Любовь-весенняя страна - Рязанов Эльдар Александрович - Страница 7

Году, наверно, в 1986 мне позвонил незнакомый человек:

— Я композитор Александр Блох. Из Харькова, — представился он. — Написал песню на Ваши стихи и хотел бы показать её Вам.

— А где вы раздобыли текст? — полюбопытствовал я, привыкший к тому, что творческие люди не заглядывают в толстые журналы.

— В журнале «Нева», — ответил композитор, доказав своим заявлением, что я ошибаюсь, оказывается, некоторые заглядывают.

— У меня нет инструмента, — сказал я, не очень-то желая идти на контакт.

— Я принесу Вам кассету. Песню поёт Караченцов. — Фамилия прекрасного артиста прозвучала как рекомендательное письмо.

По счастью, в тот день у меня было около часа времени, которое я не успел ещё загрузить делами.

Так мы встретились. Композитору было около тридцати лет. Лицо открытое, симпатичное, интеллигентное. Мы прослушали кассету с песней, написанной на стихи «Всё тороплюсь, спешу, лечу я...» Мне понравилась музыка, которую сочинил Саша. Да и сам он, открытый, лёгкий, обаятельный. В Харькове у него была музыкальная группа, он писал музыку и песни к постановкам в харьковских театрах. Саша попросил снабдить его ещё какими-нибудь моими стихами, и я с удовольствием нагрузил его кипой журналов, редколлегии которых были нетребовательными и поэтому публиковали мои вирши: «Юность», «Новый мир», «Октябрь», «Нева». Через некоторое время он снова позвонил мне из Харькова и сказал, что написал музыку ещё к трём стихотворениям. Как раз в это время фирма «Мелодия» затеяла выпуск моей первой пластинки «У природы нет плохой погоды». Вскоре из Харькова прибыла бандероль с кассетой, где сам автор исполнял песни под аккомпанемент рояля. Это были песни представителя нового поколения в музыке. Его мелодии отличали современный ритмический рисунок, нерв, некая жёсткость, свойственная современной стилистике. Я решил, что обязательно включу Сашины песни в свой диск, а он, в ожидании записи, займётся оркестровками.

Но дело тянулось неторопливо, как и любое издание в советские времена. И вдруг неожиданный звонок из Харькова. Мама Саши Гена Михайловна сказала, что прошлой ночью Саша погиб. Вместе с друзьями-музыкантами он ехал со свадьбы, где они исполняли весёлую радостную музыку. Авария. В автомобильной катастрофе погибли все. Саше было тридцать два года. Пластинку мы записывали без композитора, оркестровку сделали его друзья, пел Николай Караченцов.

Некоторое время спустя я приехал в Харьков на встречу со зрителями, привёз несколько экземпляров пластинки для Сашиной семьи. Вместе с мамой и женой Саши я побывал на кладбище, оставил на его могиле цветы.

А где-то через год семья Саши эмигрировала в Израиль. Вскоре после переезда умерла мать композитора Гена Михайловна. Его русская вдова и дети живут далеко от России. А на кладбище города, ставшего украинским, находится заброшенная могила. Спектакли, где звучала музыка Александра Блоха, постепенно ушли из репертуара харьковских театров. Так что три песни, записанные на моей пластинке, пожалуй, единственная память о талантливом, безвременно ушедшем композиторе и обаятельном человеке с доброй улыбкой. Как горько.

В СОАВТОРСТВЕ С АЛЕКСАНДРОМ ГАЛИЧЕМ

Это случилось поздней осенью 1955 года. Я только что закончил свою первую ленту, сделанную на «Мосфильме». Она называлась «Весенние голоса» — фильм-ревю о самодеятельности учащихся ремесленных училищ. И после картины поехал в свой, пожалуй, первый в жизни отпуск. Проводил я его в Болшеве, недалеко от Москвы, в Доме творчества кинематографистов. Там Борис Ласкин и Владимир Поляков сочиняли для меня сценарий «Карнавальной ночи». А я был послан в Болшево директором «Мосфильма» Иваном Пырьевым, чтобы помогать авторам, консультировать их, принимать их работу и вообще быть при них. И одновременно я находился как бы в отпуске. Стоял ноябрь. Время считалось плохим для отдыха — межсезонье, — и поэтому народу в доме было всего несколько человек. В их числе и Александр Галич, который писал какой-то сценарий, сейчас уж не припомню какой. Мы были знакомы и раньше, но в те тусклые осенние дни проводили много времени вместе. Гуляли, болтали и подружились. Тогда Галич ещё не писал своих дивных песен, которые прославили его, пожалуй, больше чем пьесы и сценарии. Как-то вечером, в холл, где мы с Сашей сидели после ужина, вошёл сценарист Николай Ершов и рассказал, что полчаса назад ехал из Москвы в электричке и услышал очень хорошую песню, которую пел нищий инвалид: «Есть по Чуйскому тракту дорога...» Коля запомнил наизусть только начало песни, а дальше в памяти остался лишь сюжет. И он прочитал нам наизусть первые четыре строфы. Я никогда потом не слышал эту песню и, если в первых четырёх куплетах есть ошибки, то они именно так запечатлелись в Колиной памяти. Вот эти первые строфы:

— Есть по Чуйскому тракту дорога.

Много ездиет там шоферов.

Среди них был отчаянный шофер,

Звали Колька его Снегирёв.

Он машину трёхтонную «АМО»

Как невесту родную любил.

Тракт до самой монгольской границы Он на «АМЕ» своём изучил.

На «Форде» там работала Рая,

И нередко над Чуем-рекой «Форд» зелёный и грузное «АМО»

Друг за дружкой неслися стрелой.

И признался однажды ей Коля,

Но суровая Рая была:

— Когда «АМО» «Форда» перегонит,

Тогда Раечка будет твоя.

Потом, как запомнил Ершов, случилась какая-то леденящая кровь история во время автомобильной погони тяжёлого отечественного грузовика за заграничной легковушкой. Колька Снегирёв погиб. Нам с Галичем захотелось дописать песню. Подробностей сюжета мы не ведали, нам был известен только трагический финал. Мы понимали также, что продолжение следовало сочинять в той же стилистке, что и первые куплеты. Одним словом, ситуация была не из простых. Однако, гуляя по парку Дома творчества, который от двухэтажного особняка спускался к излучине Клязьмы, мы упорно работали, слагая куплет за куплетом. Песня получилась не короткая. Но, вроде, и в подлиннике тоже было немало строф. Когда мы закончили своё совместное творчество (оно для нашего маленького коллектива было одновременно и дебютом, и лебединой песней), мы — аккомпанировал на гитаре Александр Галич — «выступили» перед Николаем Ершовым и его женой сценаристкой Розой Буданцевой. Думаю, что никто, кроме меня, не знает этого шедевра. А я горжусь тем, что однажды был стихотворным соавтором самого Галича, который предвосхитил Окуджаву и Высоцкого. Только поэтому и привожу продолжение песни, которое, беспечно веселясь, мы дружно сочиняли. Заранее прошу извинения у тех, кто знает подлинный, оригинальный текст за несовпадения и вольности... Итак, продолжение:

Вызывает раз Колю диспетчер:

— Слушай, Коля, задание есть.

На строительство энской дороги Нужно срочно компрессор отвезть.

Только Коля задание принял,

Как почуял, что будет беда.

Он по Чуйскому тракту поехал,

Впереди он увидел «Форда».

Вмиг он вспомнил про Раины глазки И про губки её, как коралл.

Сдвинул кепку свою на затылок И ногою на газ он нажал.

Занималося ясное утро.

В это утро над Чуем-рекой «Форд» зелёный и грузное «АМО»

Друг за дружкой неслися стрелой.

Повороты, объезды, обрывы,

И тумана рассветного дым.

Свищет ветер им в окна кабины,

Мчится Коля за счастьем своим.

Вот всё ближе и ближе и ближе Тот зелёный, заманчивый «Форд».

Ой ты, Коля, отчаянный шофер!

Для кого же ты ставишь рекорд?

И на сорок седьмом километре,

Где стоит Тамерланов утёс ,

Грунт дорожный, дождями размытый,

Неожиданно «АМО» занёс.

И с обрыва скатилося «АМО»,

Не догнав рокового «Форда». ²

Ведь недаром предчувствовал Коля,

Что сегодня случится беда.

Обернулася в ужасе Рая,

Завизжали её тормоза.

Ой ты Рая, суровая Рая,

Что с реки ты не сводишь глаза.

Ты бросаешься в волны с обрыва,

На лице твоём чёрная тень...

И напрасно на энской дороге Поджидали компрессор в тот день.