Доноры - Щупов Андрей Олегович - Страница 38
- Предыдущая
- 38/42
- Следующая
Вечером Виктора сосредоточенно осматривали и ощупывали тюремные лекари. Ему наложили несколько швов, в кровь впрыснули дозу антибиотиков и болеутоляющего. Вероятно, под действием всех этих лекарств ему приснился пугающий сон. С развевающимися волосами Летиция мчалась по небу в деревянной ступе. Виктор сидел где-то сзади — вроде как в багажнике. Ступа пикировала вниз, и у него перехватило дыхание. Из крохотных кубиков, не более спичечного коробка, дома вмиг вырастали до своих истинных размеров. Летиция с уханьем взмахивала метлой, и ступа вновь возносилась к облакам. Ничего страшного они не вытворяли — просто носились с воплями над городами и селами. Тем не менее, ужас, пропитавший его душу, не покидал Виктора ни на минуту. Он сознавал себя мужем ведьмы, и мысль эта заставляла горячечно биться сердце. Что-то было не так, но что именно, он не мог понять. Лишь позже с облегчением опытного обманщика он списал тревожное состояние на предчувствие, которое, как известно, во снах обостряется, предупреждая спящего о грядущем. В данном случае грядущим Виктор посчитал не ступу с Летицией, а то, что произошло с ним тотчас по пробуждении.
Зачастую процесс пробуждения и без того — весьма неприятная процедура. Проснуться же в минуту, когда тебя душат тюремной подушкой, — действие, вовсе лишенное какой бы то ни было прелести. Несчастный царь Павел, первый и последний из всех российских павлов, знал, что умирать лучше бодрствуя. К такому же выводу пришел организм Виктора, ощутив острую нехватку кислорода. Забарахтав руками, он попытался сесть, но из этого ничего не вышло. Голову его с силой прижимали к койке. Кулаки тоже оказались бесполезными. Человек оседлал его грудь, ногами ограничив мобильность рук. Убийца, казалось предусмотрел все и на потуги Виктора отвечал приглушенным хихиканьем.
Даже в самой критической ситуации у людей в запасе еще бездна способов самозащиты. К сожалению, о большинстве этих способов они просто не подозревают. Дикий зверь тем и сильнее цивилизованного существа, что без стеснения практикует все дозволенное и недозволенное. Собственно говоря, спасающему свою жизнь дозволено все. Человек вправе кусаться и царапаться, бить чем угодно и по чему угодно, нисколько не заботясь о последствиях. Там, где в человеческие игры вмешивается ее величество Смерть, джентльменские правила не в ходу. Оттого-то война и есть самое гнусное лицемерие на земле, фарс узаконенного убийства, где не желающий убивать — дезертир, и безжалостно приговаривается трибуналом оскаленных звероящеров к расстрелу. Расстрел отказавшихся от насилия — могло ли выдумать человечество что-нибудь более постыдное? Впрочем, конечно же, могло. В подобных вещах достижения землян уникальны, и, если бы не скромное умалчивание летописцев, все давно бы потонуло в славословии кровавого ханжества…
Ударив сидящего на нем человека коленом по спине, Виктор добился того, что противник подался слегка вперед, — удары по почкам никогда не приветствуются теми, кто их получает. Почувствовав перемещение громоздящейся на нем тяжести, донор рывком выгнул тело дугой, сбрасывая соперника на пол. Подушка соскользнула с лица, а в следующую секунду они уже поменялись местами, и Виктор молотил кулаками по ненавистной, впервые видимой им физиономии, не забывая пускать в ход и здоровую ногу. Ярость его была такова, что оторвать донора от исходящего визгом душителя удалось лишь троим полицейским.
В коридорах уже громыхали шаги бегущих на помощь. Проснувшиеся арестанты, ругаясь, молотили по прутьям железными мисками. Всюду горел свет, с дубинками наготове надзиратели спешно обходили свои владения.
Как оказалось, одному из сидящих здесь психопатов удалось выбраться из камеры. Вооруженный замысловато изогнутой шпилькой, с успехом заменившей ему отмычку, он направился прямиком к апартаментам Виктора. Событийность вновь властно напоминала о себе. Освободившемуся психопату удивительным образом везло. Никто не заметил его пробирающимся по коридору, никто не увидел, как он проникает в камеру к русскому. А десятью минутами позже Виктор вновь объяснялся с арестовавшим его офицером.
— Теперь-то вы мне верите? — Виктор сидел на табурете напротив молодого лейтенанта и, морщась, потирал потревоженную грудь. Поверх бинтов вновь выступили багровые пятна, и только что заспанный лекаришка в очередной раз вколол ему какое-то снадобье.
Он и без того знал, что ему верили. Летиция как следует пропесочила мозги лейтенанту. Вопрос был чисто риторическим. Сначала Боу Ричардсон беседовал с девушкой, потом с ним, а в конце концов снова с Летицией. Как оказалось, о деятельности ОПП он кое-что уже слышал и все-таки поверить в рассказываемое отказывался. Летицию полицейские отпустили с миром, Виктора же по его собственной просьбе упрятали в одну из ближайших городских тюрем. Формальности лейтенанту удалось уладить. Донору было обещано трое суток гарантированной безопасности, но уже в первую ночь с гарантиями вышла промашка.
— Как ему это удалось? — караульный сержант продолжал вертеть в пальцах металлическую шпильку. — Одно дело отомкнуть наручники, совсем другое — специальный замок в камере.
— Вы думаете, если оставить вас здесь, случится что-нибудь еще?
— Я этого не исключаю.
Ричардсон смущенно взглянул на Виктора.
— Видите ли, это риск. И мне, и кое-кому из моих коллег может крепко достаться. Ваше содержание здесь не совсем законно, а в деятельность ОПП нам запрещено вмешиваться.
— Но кольца у меня нет, формально я могу считаться подозреваемым в поджоге дома. Да мало ли кем вы можете меня записать! Мы рассказали вам все, но могли ведь и не рассказывать, верно?
— Тем не менее, вы рассказали, — лейтенант, краснея, опустил глаза. По всей видимости, честность была для него не пустым звуком. Долг в нем боролся с совестью, и чему отдать предпочтение, он не знал.
— Разве я не объяснил вам, в чем заключается деятельность отдела профилактики? Фактически они банкроты. Не сегодня, так завтра их обязательно разгонят.
— Да, я все понимаю. Конечно, этих субъектов следует как можно быстрее одернуть, но в том-то вся и штука, что свободному гражданину или тем же журналистам выполнить подобное куда проще. Я всего-навсего лейтенант и в этом городе работаю только год. Словом, вы должны понять — я не слишком многое могу сделать…
— К тому же субординация и все такое, — вяло подсказал Виктор. Очень уж мучился и переживал лейтенант. Вот и в тюрьму прикатил среди ночи.
— До утра, разумеется мы обеспечим вам охрану, а потом… — офицер развел руками и снова убежал взглядом в сторону. — Та девушка говорила, что ей есть куда вас пристроить.
— Слушай, Ричардсон, — сержант подсел к их столу и раздумчиво застучал шпилькой по пластиковой поверхности. — Мы сделаем проще. Здесь у нас есть карцер. Если включить отопление, там не так уж плохо. Стены и двери такие, что ни один псих не проникнет. Он сейчас как раз пустует. Парень перекантуется там пару дней и отправится к своей дамочке. Чем, скажи, плохо?
Он подмигнул Виктору, и тот ответил ему благодарным кивком.
Лейтенант заерзал на стуле, рукой стал теребить мятый ворот.
— Насколько я понял, эта самая событийность может подкинуть сюрприз и похлеще. Я понятия не имею, что это может быть, но в случае чего мы с тобой ответим головами.
— Да почему ответим-то? — сержант удивился. — Начальство сюда носа не кажет. Болтунов здесь тоже нет. Два дня абсолютно ничего не решат.
— Но тот придурок из камеры все же умудрился выбраться, — возразил офицер. — И никто это не предвидел. А если прорвет трубы и карцер затопит? Или обвалится какой-нибудь из этажей? Пойми, может случиться что угодно!
Лицо лейтенанта пошло пятнами, сержант глядел на него озадаченно. Чем бы закончился разговор, неизвестно, но где-то в каменных недрах хлопнул выстрел. Все трое вздрогнули, обернувшись на дверь.
— Пойду узнаю, что там стряслось, — сержант спешно поднялся и вышел из комнатки.
— Вот видите! — лейтенант нервно пригладил коротенький ежик волос. Он хотел сказать что-то еще, но промолчал. Виктор не стал ему помогать. Захочет, сам все объяснит, а нет — так нет. Виктор вытянул на полу располневшую от повязки ногу, коротко кашлянул. В полуночной голове царил полуночный сумбур, и все-таки он чувствовал, что с лейтенантом что-то не так. Беседа, которую они провели часов шесть или семь назад, протекала вполне дружески. Ему думалось, что они поняли друг друга. Если не к Виктору, то уж к Летиции этот Ричардсон проникся явной симпатией. А теперь испуган и взвинчен до последнего предела. Почему?.. Виктор окончательно решил про себя, что сцена с душителем здесь ни при чем. Вряд ли испугался лейтенант и ответственности. По крайней мере днем он показался ему достаточно отважным человеком. Или он успел навести об этом ОПП справки и струхнул?..
- Предыдущая
- 38/42
- Следующая
