Гамма для старшеклассников - Щупов Андрей Олегович - Страница 2
- Предыдущая
- 2/18
- Следующая
С самого утра позвонил Митька и трагическим шепотом спросил, знал ли я о сегодняшнем дожде. Я ответил, что знал, и он моментально притащил к телефону какой-то переводной журнал и принялся читать выдержки об экстрасенсах – о бывшем одессите Дэвиде Коперфильде, об Ури Геллере, о западных магах, получающих за свои чудеса миллионы и миллионы.
– Долларов!.. – Потрясено восклицал Митька. – Представляешь? А предсказателей, вроде тебя, у нас и вовсе – раз-два и обчелся. Считай, одна Ванда и есть. В общем пора устраивать эксперимент. При свидетелях. А после заявить о тебе научным кругам…
Я что-то пообещал Митьке и поспешил с ним распрощаться. Мне не хотелось заявлять о себе научным кругам. Мне хотелось тепла и покоя. Как какому-нибудь семидесятилетнему старичку. И чтоб никаких лекций с коллоквиумами, никаких предэкзаменационных авралов.
Я действительно знал, что сегодня польет дождь. Но это представлялось мне абсолютной чепухой. И с Митькой я был совершенно несогласен, полагая, что предсказателей в наши дни наоборот чересчур много – почти как трамваев с троллейбусами. Кроме того, я не хотел афишировать то, чего стыдился и боялся. Ибо зловещее заключалось в том, что я знал, ПОЧЕМУ этот дождь польет. Именно поэтому уже через час я отряхивал зонт в больничном коридоре. Я записался на прием к психиатру. Сначала в толстом, привязанном бечевкой к столу журнале, потом в окошечке у полненькой регистраторши.
Очередь, к счастью, оказалась небольшой – всего трое «психов». Все сидели довольно смирно, по мере сил разыгрывая из себя нормальных граждан. В коридорчике, переполненном звонкими мухами, наигрывало радио. Пела София Ротару. В припевах присутствовало все то же классическое «оу-оу». За Ротару песню про «оу-оу» подхватил Пресняков, а за ним и Леонтьев. Не выдержав, я обернулся к соседке:
– Что это они все по-волчьи?
Дамочка поправила на носу стрекозиные очки, нервно хихикнув, пробормотала:
– Жизнь, наверное, такая.
– Человек человеку волк, как сказал Янковский, – вставил сосед справа.
Соседка слева смерила меня изучающим взглядом и, потрогав свисающий на виске рыжеватый локон, медлительно закинула ногу на ногу. Ощутив ее вызревшую готовность познакомиться, я машинально пробежался взором по пальцам дамы. Рокового кольца нет, розовый, с блестками маникюр. Что ж… Если ноги длинные и никакого кольца, то, чуточку раскачавшись, можно и завязать дружбу. Как известно, дружба сама по себе не в тягость, чреваты – последствия… Однако раскачаться нам не позволили. Даму вызвали в кабинет, и, глядя, как томно она подплывает к дверям, я ощутил острое сожаление по поводу собственной нерасторопности. Впрочем, может быть, она меня еще дождется?…
Сосед справа вытер лоб платком.
– Душнина, прям жуть. Топят и топят, мать вашу…
– Топик! – жизнерадостно выкрикнул пробегающий мимо ребенок, повторяя словцо из рекламы.
– Да уж, топят, – откликнулся сосед. – Лень им в окно выглянуть. Точно по графику работают. А кто их выдумал, если разобраться, – эти графики? Через неделю вдарят, к примеру, морозы, а они наоборот – выключат все к лешему и баста.
– В старые времена за такое сажали на месте…
«Сажали иди сожрали? Что он такое сказал?…» – я растерянно заерзал на стуле, закрутил головой. Кажется, «психи» все больше выпускали коготки. И даже не коготки, а вполне зрелые когти. Изображать нормальных им, видимо, надоело.
– Да если бы какой поезд на три минуты опоздал, машиниста сразу бы к стенке поставили!
– Или стрелочника, – пробормотал я…
– Да всех их надо судить! И машинистов, и стрелочников! Общенародным демократическим трибуналом!..
Явственно скрежетнули чьи-то зубы, беседа обещала перелиться в продолжительный митинг. К счастью, этого не произошло. Томление мое завершил подоспевший напарник психиатра. Дело пошло вдвое быстрее, и очень скоро я уже сидел на жестковатом табурете перед лекарем извилистых душ. Он, по всей вероятности, занимался их выпрямлением.
На лбу у лекаря красовалось зеркальце с дырочкой, в правой руке танцевала ручка. Врач покрывал синюшного цвета бланк энергичными закорючками, занося в множественные графы мои скучные данные. Я обратил внимание на кромку стола. Она выглядела не то изгрызенной, не то исцарапанной. В кабинете психиатра такие столы наводят на некоторые подозрения. Либо поблизости ошивается кошка, либо некоторые из моих предшественников отличались излишней эксцентричностью.
– Понимаете, доктор, я скорее паранормален, нежели ненормален…
– Нежели? – светило вскинул голову. – Вы сказали «нежели»?
– Вас что-то шокирует?
– Да нет. Просто все эти «отнюдь», «нежели»… – он почесал авторучкой за ухом. – Встречаются, знаете ли, у иных представителей голубой крови. Ну, вы, наверное, догадываетесь,
– разные там князья, графы. Сейчас таких много повыныривало…
– Не беспокойтесь. Кровь у меня самая обыкновенная.
– В таком случае продолжайте.
– Видите ли, когда-то, еще в детстве, я любил фантазировать о прошлом. Теперь точно также фантазирую о будущем.
Доктор пожал плечами.
– Это нормально. Мечты, фантазии… Нужен же нам для чего-нибудь мозг.
– Я способен предсказывать погоду. Я знал о сегодняшнем дожде.
– Да? А что вы, собственно, о нем знали?
– Ну… – Я несколько растерялся. – Знал, что польет как из ведра, что будет холодно.
– Это частенько чувствуют.
– Но я не чувствую, я знаю!
– Гмм… Ну, а что, например, будет завтра? Снова дождь?
Я покачал головой.
– Дождя не будет, но температура упадет до пяти-шести градусов. А ночью лужи покроются коркой льда.
– Занятно, – доктор зловеще улыбнулся. Вооружившись хромированным молоточком, с нарочитым добродушием предложил:
– Встаньте-ка на секундочку.
Мы отошли от поцарапанного, видавшего виды стола, и я мысленно зевнул.
– Тэк-с… И какой же у нас нынче день, милейший?
– Причем здесь это? – я раздражено засопел. – Забывчивостью я не страдаю. И год могу назвать, и месяц, если понадобится.
– Что ж, тогда приступим. Глаза налево, вверх, сюда!.. Согните руки…
Когда глупости с проверкой рефлексов прекратились, я решился наконец объяснить то, за чем пришел.
– Вы понимаете… Я боюсь. Все время боюсь.
– Чего же, голубчик?
Я поморщился. Было в этом «голубчике» и вообще в интонациях доктора что-то снисходительно-сострадательное. Так обращались когда-то к лакеям и кучерам. Во всяком случае, если верить некоторым фильмам. Хотя, возможно, за этим самым снисхождением я сюда и явился. За состраданием и снисхождением.
– Видите ли, меня пугают совершеннейшие пустяки. Из-за них я просто не могу спать.
– Рассказывайте, рассказывайте! – доктор присел за стол, уютно переплел на груди руки. – Так что конкретно вас пугает?
– Да что угодно! Грубые голоса прохожих, лай собак, ночные шорохи. Понимаете, когда десятиклашек одевают в хабэ и дают в руки автоматы, то сразу на верное столетие приближается всеобщее оледенение. Странная вещь, дезертиры не убивают, а патриоты как раз наоборот… А иногда меня начинает пугать вообще все. Такое ощущение, будто мое присутствие здесь – ошибка. Я неприспособлен для этой атмосферы, этой гравитации. Это как кактус, который время от времени цветет. Только опять же наоборот. Вы меня понимаете?
– В некотором смысле, – доктор снова поднялся, с самым задумчивым видом зашарил пальцами у меня на горле. Не пугайтесь – вовсе не для того, чтобы задушить, – он что-то там выискивал. Верно, голубой карбункул… Мне вдруг стало любопытно, читал ли он про Шерлока Холмса? Что вообще читают нынешние эскулапы?
– Тэк-с… Базедовой болезни, кажется, не наблюдается.
– Конечно, не наблюдается. Причем здесь это? Я говорю совершенно о другом!
– Разумеется, голубчик, разумеется. Тут все говорят о другом. Но это им только кажется. На самом деле все людские разговоры сводятся к одному и тому же. Психастения, навязчивые фобии, вечная неуверенность в собственном «я». Это нормально, голубчик.
- Предыдущая
- 2/18
- Следующая
