Спортсмены - Гладков Теодор Кириллович - Страница 70

- Борис? - произнес Гриднев, и тень пробежала у него по лицу.

Но потом он улыбнулся и сказал:

- Руки.

Последняя инстанция - чемпионская чета Левиных, с которыми Лилов вместе выступал за «Пищевик».

- Видите ли, - отвечала Александра Михайловна Левина, - это была великолепная четверка. И другой такой у нас пока нет. Каждый из них был по-своему кон- пиком высшего класса. У Фаворского идеальная посадка, образцовое управление. Я всегда любовалась им, когда он прыгал. Распопова я знаю меньше, но сомнения нет, что он одаренный всадник. А Шабайло, единственный из них, до сих пор еще остается действующим спортсменом. Он за прыжки занесен в «Золотую книгу» города Гамбурга. Что же касается Лилова, то у него в езде было много и неправильного. Он действительно сидел порочно. Не всегда нога у него оставалась в точности там, где должна быть при прыжке нога всадника: каблук уходил слишком назад. Но было у него и одно преимущественное качество... Реакция.

Итак, «руки» и «реакция». Попробуем расшифровать, что же обыкновенно вкладывается у конников в эти магические понятия. А тут поистине некая мистика, н мы подходим к тем «пределам поэзии, - как это говорил Толстой, - которые обсуждать отвлеченно нельзя». «Анализировать этого, по-моему, нельзя, - говорил Толстой, - но это всегда чувствуется». Он имел в виду литературное творчество, но что за письменным столом, что в седле, творчество есть творчество. И все эти «руки» и «реакция» называются еще у конников «чувством лошади». Есть это чувство - есть и настоящий конник, нет «чувства лошади» - ничего нет!

Показателем тут служит прежде всего сама лошадь. Она на это чувство отзывается очень чутко. Если лошадь доверяется всаднику полностью, если она не только послушна ему, не только выполняет указания повода и шпор, но составляет со всадником как бы одно целое, то, стало быть, всадник этот одарен «чувством лошади».

По Филлису (патриарх манежа, автор «Основ выездки и езды»), «tact equestre» («чувство лошади») заключается в инстинктивной тонкости ощущения всадником каждого движения лошади во всей его полноте и вместе с тем во всех его оттенках. Лошадь чуть-чуть «сдала в челюсти», и рука всадника уже отзывается на это, лошадь едва заметно «свалила зад» (идет слегка боком), а нога всадника уже выправляет ее. Всадник - в седле, он не видит всей лошади, что существенно для правильного и продуктивного хода работы задних ног. Так вот, «чувство лошади» состоит в том, чтобы еже- мгновенно видеть перед собой лошадь по-гамлетовски - «очами души».

Как и всякое из чувств, «чувство лошади» таится в натуре человека и составляет его неотъемлемую принадлежность, но уровень и запас этого «чувства» бывают различны - от одного лишь намека, незначительной, хотя и заметной способности, до истинного дарования. Иногда чувство это так велико, что оно определяет личность всадника целиком.

У Филлиса выстроена целая шкала достоинств, желательных для человека в седле. Раньше всего проявляются смелость, хладнокровие. Затем постепенно приобретается «шлюсс», иначе говоря, прочная посадка. «Но до «чувства лошади», - писал эксперт, - еще далеко». О себе «волшебник выездки» говорил, что лишь на последнем этапе целой жизни, проведенной им в седле, он имел основание считать, что у него есть развитое «чувство лошади».

Но это, действительно, уже не одно «чувство», а некая «философия» верховой езды, вырабатываемая с годами и опытом. Самое же это «чувство» проявляется как раз с первых шагов, когда новичок еще только приближается к коню. Наметанный глаз тут же определит, останутся ли конь и всадник разобщены или же, напротив, найдут через «чувство лошади» общий язык. Дальнейшее говорит само за себя. Все садятся в седло, но вот он сидит по-настоящему, как у себя дома, «как на стуле» (говорил Филлис), но это не значит, что он развалился на этом стуле, а значит лишь - с полнейшей естественностью. Все хватаются за поводья, но у этого - «лошадь в руке». У всех почему-то лошади начинают капризничать, а у него одного как шелк. И чем дальше, тем яснее становится - всадник! «Чувство» человек имеет!

Брусилов приходил в манеж и у вахмистра спрашивал:

- Есть всадники?

- Никак нет, - отвечает вахмистр, - пока что незаметно!

А за ним целый полк, обученный не то что ездить верхом, а приемам высшей школы верховой езды. А подлинных «рук», а чутья все равно ни у одного нет! Но вот вдруг блеснут среди многих Андреев (мастер-самородок, называемый «первым русским наездником») или Лилов: по лошади видно и «столб финишный показывает» то же самое, и «порода сказывается»...

Теперь уж и спросить не у кого, почему Борис Михайлович не мог или не считал нужным исправить себе посадку, почему вместо того, чтобы, как полагается, на прыжке «прогнуть» спину, выгибал ее. Собственно, ошибка элементарная. Про человека, который так делает, говорят, что он сидит в седле, «как кот на заборе». Глядя, однако, как прыгает со сгорбленной спиной Борис Лилов, некоторые пробовали подражать ему. Но то, что получалось у Лилова, у других было в самом деле только ошибкой.

Фаворский разъяснял все это так, что Лилову важна была работа руками. Он продолжал вести лошадь в поводу и во время прыжка, между тем большинство все делает до прыжка, и дальше всадник в действия лошади уже не вмешивается. Не вмешивается прежде всего потому, что можно сделать только хуже, лишь помешать лошади, сбив ее и с хода и с толка. А при нынешних маршрутах и препятствиях, которые громоздятся выше лошади и требуют от коня кошачьей гибкости, а от всадника мгновенного расчета, лиловские «руки» решали дело. Да, он выгибал спину, это все видели, но лишь знатоки замечали, как он работает руками, как он действует поводом, а если нужно - и хлыстом.

Снимки сохранили полеты Бориса Лилова над препятствиями. Кроме рук и посадки, стоит обратить еще внимание на лицо, глаза: в любой из моментов прыжка всадник смотрит, следит за тем, что делает он сам и лошадь, а это не так часто встречается. Некоторые считают даже за шик в момент прыжка «убрать голову», лихо отвернуться в сторону, как бы показывая: «Сделал все, что мог, а теперь будь что будет!» Нет, Борис Лилов был мастером от начала и до конца, от первого и до последнего момента, в полном смысле мастером, создающим прыжок. Расчет? Он не боялся, не стыдился расчета во всю меру отпущенных ему способностей, а там, выше, должно было, он знал, сработать уже «чувство лошади».

Борьба и соперничество обостряли у него это «чувство». В характере его, как спортсмена, поистине сказывалось нечто «ямщицкое»: не любил, так сказать, медленной езды. У конников есть такой вид соревнований - «до первой ошибки». Первое же поваленное препятствие - и всадник сходит с дистанции. Кроме того, устанавливается норма времени. Скажем, две минуты. Иными словами, кто больше за это время возьмет препятствий. И тут Лилов не то ято соперников не знал, а выглядел просто всадником другого класса, чем остальные. На классических конкурах его бивали. Случалось, что и лошади под ним отказывались прыгать. «Не мог справиться с лошадью мастер спорта Борис Лилов», - читать странно, но так и было. Необходимость методического расчета и оглядки при езде на классический конкур притупляла в нем самое выигрышное - эту реакцию. Но до «первой ошибки», когда дело решает изобретательность на ходу, ловкость, когда требуется удаль и та знаменитая кучерская способность, взявшись за вожжи, сказать «Черт побери все!» - тогда говорило в Ли- лове - лиловское, «ямщицкое», тут и полная гармония во взаимоотношениях с конем устанавливалась, и был Борис «как птица в полете, как рыба в воде»...

Вот прыгают один за другим десять человек. Для большинства первый же барьер оказывается чреват «первой ошибкой». «Сердца» у людей не хватает! Наконец, наиболее стойкий и опытный преодолевает шестнадцать препятствий. Однако на старт вызывается Борис Лилов - и берет двадцать один барьер. Он взял бы и больше с той же чистотой, да две минуты кончились.

Относился к мастерству и «чувству лошади» Борис Михайлович без мистики, но знал, что это есть и этим все держится. И тут уж многого не высчитаешь, не учтешь. Бывают и парадоксы... Однажды весной выехала смена всадников первый раз из манежа на улицу. Лошади были как на пружинках. Они только высматривали случай, им только повод был нужен для того, чтобы взвиться свечой. Лошади ведь не так уж боязливы, они чаще делают вид, будто боятся. Ну, отдаленные гудки машин и чириканье воробьев не могло быть приличной причиной для безобразия. Но тут с треском отлетели в заборе доски, и через дыру высунулась... козлиная борода. Это один из «мамонтов» по старинному ипподромному обычаю держал на конюшне козла, считая, видимо, что и в наши дни козел на конюшне, как и века тому назад, приносил и пользу и счастье: это он отгоняет оводов и... Правда, никаких оводов на городском ипподроме нет, но традиция есть традиция. Словом, этот бородатый дьявол вышел погулять, весенний воздух на него, в свою очередь, возымел действие, и, увидав забор, решил он растратить на него избыток пробудившихся в нем сил. Что тут было с лошадьми! Всадников раскидало по всему ипподромному полю. Кони носились с развевающимися поводьями и стременами. Один спортсмен усидел только потому, что его занесло за угол конюшни, и там ему удалось успокоить лошадь. «Тогда считать мы стали раны, товарищей считать...»