!

— Как говорил Попандопуло, чтобы душа сначала развернулась, а потом свернулась!

— Может "Я вырос, возмужал…" или "Девушка пела в церковном хоре"?

— Давай! Нет! Нет! Лучше про «гезов»! Владимира Кочана!

— Да! Да! Про «гезов», Миш!

— Мишка! Лучше про «Колоколенку» или "Темную ночь"!

— Нет, ребята, напоследок я вам новую песню спою!

— Какую еще новую?

— Раньше не исполнял?

— Зажилил?

— Сочинил, что ли? Когда успел-то?

— Сегодня у разведчиков на автомагнитоле кассету слушал. Называется "Русь инвалидов".

Тихонову передали гитару. Неспеша настроив ее, он запел.

— Мужики! Забойная вещь!

— Отличная песня! Главное слова в самую точку!

— Что-то я у них такой не слышал! Заходил к ним на прошлой неделе! — отозвался Рубцов.

— Кассету на днях сержант Ланцов из Ханкалы с собой привез. Вот они теперь гоняют ее целыми сутками.

— Кто автор-то?

— Похоже, из наших!

— Как мне сказали: Александр Патриот.

• Предыдущая
• 64/74
• Следующая