54 метра (СИ) - Попов Александр - Страница 5

Словосочетания «Так точно!» и «Никак нет!» Кто такой мистер ТАК и почему его именно ТОЧНО? И чего именно НЕТ и совсем НИКАК? Эта загадка не тревожит лучшие умы человечества только потому, что у военных все засекречено, начиная от названия шкафа (по военному – РУНДУК), и заканчивая секретными документами (который год выложенными в Интернете). Может, для того, чтобы шпионы, проникшие к нам в армию, тут же прокололись, назвав РУНДУК по привычке ШКАФОМ, а делая уроки по секретному делу, пользовались Интернетом?

Военная система представляет собой целый организм, созданный художником, впитавшим в себя вкус Малевича с мозгом Арнольда Шварцнегера и большеглазого австралийского страуса с ногами Клавы Шифер, с руками – запасной парой ног той же Клавы, с решительностью и горделивостью двухкамерного холодильника и наивностью американских детей во время просмотра телевизора. Заметьте, что глаза, уши и нос я не перечислил. Потому что их нет. Как только начинают расти, их тут же удаляют (не положено). Он не должен сам видеть и слышать (не дай бог, еще и размышлять начнет). А голова нужна только для того, чтобы в нее есть. Эдакий гигантский, изуродованный Чебурашка. Без глаз. Носа. Ушей. С огромным не работающим половым органом, развевающимся на ветру трехцветным флагом… И мозг запоздало понимает, что надо что-то менять, но то, что нужно менять, уже украли. Но ноги все равно бегут в указанную сторону не быстро и недолго (на каблуках это неудобно, а снять нельзя – так принято и не положено). Даже досеменив до нужного места назначения, сделать ничего нельзя. Кроме как выпятить живот, прокричать «Ура!!!» три раза и замереть по стойке «смирно», подобно холодильнику, с выражением умиления на лице от проделанной работы.

Возможно, вы скажете, что я издеваюсь. Но посудите сами. За все годы в погонах я произвел из автомата Калашникова двадцать выстрелов, не изучал никакие виды рукопашного боя, кроме обычных драк, зато маршировал все свободное время, чеканя шаг и тренируя отмашку рук. И что я сделаю против, ну хотя бы, танка? Застряну в его гусенице? Одноразовый боец, строевым шагом прошедший через множество парадов и не умеющий стрелять даже из табельного оружия, потому что денег на патроны не выделило правительство?

Поэтому, когда попадешь в «систему», у тебя остается два пути. Первый. Могучий кишечник Чебурашки перемелет тебя и усвоит в своих рядах, как клеточку огромного тела. Или, на крайний случай, назовет тебя говном и отторгнет из своих рядов. Второй. Ни в коем случае нельзя воспринимать это всерьез. Нужно представить, что это игра, придуманная главврачом психиатрической клиники, куда ты попал совершенно случайно. И единственный вариант последующего поведения – абстрагироваться, внешне притворившись таким же больным, выполняя все правила игры, ну или почти все.

Я выбрал второй вариант, но не сразу. Конечно же пытался доказать, что я – нормальный, а происходящее вокруг – нет. Но выглядело это неубедительно. Даже когда из рисовой каши вытаскиваешь опарышей и показываешь офицеру, который ест дома. Тот еще умудряется спросить:

– А в чем дело? Что-то не так?

– Нет. Все так, – отвечаешь ты и ешь дальше, потому что есть хочешь, а больше нечего…

В один «прекрасный» день я проснулся и осознал озвученное выше. И тогда я придумал ЕГО. Он сможет за себя постоять, завоевать расположение коллектива и быть любимцем девушек. Те из вас, кто смотрели фильм «Бойцовский клуб», понимают, о чем я. Только я, в отличие от героя фильма, понимал все происходящее. Со временем этот панцирь, защищавший мой внутренний, способный на сострадание мир, станет неотъемлемой частью моей личности…

Глава 6. Личный дневник, первый курс

Декабрь 1998 года. Ночь…

Я лежу на панцирной прогнувшейся кровати, полностью одетый в повседневную форму. Она пахнет помоями, потом и сыростью. В голову впивается черная шапка-ушанка на несколько размеров меньше нужной мне, в центре которой красуется герб несуществующей страны. Шапка настолько мала, что даже если натянуть ее до упора, так называемые уши прикрывают лицо, как бакенбарды прикрывали Пушкина. И греют соответственно. Знаете, что на шапке у военного? Не знаете? А на ней две иголки с нитками. А зачем? Так положено! Все руки себе исколол, натягивая ее на голову в темноте кубрика. Накрытый одеялом и шинелью, я лежу, не шевелясь, чтобы не выпустить тепло своего тела, и смотрю на клубочки пара, идущего из моего рта… Холодно… Очень холодно. Хочется пИсать, но если встану, придется заново греть постель, да и шинель с одеялом кто-нибудь в темноте на себя перекинет. Нет, не встану. Буду терпеть…

Отопления нет. Воды тоже. За окном минус сорок по Цельсию. Все замерзло, на батареях иней. А в «офицерской» жара, работает калорифер. Греются, суки… Сегодня я ел хлеб (первый раз с первого сентября). Белый, еще теплый. Я его украл и получил по руке от водителя железной кочергой, когда схватил буханку. Забежал на лестницу и впился в него зубами, с трудом глотая гигантские куски, застревавшие огромными комками в сухом пищеводе и очень больно и медленно двигавшиеся к желудку. Трое второкурсников уже через минуту забрали его, порвав одежду и попинав меня ногами на обоссаном полу лестничной площадки (здесь все время писают, потому что во всем корпусе нет туалета).

Я ничего не чувствую. Никаких угрызений совести за воровство (потом я не раз «обносил» камбуз и приносил в свой класс еду), никаких обид на тех трех парней за их жестокость. Только боль, тупая, физическая, ноющая боль от ударов… Жалость к себе давно пропала, растворилась в жестоких буднях. Я превратился в ослабевшее морально и физически животное, обуреваемое лишь голодом и сном, с впалыми щеками, безумными глазами. Я встречал его несколько раз в день в зеркалах и не обращал на это внимания. Собаке тоже все равно, как она выглядит… Подумывал о самоубийстве, да только это не мой вариант. Откачают и на всю жизнь запишут в психи. Да и плевать всем…

Родители письма пишут, спрашивают, как дела. Написал, как. Отец позвонил на КПП и проорал в трубку, чтобы я не портил матери нервы и писал, что у меня все хорошо и прекрасно… Теперь пишу, что все прекрасно…

На уроках тоже холодно. Ноги в этой железной обуви немеют. Ничего не понимаю из того, что говорят, набор звуков. Записываю и думаю о какой-нибудь еде…

Неделю назад получил свою стипендию – тридцать рублей (до этого было восемнадцать – повысили), занял еще двадцать, и пошел стричься в парикмахерскую. Парадокс: получая такую стипендию, которую умудрялись задерживать, я должен быть подстрижен, а стрижка стоит пятьдесят рублей. Еще я обязан иметь зубную пасту, щетку, туалетную бумагу, бритвы, обувной крем, иголку с нитками (двух цветов). А также расческу, платок, перчатки и кашне шарф военный…

В парикмахерской деньги отняли в очереди, кто-то с третьего курса. Это их корпус. Отделался разбитой губой (эх, мне бы побольше сил)… Брызжа слюной, офицер дал мне сутки на подстрижку. И не …(пип) волнует, где и как… Итог: сам побрил себя бритвой наголо, порезался и заморозил голову ледяной водой (тогда она еще шла)…

– ПФ–Ф–Ф, – еще один комочек пара вырывается из моего рта…

Окна прозрачные. Оказывается, они покрываются узорами при тепле в помещениях и холоде на улице. А когда везде холодно, то нет…

Напротив здание «Евросиба» – элитное жилье. Последние модели спорткаров и машин представительского класса, заезжающих в подземный паркинг через два периметра охраны… Контраст… Между нами – узкая дорога и гигантский социальный ров. Я всего лишь будущий защитник отечества, в проекции – офицер флота российского (слишком пафосно звучит из уст четырнадцатилетнего голодного и замерзающего мальчика). А они – элита. Бандиты, чиновники, адвокаты, бизнесмены… Хоть все эти слова и синонимы, и кто есть кто - понятно только по машине и количеству вооруженной охраны. Но все это неважно. Важно только то, что я вижу в их окнах свет, у них тепло. Возможно, они сидят и пьют чай, настоящий, со вкусом чая. Горячий. На окнах тонировка, поэтому видеть этого я не могу и лишь представляю. Но чай-то у них есть, наверное… Я почти перестал говорить, только книги читаю… Нет смысла нигде, кроме книг… Мы все гниющие куски плоти…