Жизнь Исуса Христа - Фаррар Фредерик Вильям - Страница 45

Евреи были хорошо знакомы с институтом Шелухим, — уполномочения кого-нибудь высшею властию. Этим титулом, по-видимому, отметил Христос положение своих апостолов. Посылка их по два, а не по одиночке принадлежит к истинно благодетельным распоряжениям, потому что евреи вообще считали неприятным путешествие без товарища с которым бы можно было потолковать о законе[298], а предоставление возможности передавать мысли в святых беседах служило к взаимному исправлению недостатков. Нить сомнения, что пары составились из друзей и братьев: пылкий Петр отправился с более сосредоточенным Андреем; сыны Грома — один влиятельный и повелительный, другой подвижной и красноречивый, пошли вместе, так же как Филипп и Варфоломей, родственные по вере и искренности. Медленный, но верный Фома отправился с глубокомысленным и преданным Матфеем, аскет Иаков — со своим братом восторженным Иудой, Симон Зилот — с предателем Иудой, чтобы своим феократическим рвением воспламенять мрачный, дряблый, отчаянный дух последнего.

Во время их отсутствия Иисус продолжал свое дело один, может быть, даже путешествуя медленно в Иерусалим, потому что, если мы можем говорить о достоверности всего среди неизвестности хронологического порядка учения, то, по-видимому, наиболее вероятно то, что к этому времени относится стих Евангелия от Иоанна: после сего был праздник иудейский и пришел Иисус в Иерусалим[299]. Чтобы не прерывать рассказа, я пропускаю здесь рассуждение об этом предмете и скажу прямо, что Он пришел, по всей вероятности, к празднику Пуриму.

Но что побудило Иисуса идти на праздник, который был, вроде еврейских сатурналий, учрежден без Божественной воли и имел своим корнем совершенно исключительные, чтобы не сказать мстительные чувства народа? Это был праздник весел я и маскарадов, который носил характер чисто социального празднества и сопровождался безобразными пиршествами. Одним словом, это был праздник, не соединенный ни с каким религиозным служением и совершаемый не в храме и не непременно в синагоге, а большею частик» в частных домах.

Ответ, по-видимому, тот, что хотя Иисус был на этом празднике и пришел около того времени, как он совершался, однако же слова Иоанновы не заключают прямого смысла, чтобы Он пришел нарочно для присутствования именно на этом празднике. Через месяц после него совершалась Пасха, и Иисус мог пожелать прийти, по преимуществу с намерением присутствовать на Пасхе, а между тем воспользовался случаем прибыть в Иудею и Иерусалим за месяц вперед, сколько потому чтобы иметь более времени для проповеди в соседних Иерусалиму городах, столько и потому что не хотел большой публичности и опасного возбуждения, которые бы последовали с присоединением Его к пасхальному каравану галилейских путешественников. Удаление апостолов на проповедь предоставило Ему этот удобный случай. Евангелисты дают ясные указания, что у Иисуса были друзья и доброжелатели в Иерусалиме и по соседству. Надо же было Ему посетить пределы, о которых они не рассказывают. Может быть, в среде этих друзей Он поджидал возвращения своих непосредственных последователей. Нам известно, как сердечно привязан Он был к членам одного семейства в Вифании, и нет ничего странного в предположении, что Он прожил это время в мирном уединении среди благочестивого семейства, как особенно почетный гость.

Но даже если св. Иоанн имел мысль удостоверить нас, что наступление этого праздника было непосредственною причиною посещения Иисусом Иерусалима, то мы должны принять в соображение, что нет никаких доказательств чтобы праздник этот во времена Спасителя совершался так беспорядочно и фантастично, как в последующее время. Само собою разумеется, что благомыслящие евреи соблюдали его спокойно и без шума. Но так как праздник этот состоял в оказании дел милосердия к бедным, то и привлекал Иисуса сколько поэтому, столько и потому, что предоставлял Ему возможность с одной стороны доказать, что в общем характере Его действий и учения нет ничего противонациоиального, непатриотического, с другой выказать всеобъемлющую благость, с которою Он учил и действовал.

Затем остается один вопрос. Пасха приближалась, и, само собою разумеется, ждали Его присутствия на великом празднике. По какому же случаю Его там не было? Зачем возвратился Он в Галилею, вместо того чтобы оставаться в Иерусалиме? События, которые мы начнем теперь рассказывать, представляют удовлетворительный ответ на этот вопрос.

В Иерусалиме, близ Овечьих ворот, находился водоем, который, по народным верованиям, обладал замечательным свойством исцелений[300]. По этой причине, в придачу к его обыкновенному названию ему дано было название Вифезда, или Дом милосердия. Под портиками, украшавшими пятиугольное каменное здание, лежало множество страдавших слепотою, хромотою и атрофией, в ожидании случая возмущения и движения воды, что доказывало в высшей степени ее целебное свойство.

Древнее сказание, которое слышится в тексте евангелиста Иоанна, приписывало целебные качества воды схождению ангела, который возмущал водоем в разные периоды года, и первая личность, успевавшая погрузиться тотчас по возмущении воды исцелялась, каким бы недугом ни была одержима. Такое объяснение явления было достаточно для того, чтобы собрать вокруг нее множество страдальцев[301].

Между ними находился бедняк, который не менее тридцати осьми лет назад был разбит параличом. Он лежал под портиками водоема, но без всякой для себя пользы, потому что при неправильных сроках движения воды он, как беспомощный, не успевал погрузиться первым. Другие, более счастливые и менее слабые, чем он, успевали всегда предвосхищать у него благоприятное мгновение.

Иисус взглянул на страдальца с сердечною жалостию. Очевидно, что вместе с телом парализован был и духовный состав этого разбитого создания; вся жизнь его была продолжительной атрофией бесплодного отчаяния. Иисус задумал явить свой пурим этому бедняку, которому не мог дать ни серебра, ни золота. Он захотел помочь страдальцу, о котором никто не заботился, которому прежде никто не оказал помощи.

Хочешь ли быть здоров? спросил его Иисус.

Слова эти сначала пробудили больного от продолжительной и безнадежной летаргии, хотя, по-видимому, он не придал им большого значения. Но сообразив, при минутном луче надежды что перед ним какой-нибудь чужеземец, который, умилившись сердцем, мог помочь ему опуститься в воду, когда она опять придет в движение, самым простым образом рассказал в ответ о неудачах своего долгого и напрасного ожидания. Иисус вознамерился подать ему более быструю, более действительную помощь. Встань, сказал Он, возьми постель твою, и ходи.

Этот тон не допускал неповиновения. Вид говорящего, Его голос, Его приказание пролетели электрической искрой чрез все пораженные члены, через весь разбитый состав, ослабленный долговременным страданием и грехом. После тридцативосьмилетнего лежания расслабленный в одно мгновение встал, взял постель свою и начал ходить. В радостном удивлении, он осмотрелся кругом, чтобы увидеть и поблагодарить неизвестного благодетеля, но толпа была велика и Иисус, опасаясь поднять восстание, которое могли легко приписать Ему в виду чудесных действий, тихо скрылся из виду. За Ним однако же следило много пытливых и ревнивых глаз. По мере того, как утрачивается внутренняя сила и значение религии, появляется нередко бессмысленная и восторженная привязанность к ее внешним формам. Формализм и равнодушие, педантическая мелочность и полное безверие — понятия между собою соотносительные и всегда процветают рядом. То же было с иудаизмом во времена Спасителя. Живой и горячий энтузиазм его исчез; возвышенное и благородное верование забыто; пророки перестали пророчествовать; поэты — воспевать песни; священники уже не облекались в правду; количество святых убыло. Топор был у корня сухого дерева, и стебли его служили пищею для грибных наростов обрядности и преданий. Вследствие этого, соблюдение субботы, — установленной для предоставления слабому человеку покоя, полного любви, мира и добрых дел, — обратилось в народный фетишизм, в пустой обычай, поставленный в рамку еще более пустых и бессмысленных ограничений. Почти все великие мероприятия Моисеева закона в настоящее время добавлены были излишними, неразумными подробностями и в этом виде служили наслаждением для мелких натур и тяжелым гнетом для истинного, природного благочестия. Но когда религия впадает таким образом в суеверие, не потерявши наружной силы, тогда она становится больше, чем всегда, тираническою, — больше, чем всегда, подозрительною, при гонении своих отщепенцев. Выздоровевший паралитик был тотчас же окружен группою людей, которые начали его допрашивать, глядя на него с удивлением и негодованием.