Рукопись из тайной комнаты. Книга вторая - Корджева Елена - Страница 32

• Предыдущая
• 32/65
• Следующая

Наконец они удалились, похрустывая по снегу сапогами.

Дом потихоньку погружался в тишину.

Уложив поудобнее уже засопевшую во сне Эмилию, Густа пошла вызволять из убежища невольного узника. Тихонько постучав кончиками пальцев по двери, она позвала:

– Выходи, можно уже.

На совесть слаженная папой, потайная дверка отворилась бесшумно. Арман, без движения пережидавший визит в полной темноте, шумно вздохнул полной грудью и попытался шагнуть. Нога, видимо, затекла, и он покачнулся, и Густе поневоле пришлось его поддержать. Доведя мужчину до кровати, она ощутила, что его рука довольно настойчиво удерживает её:

– Присядь со мной, – попросил он тихо.

И Густа покорно села на край узкой постели. Она чувствовала, как мужская рука нежно пробежалась по спине и мягко, но настойчиво обхватила талию. Она закрыла глаза. Нервное напряжение, едва ли не судорогой сводившее мускулы, потихоньку отпускало, рука ласкала, унося прочь мысли и даря столь желанные и так давно забытые ощущения. Густа не знала, был ли причиной ночной визит, рука ли мужчины проявила настойчивость, а может, просто пришло время, но в этот момент она не желала быть Брунгильдой-воительницей. Ей хотелось быть женщиной и впитывать в себя всю ласку и нежность, которые был готов подарить ей этот мужчина. Она закрыла глаза и позволила своему телу стать послушной глиной в уверенных мужских руках, получая и даря наслаждение.

Потом они лежали, вытянувшись на узкой кровати и прижавшись друг к другу.

– Когда война кончится, я на тебе женюсь.

Шёпот звучал в полной тишине, как набат. Во всяком случае, так казалось Густе, пока не пришедшей в себя и уж тем более не знавшей, как ответить на это неожиданное предложение. Кто она? Мужняя жена? Вдова? Или и вовсе девица, принёсшая в подоле двух младенцев и так и не получившая статус замужней? По бумагам-то выходило просто – девица Лиепа без каких-либо детей. А вот кто она сама для себя… На этот вопрос ответа у Густы пока не было. Поэтому неожиданное предложение осталось без ответа.

Арман, не получив подтверждения, решил, что должен объясниться подробнее.

– Ты не такая, как все. Я на тебя смотрю, ты – совсем другая. Внешне-то, понятно, в мать пошла, но вот внутри… У тебя как будто есть что-то своё, что ты далеко от всех прячешь. Густа приподнялась на локте, стараясь разглядеть в темноте лицо мужчины, не просто залечивавшего в их доме телесные раны, но и изучавшего её семью, а главное – пытавшегося заглянуть в её душу. Внутренне Густа содрогнулась – к исследованию этих глубин она и сама готова пока не была. И пусть привычка к Ordnungу позволила не выдать волнения, но вопрос повис в воздухе, и над ним требовалось как следует подумать.

Она попыталась встать, но мужчина удержал её:

– Ты не думай, это я не для красного словца говорю. Погоди, ты ещё увидишь, какой я. Вот дай Бог, война закончится, заживём тогда.

– Спать пора…

Густа осторожно освободилась от объятий и выскользнула из узкой постели, чтобы тихонько заползти на своё привычное место рядом с самозабвенно сопящей во сне Эмилией. Девочка, среагировав на движение, повернулась и, не просыпаясь, прижалась к ней всей горячей детской спинкой. Сердце Густы зашлось от любви к дочке. Она долго лежала без сна, размышляя о прошлом, настоящем и будущем. Тем более что прошлая жизнь, по всей видимости, ушла невозвратно. То, что щедрой рукой дала ей судьба – любовь, титул, двое детей от любимого мужчины, возможность учиться самой и растить детей, как подобает наследникам рода фон Дистелроев, – всё это стало не более досягаемым, чем полет на Луну, чей свет проникал сейчас в её комнату.

Прошлое закончилось, оставив после себя незаживающие душевные раны, нереализованные возможности и эту, доверчиво подкатившуюся ей под бок, сладко спящую девочку. А также – свидетельство о браке, выданное местным пастором, и ларец, который она так и не удосужилась пока открыть.

О прошлом больше думать было нечего.

Настоящее радости не сулило. Война, тяжёлый крестьянский труд, а теперь – дополнительная опасность, принесённая в дом этими партизанами, один из которых лежит сейчас в её комнате на узкой кровати. Что она знает об этом человеке? Месяц прожили они под одной крышей, и Густа тщетно пыталась делать вид, что его здесь нет, словно это каким-то образом спасало от суровой реальности. Как оказалось, план был провальным – этот человек наблюдал за ней, а она – она не знала о нём ничего кроме имени. Кроме имени и того, что сегодня ночью он вдруг стал её любовником. «Боже мой! – Густа вдруг почувствовала, как в полной темноте краска стыда заливает её лицо, спускаясь горячей волной на грудь. – Я не знаю, в чьей постели я была этой ночью». Арман Розе, партизан со сломанной, а ныне почти зажившей ногой – вот всё, что знала она о мужчине, разделившем с ней постель. Этого было явно недостаточно, чтобы даже на мгновение подумать о том предложении, которое прозвучало в темноте. Но с другой стороны, с ним ей впервые за очень долгое время было хорошо. Она потянулась и почувствовала, что её тело до сих пор хранит следы этой ласки, сделавшей его счастливым. Телу было хорошо. А вот хорошо ли ей самой, ей – Густе-Брунгильде, этого она пока не знала. «Поживём – увидим», – с этой мыслью она провалилась в глубокий сон.

Арман провёл под их крышей ещё два дня. А ночью за ним пришёл толстячок Вилнис, раны которого уже тоже зажили. Они ушли тихо, стараясь не потревожить спящий дом.

Выйдя во двор, Густа смотрела на остатки снега, который носил по двору неутомимый ветер, не оставляя ни малейшего следа от тех, кто покинул хутор всего несколько часов назад. Всех ушедших поглощал лес.

За эти два дня они с Арманом говорили о многом. Кое-что он рассказал и о себе. На двенадцать лет старше Густы, он тоже успел пережить многое. Родился в Талси в семье железнодорожника, выучился в Риге на инженера и даже успел поработать «на железке» по специальности до войны. Почему пошёл в партизаны, Арман не делился, просто сказал, что иначе – не мог.

Да Густа и не расспрашивала. Ей вполне хватало своих переживаний. Она то корила себя, что так быстро забыла Георга, то напоминала, что весточки от него не было уже три года. Внешне по-прежнему спокойная, она едва справлялась с душевным смятением, которое поселил в ней этот мужчина. В ней боролись совершенно противоположные силы: желание спокойствия, стабильности и безопасности, – и вновь возродившееся со страшной силой желание познания и самосовершенствования. Стабильность означала продолжение привычной жизни на хуторе – те же коровы, тот же быт на всю жизнь. О том ли она мечтала в детстве?

Но и связаться с этим Арманом, практически незнакомцем, означало невероятную опасность не только для себя, но и для всей семьи, включая малышку Эмилию. К счастью, решения от неё сейчас и не требовалось.

– Я тебя не тороплю, понимаю, что ты ничего обо мне не знаешь. Да и жениться смогу только после войны, не в партизаны же тебя тащить. Ты просто знай, что я есть, а я уж найду способ наведаться.

Так он и ушёл, чуть прихрамывая и опираясь на плечо «малыша» Вилниса.

А следы запорошило снегом….

В попытках хоть как-то обрести душевный покой Густа решила пересмотреть свои богатства. Может быть, что-то колыхнётся в душе и наступит долгожданная ясность. Но при полном доме народа позволить себе эту роскошь она не могла. Приходилось ждать.

На Пасху, уже в апреле, в церковь она не пошла, сославшись на нездоровье. Густа так редко болела, что мама не на шутку встревожилась. Но папа, пытливо взглянув на дочь, понял её правильно:

– Эмилия, возьми бабушку за руку, пойдём-ка. Пусть Густа полежит, поспит, помечтает, глядишь, к вечеру и полегчает. Мы свечку за тебя поставим, дочка.

С тем и ушли.

Густа уж и не помнила, когда она оставалась в доме совсем одна. Наверное, никогда, во всяком случае, вспомнить этого она не могла.

• Предыдущая
• 32/65
• Следующая