Свами Вивекананда. Вибрации высокой частоты - Натхини Шанти - Страница 2

В становлении Свами Вивекананды поражает неумолимая последовательность развития духа новой Индии, направившего его на Запад. Сознавая свою «одержимость миссией», которая поначалу оставалась неясным устремлением, он заметил однажды: «Иначе как нищий бездомный монах, каким я был тогда, вообще мог бы отправиться за океан?» Свами Вивекананда не был человеком в обычном смысле, ибо у него не было «личной жизни», а вся его судьба стала излучением внутреннего света, выхватываюшего из темноты все новые и новые пространства. В детстве он видел лишь яркую световую точку в межбровье, а после его ухода распространенный им свет озарял уже целый мир.

Конечно, Свами Вивекананда – монашеское имя, и в детстве его звали Нарендранатх, или просто Нарен, но в своих странствиях он сменил несколько разных имен, оставаясь при этом цельной личностью, поэтому мы с начала и до конца будем называть его Вивеканандой, что переводится как «блаженство понимания».

«С самого детства я чувствовал необъяснимую силу, поднимавшуюся во мне изнутри, переполнявшую тело и вызывавшую беспокойство. Поэтому я все время находил себе новые занятия, а если бы меня заставили просидеть спокойно три-четыре дня, то я бы серьезно заболел или повредился в рассудке. Мой внутренний мир постояно вибрируети подвигает меня на деятельность...» – признавался сам Свами Вивекананда. Впоследствии любому постороннему наблюдателю это становилось более чем очевидно: так, Ромен Ролланназывал Свами Вивекананду воплощением энергии, создающей неутомимую активность. Однако к моменту принятия миссии сила его была огранена и отшлифована блестящим образованием и духовным послушанием, а в детстве это было чистое проявление непонятного беспокойства. Динамичность его личности проявлялась во всем: в подвижности и выразительности внешности, в переменах чувств, безудержной фантазии, пытливости разума, полыхании духа…

Свами Вивекананда воплотился в роду, который отличался двумя чертами – беспокойством и добротой, и обе они были выражением внутреннего динамизма, излучением внутренней силы, принимавшим разные формы: духовных поисков, страсти к приключениям, жажды новых знаний и стремления к перемене мест. Неприемлемой была для членов этой семьи монотонность обыденной жизни, не говоря уже о недопустимости застоев в течении событий.

Дед Вивекананды был настоящим «странником духа», ибо принял санньясу еще в молодости и покинул дом, не оставив никаких следов своего местонахождения. Только двенадцать лет спустя, по монашеской традиции, он посетил родной дом, но попытки удержать его оказались тщетны. Три дня он молча просидел взаперти, как пленник, в своей старой комнате, не поднимая головы и не принимая пищи. Наконец, опасаясь, что он умрет от голода, родственники оставили на ночь дверь открытой, к утру он бесследно исчез, и больше о нем ничего не слышали. Отец Вивекананды, напротив, воплощал светский тип неутомимой активности: как профессиональный юрист, имевший обширную практику в Калькутте, которая в те времена была столицей Индии, он часто ездил по делам, а через его дом проходил постоянный поток посетителей.

Необычный ребенок, появившийся на свет в этом беспокойном роду, отличался особыми приступами беспокойства, которые нередко изматывали все семейство, и никакими игрушками его было не унять, равно как не помогали ни уговоры, ни угрозы. Нередко после подобных сцен мать в отчаянии восклицала: «Я молила Шиву о сыне, а он послал мне одного из своих демонов!» В конце концов она научилась успокаивать разбушевавшуюся стихию в детской, поливая голову сына холодной водой, одновременно шепча ему на ухо имя Шивы, а также запугивая, что Шива не пустит его на гору Кайлас, если он не будет себя хорошо вести.

Но в остальное время это был очаровательный ребенок, способный удивляться и радоваться всему вокруг, согревавший весь дом золотистым смехом и забавами, подобно маленькому разгорающемуся солнцу. Даже в школе он не мог усидеть спокойно, но схватывал знания на лету и поражал учителей быстротой реакции на любые вопросы, а все свободное время проводил в веселых играх с друзьями, среди которых был заводилой. Но его лидерство не носило никакого оттенка зазнайства, и отзывчивость была яркой чертой его живого характера: он бросался на помощь при малейшей необходимости, нередко забывая о собственной безопасности.

Необыкновенной для маленького ребенка была любовь Вивекананды к бродячим санньясинам, нередко появлявшимся у ворот дома просить милостыню, что составляет неотъемлемую черту индийских будней. Однажды в порыве милосердия он отдал проходившему старику-монаху свое новое дхоти. Тот намотал его на голову, благословил мальчика и удалился. Мать, заметив пропажу и узнав о случившемся, стала запирать сына в комнате, как только замечала приближение очередного санньясина. Но на этом дело не кончилось, он всякий раз выбрасывал что-нибудь через окно в качестве пожертвования и танцевал от радости, когда попытка удавалась. Другой раз он сам стал играть в санньясина, надев оранжевые одежды и выкрикивая: «Я – Шива! Я – Шива!» – чем страшно перепугал свою мать, ибо семейное предание о дедушке-монахе было живо в ее памяти.

Подрастая, Вивекананда с нетерпением ждал того времени, когда он сможет сам решать свою судьбу, и обращал внимание на любые предзнаменования. Хотя он и был по натуре скептиком, но с торжеством показывал свою ладонь товарищам и заявлял: «Смотрите, эта линия означает, что мне суждено принять санньясу!»

Вивекананда терпеть не мог монотонных серых будней, поэтому каждый день подыскивал себе новые занятия, но он был настолько чист душой, что никогда не ступал на неправедные пути. Гармоничность его внутреннего настроя лучше всего выражалась, конечно, в музыке, которой он учился по настоянию отца, заметившего его незаурядные способности. В доме царила атмосфера любви к музыке, ибо сам отец был прекрасным певцом и давал сыну первые уроки, во время которых они вместе разучивали новые песни. Позднее отец устроил для него занятия классическим вокалом и инструментальной музыкой с известными индийскими мастерами.

Вивекананда знал множество индийских и персидских песен, посвященных выражению преданности богу, владел такими традиционными инструментами, как табла и ситар, хорошо разбирался в теории музыки, изучив древний трактат «Сангита Кальпатару», написанный на его родном бенгальском языке. Вивекананда часами просиживал в своей комнате за занятиями музыкой, и друзья часто собирались вечерами послушать его пение. Голос его был таким задушевным и мелодичным, словно в нем воплощался сам дух песни, и его пение становилось дивным инструментом прославления бога. Именно на одном из музыкальных вечеров в нем признал долгожданного ученика Рамакришна, надолго погрузившись от звучания его голоса в самадхи.

Главной чертой характера Вивекананды была чистота, незамутненная ничем, хотя в юности он был открыт множеству влияний. Чистоту он считал первой добродетелью человека. Вивекананда всегда старался объединить усилия своих друзей в каком-то совместном деле, и ему это блестяще удавалось. Однажды он создал театральную труппу, чтобы устраивать представления в просторном зале своего дома, и только протест со стороны родных положил конец репетициям. Тогда он принялся за устройство гимназиума во дворе дома, чтобы устраивать спортивные состязания, а вечерами показывал слайды.

Со всеми соседями, независимо от их касты или благосостояния, он устанавливал дружеские отношения, так что его повсюду принимали как родного. Как-то раз отец одного из друзей удивился: «Ты все время проводишь в играх и гостях, но случается ли тебе сидеть за книгами?» – и он ответил без колебаний: «Я и играю, и читаю!» Тогда его решили проверить по всем школьным предметам, и взрослые были поражены его знаниями. На самом деле успехи Вивекананды объяснялись не усидчивостью, а превосходной памятью, ибо ему было достаточно наспех перелистать книгу, чтобы потом пересказать ее почти дословно, поэтому его ответы на уроках становились блестящими выступлениями.