Венера без лицензии - Щербаненко Джорджо - Страница 8
- Предыдущая
- 8/42
- Следующая
С постели донеслось одно-единственное слово, краткое, еле слышное, однако произнесенное так, что могло бы растрогать кого угодно:
– Извините.
Давид чуть-чуть прикрыл глаза; а он тоже умеет владеть собой, подумал Дука.
– Никогда больше так не делайте, Давид. – Голос его звучал угрожающе. – Я не в состоянии следить за каждым вашим шагом; кто захочет себя порешить, все равно это сделает, даже если его караулят десять человек. Вас можно понять, вы устали от жизни, но потерпите немного, вот закончу работу, через месяц вы будете пить одну минеральную воду и без меня сможете делать что вам вздумается. Но пока я здесь... – он взял его за ворот распахнутой рубахи и, хотя это было нелегко, приподнял почти до сидячего положения, так что они оказались лицом к лицу, – пока я здесь, вы ничего подобного не допустите: поверьте, я найду способ вам помешать, а потом прикончу своими руками и уже не столь благородным манером.
Несмотря на ум и проницательность, парень не понял, что все это сплошное лицедейство. Он нарочно драматизировал: пусть Давид осознает, что его самоубийство сломало бы жизнь другому человеку – близкому ли, чужому, не важно. Тогда у него будет моральный стимул сохранить свою жизнь. Моральные стимулы в двадцать два года еще имеют какое-то значение.
– Больше это не повторится. – Давид совсем закрыл глаза: вид у него был несчастный, но он отчаянно старался не показывать этого.
Дука встал и лишь теперь отдал себе отчет, что прибежал сюда в одних трусах.
– Пойду за сигаретами.
У себя в комнате он оделся и взглянул в зеркало: безукоризненно новая рубашка, синий с иголочки костюм из облегченной ткани, фантастический небесно-голубой галстук – все это подарки Лоренцы по случаю освобождения, точнее говоря, не Лоренцы, а друга семьи Карруа, который ссудил ее деньгами. Совсем короткие волосы пока не нуждаются в расческе, а вот побриться не мешало бы. Он закурил и пошел обратно к Давиду.
За окном все еще светало, настоящий день никак не приходил, но уже можно было обойтись без света, и он его выключил. Монументальный несчастный Давид по-прежнему лежал на слишком короткой и слишком узкой для него кровати, будто повис на жердочке. Дука взял стул, подсел поближе. Какое-то время молча дымил сигаретой, даже не предложив парню закурить.
– Я не спрашиваю, из-за чего вы на это пошли, – все равно не скажете.
Он знал, что дожидаться ответа бесполезно, и не ошибся. Да и зачем мучить ребенка, когда без того все ясно. Дело вовсе не в алкоголизме, как считает его отец-император. Родители в принципе не способны продвинуться дальше колыбельных песенок, не способны понять, что если парень в таком возрасте и в абсолютно здравом рассудке решает покончить с собой, то причина гораздо серьезнее. Давид здоров со всех точек зрения, даже Мариолина и К° это подтвердили. Допустим, он совершил какое-то конкретное преступление: убил кого-нибудь, поджег дом, заложил динамит в здание миланского вокзала... Нет, вряд ли это довело бы его до такого состояния. Так ведет себя человек, когда его "я" разодрано в клочья, человек, сломленный чем-то или кем-то. Чем или кем – ты и должен выяснить, а пьянство – это так, пустяки.
– Теперь, если вы отдохнули, можно ехать.
Он встал и выбросил окурок в молочную дымку. Неужели рассвет никогда не наступит? Что за странная местность: даже птицы не щебечут перед восходом солнца. Тишина, как ночью.
– По-моему, спать вы не хотите. Я тоже. Чем скорей мы уедем отсюда, тем лучше. Я сам соберу вещи: дня два старайтесь как можно меньше пользоваться левой рукой.
Пользуясь полученными от Давида инструкциями, он нашел превосходный чемодан из мягкой – разумеется, темно-синей – кожи и сложил туда все необходимое. Затем туалетной бумагой тщательно стер пятна крови от комнаты до ванной (чтоб содержать Лоренцу с девочкой, еще и не тем станешь заниматься) и снова подошел к постели.
– Вставайте. Поскольку какое-нибудь кровавое пятно я мог пропустить, вы перед отъездом разбудите горничную или дворецкого – на ваше усмотрение – и скажете им, что уезжаете, а то, чего доброго, обнаружат пятно и подумают, будто тут совершено преступление и преступник сбежал, прихватив труп.
Давид повиновался с унылой готовностью, разбудил дворецкого, того самого, что предстал вчера перед Дукой в ночной рубашке, велел отнести чемодан в машину и уселся на переднем сиденье, понимая, что сесть за руль ему не позволят.
Они спустились с нежно-зеленых холмов Брианцы на Паданскую равнину и возле Монцы отыскали кафе, открытое в столь ранний час. Естественно, там не оказалось приемлемой марки виски, поскольку это было даже не кафе, а обыкновенная забегаловка. Однако микеланджеловский Давид, похоже, выдохся, и его надо было срочно чем-то заправить. Он взял две граппы. Аузери-младший мгновенно осушил одну, и Дука подвинул ему свою рюмку.
– Приступаем к интенсивной терапии, – пояснил он. – Как только я сочту, что вам необходимо выпить – сам налью. Без моего разрешения – ни глотка.
Давид снова выпил. Рюмочки были малюсенькие, жалкие, как и само заведение, куда заглядывают, очевидно, в основном любители наливок, носящие башмаки на резиновом ходу.
– Пожалуй, вам и третья не помешает, – решил Дука.
Уже в машине он спустя какое-то время покосился на Давида: бледность исчезла, дыхание стало ровным. Столько крови потерять – это вам не шутки. К тому же неведомая кобра постоянно гложет ему кишки.
– Если б вы мне рассказали, что с вами произошло, как знать, может, я бы сумел вам помочь.
Он знал, что и на этот раз ему не дождаться ответа.
4
Солнце изредка светит даже над Миланом. В то утро оно пробилось сквозь крыши и окрасило верхние этажи в розоватый цвет; скоро начнет парить. Он остановил «Джульетту» на площади Леонардо да Винчи.
– Зайдем ко мне. Сестра наверняка уже встала: она в шесть кормит ребенка.
Портал XV века выглядел внушительно на фоне обшарпанного здания и, конечно же, оказался заперт. Тогда Дука свистнул под окнами, и на втором этаже сразу появилась Лоренца с девочкой на руках.
– Откуда ты в такую рань? Я уж думала, что ослышалась, – сказала она и бросила ему ключи.
– Я с другом, свари нам кофе. – Он сделал знак Давиду следовать за собой. – Дом старый, квартира тесная, к тому же полна тараканов – с двух сторон ползут, и с улицы, и со двора. Но потерпите, мы всего на несколько минут.
Лоренца встретила их у двери в пижаме, по счастью, темной; ее длинные волосы были перехвачены сзади простой аптечной резинкой.
Он взял девочку на руки, представил Давида сестре. Сара, как ни странно, была не мокрая. Дука попросил у Лоренцы разъяснений на этот счет.
– Ты не бойся, я ее только что переодела. – Огромные глаза глядели с восторгом и на него, и на Давида – это вообще был ее способ смотреть на мир, вот так же она смотрела, когда навещала его в тюрьме, и говорила не менее восторженным голосом: «Ты не бойся, адвокат сказал, что все в порядке».
– Пошли на кухню, я подержу ее, пока ты сваришь кофе. – Он обернулся к Давиду, неподвижно застывшему на шатком стуле. – Извините, я сейчас. – В кухне он начал расхаживать с племянницей на руках (очень спокойный ребенок, пока сидит на ручках, но стоит положить его в кроватку – хоть уши затыкай). – У меня в правом кармане сигареты, достань, пожалуйста.
Лоренца вытащила у него из пиджака пачку, прикурила и сунула сигарету ему в рот.
– А в левом – чек и деньги. Деньги возьми, а чек оставь мне.
Увидев кипу бумажек, Лоренца нахмурилась. Спрятала деньги в ящик стола и поставила на газ кофеварку.
– Дука, откуда столько денег?
– Получил аванс. – Он старался, чтоб дым не попадал на малышку. – Не волнуйся, все законно, ты же знаешь. Мне Карруа работу нашел. Возможно, я на какое-то время исчезну, вот и заехал тебя предупредить. – А еще для того, чтоб дать ей денег: на детском стульчике он заметил булку, это означало, что у Лоренцы нет денег на ее любимое печенье.
- Предыдущая
- 8/42
- Следующая
