Воспоминания (1915–1917). Том 3 - Джунковский Владимир Федорович - Страница 17

Только я покончил с продовольственным делом, как начальник дивизии возложил на меня другую работу – наблюдение за обучением в учебных командах по подготовке унтер-офицеров в полках. Это новое поручение сопряжено было с постоянными разъездами – фронт дивизии занимал 15 верст в длину и 10 в. в глубину, учебные команды были раскинуты на всем протяжении. Это было очень трудно, отнимало все время с утра до позднего вечера, но зато я, в короткое время, обстоятельно сам изучил службу и когда мне пришлось в начале декабря, через месяц по моему приезду на фронт, вступить во временное командование дивизией, вследствие отъезда генерала Редько, я был уже в курсе решительно всех дел дивизии.

В это же время в нашу дивизию пришло пополнение, к счастью, из Сибири, а то последние полгода нам присылали самый разнородный элемент, половину неграмотных, плохо обученных, так что приходилось их обучать заново. Этот пришлый элемент, особенно из фабричных мест, вливаясь в войска, имел отвратительное влияние на стрелков, вследствие чего было сделано распоряжение комплектовать сибирские войска сибирскими же пополнениями. Сибиряки сразу выделялись, у них и взгляд был совсем другой, живой, сметливый, среди них было мало безграмотных, и к делу относились они с большей сознательностью.

Вместе с начальником дивизии я ездил смотреть это вновь прибывшее пополнение. Редько почти с каждым поговорил, и я, идя за ним, учился у него как надо говорить с людьми. Он удивительно умело предлагал им всевозможные вопросы, говорил таким ясным простым языком, вообще каждое его посещение какой-нибудь части всегда оставляло надлежащий след – он требовал от каждого сознательного отношения к делу, чтобы каждый знал и понимал, для чего от него требуют то или другое.

К обозным и каптенармусам, выдавшим хозяйственную часть, он бывал беспощаден. Как-то раз он встретил походную кухню, рядом с которой шел каптенармус. Остановив ее, он попробовал пищу, проверил мясо и вдруг заметил рядом с мясом теплые портянки. Тотчас позван был начальник хозяйственной части, каптенармусу приказано было снять одну нашивку (разжаловать в младшие унтер-офицеры) и отослать в строй.

Другой раз он, поверяя припасы в одном из полков, обратился к каптенармусу с вопросом: «Сколько ты денег послал на родину?» «Десять рублей». «Почему так мало?» «Я только неделя, что каптенармус», – чистосердечно с наивностью ответил каптенармус. Редько вышел из себя, приказал немедленно лишить его унтер-офицерского звания и перевести в строй в другой полк.

К строевым же он относился очень хорошо, но не выносил лжи, не дай Бог, если кто-нибудь скроет что-нибудь или скажет неправду – такой человек для него уже конченый. Он говорил всегда, что надувать можно только интенданство, т. к. иначе люди будут голодать, что плох тот командир, который надеется на интенданство, его часть всегда будет разута, раздета и голодна.

26 ноября в день Георгиевского праздника был парад георгиевским кавалерам из 31-го полка по случаю его полкового праздника, а также и 2-й батареи. Это был первый парад при мне, полк был построен в лесу, где нашлась большая удобная поляна, после молебствия полк и георгиевские кавалеры проходили церемониальным маршем, я проходил на правом фланге полка. Затем были здравицы, на мою долю выпал тост за начальника дивизии, как кавалера «георгиевского» оружия. За мое здоровье тост провозглашен был командиром полка, который пожелал, чтобы моя грудь украсилась Георгием. Погода была отчаянная, то дождь, то снег с сильным ветром. Оттуда проехали на позицию 2-й батареи. У самых орудий, замаскированных еловыми ветвями, был устроен шатер для молебна, после чего артиллеристы прошли церемониальным маршем в пешем строю. По окончании в одной из халуп в импровизированной столовой состоялся завтрак, меню было самое разнообразное, присутствовали все, не бывшие в наряде, офицеры бригады.

Так было хорошо, уютно, оживленно, дружно, тосты следовали один за другим, касаясь главным образом боевых воспоминаний. Только к вечеру мы двинулись к себе, немцы в это время открыли пальбу из орудий, было удивительно красиво наблюдать разрывы шрапнелей среди темноты, разрываясь, эти шрапнели освещали нам путь, не причинив никому вреда. Наши не отвечали, и немцы скоро умолкли.

28 ноября начальник дивизии был вызван в штаб армии и я, вследствие приказа по корпусу, вступил первый раз в командование дивизией не без волнения. Первый раз я самостоятельно принял доклад начальника штаба и дивизионного интенданта[143][144]. В этот же день на мою долю выпало произвести опыты с светящимися снарядами и гасителями.

Светящиеся снаряды выпускали из гаубиц, они разрывались на воздухе на довольно большой высоте, освещая немецкое расположение, вспышки горели на воздухе больше минуты, что было вполне достаточно для наблюдения за падением наших снарядов, которые пускались батареями один за другим вслед за светящимися. Это было очень красивое зрелище. Затем были опыты с гасителями – это снаряды, огонь которых гаснет еще в канале орудия, так что почти не видно совершенно, как он вылетает из орудия и как летит. Опыты удались вполне, у немцев в то время таких снарядов не было и для них появление таковых у нас было совершенной неожиданностью. Когда мы уже возвращались домой, немцы стали громить в отместку наши окопы, но, к счастью, без результата.

На другой день я был у обедни на ст. Залесье, служба шла в зале 1 класса, после чего пил чай в поезде Гучкова. К обеду приехал мой друг Веревкин – виленский губернатор, переведенный в Ревель. Я ему очень обрадовался, мы с ним дружески поговорили, он посидел у меня после обеда часок и уехал.

30 ноября я все утро поверял обучение учебных команд и пополнения полков и, найдя много неправильного, вызвал к себе командира полка, указав им на все недочеты.

Посетив землянки последних пополнений, я был приятно удивлен, встретив в одной из них до 160 уроженцев Московской губернии. Можно было подумать, что их нарочно прислали ко мне. Я велел им выстроиться, спросил, не помнит ли кто из них меня? На это раздались голоса, страшно тронувшие и взволновавшие меня: «Так точно, вы изволите быть Жонковский, наш губернатор», «Владимир Федорович»… «Где же вы меня видели?» – спросил я. «Вы приезжали к нам на наводнение», «Вы были у нас на освящении памятника», «Вы были у нас в школе» и т. д. Удивительно мне это было приятно, и глядели они так радостно и бодро.

Я им сказал несколько слов о том, что, очевидно, сама судьба столкнула меня с ними, что мы вместе будем бить немца и что они должны помнить, что т. к. я считаю их родными мне, то буду краснеть за всякий их дурной поступок, и потому прошу их меня не подводить и стараться служить примером другим, показать, как служат москвичи. С большим подъемом провожали они меня, когда я с ними простился.

3 декабря возвратился начальник дивизии. Слава Богу, эти пять дней его отсутствия и моего командования дивизией прошли благополучно. За его отсутствие я позволил себе сделать одно крупное распоряжение, и я не знал, как Редько отнесется к нему. При посещении моем 32-го полка, стоявшего в резерве, я пришел в ужас от того, как он был разрешен, во-первых, он был раскинут на протяжении 4 верст, во-вторых часть землянок настолько была ужасна, даже офицерские, в которых, когда я вошел, на полу стояла вода и с потолка капало от сырости. Увидев это, я тотчас распорядился свести весь полк в одно место в сосновый лес, где имелись готовые землянки для 2-х батальонов, и приказал построить там же другие для других 2-x батальонов, для чего отменил на время все занятия и командировал еще сапер для руководства работами. Я несколько тревожился, как бы мне не влетело за отмену занятий, но начальник дивизии, напротив, меня очень поблагодарил за мое энергичное распоряжение. При этом он мне передал, что в штабе армии все очень интересовались моей службой, расспрашивая его, а Эверт ему наговорил по моему адресу очень много лестного.