Дочь палача и дьявол из Бамберга - Пётч Оливер - Страница 53

Артисты робко зашептались, после чего репетиция продолжилась. При этом режиссер то и дело прерывался, чтобы внести правки, или театрально закатывал глаза, когда кто-нибудь запинался.

Барбара глубоко вздохнула и полностью сосредоточилась на своей следующей реплике. Они играли «Петера Сквенца», комедию некоего Андреаса Грифиуса. Барбара даже прочесть толком не успела эту короткую пьесу. По сюжету, несколько простодушных ремесленников собираются устроить представление перед королем и его свитой, и затея их проваливается самым дурацким образом. Барбаре досталась роль принцессы Виоландры и сводилась лишь к тому, чтобы хлопать ресницами, блистать красотой и время от времени выдавать что-нибудь высокопарное. Сэр Малькольм играл главную роль: учителя Петера Сквенца. Барбара в изумлении наблюдала, как он без видимых усилий превращался в глупого шута. Все у него получалось совершенно легко и естественно. Казалось, он действительно мог войти в любой образ, какой ему заблагорассудится. Вот и теперь режиссер раболепно поклонился перед королевским балконом и прошепелявил, как старый беззубый крестьянин:

– Ва-ва-ваше высосочество, с-слишком много п-при вашем д-дворе ду-ду-р-р-аков!

Чем больше Барбара думала о предстоящем выступлении в замке Гейерсвёрт, тем сильнее у нее съеживалось нутро. Малькольм обещал ей роскошное платье, которое за ночь еще следовало немного перешить. Старое перед самым приездом в Бамберг утонуло в реке, когда перевернулась повозка. Сейчас Барбара была в простом сером платье с грязным корсажем. У нее дрожали колени, и чувствовала она себя никакой не принцессой, а скорее служанкой, забывшей свое место.

«И зачем я только ввязалась в этот балаган?» – подумала девушка.

Но потом ей вспомнился Матео. Ведь он томился в камере неподалеку отсюда. Сэр Малькольм ясно дал ей понять, что Матео сам попросил бы ее сыграть эту роль – только ради того, чтобы артисты не лишились теплого и безопасного крова.

– Спокойствие, спокойствие, Pax vobis! Стыдиться нечего! Стойте же, стойте! – восклицал сэр Малькольм в роли Петера Сквенца.

Между тем один из артистов в жалком костюме льва ползал по сцене на четвереньках. Оставалось только надеяться, что епископ не обделен чувством юмора.

– Прочь отсюда, мастер лев! – крикнул сэр Малькольм, закрыв глаза ладонью. – Прочь…

В это мгновение со стороны окон донесся грохот и звон. Барбара оглянулась и заметила, как за выпуклым стеклом мелькнула размытая тень.

– Дьявол, это прихвостни Жискара! – закричал сэр Малькольм. – Черт бы их побрал!

С необычайным проворством он спрыгнул со сцены, подскочил широкими, неуклюжими шагами к окну и распахнул его.

– Сволочи! – прокричал режиссер и погрозил кулаком. – Ха, это вам не поможет, Жискар! Мы все равно лучше!

Барбара подбежала к окну и увидела во дворе опрокинутую лестницу. Рядом какой-то человек поднялся на ноги, потер ушибленные руки и бросился наутек. В самом углу Барбара заметила наконец Жискара. Французский режиссер насмешливо покривился.

– Хо-хо, «Петер Сквенц», значит! Mon dieu, до чего пошлая и плоская пьеса! – выкрикнул он тонким голоском. – Епископ определенно даст вам приют. В свинарнике! Ха-ха, именно этого и заслуживает ваша бездарная комедия!

– Еще посмотрим, Жискар! Готовьтесь к холодной, чертовски холодной зиме! Тогда у вас будет уйма времени, чтобы сочинить хоть одну собственную пьесу, вор и неудачник!

Малькольм закрыл окно и медленно выдохнул, словно пытался собраться.

– Думаете, они теперь тоже начнут репетировать «Петера Сквенца»? – встревоженно спросил Маркус. – Если Жискар первым выступит перед епископом, нам придется несладко.

Малькольм отмахнулся. Его злость и волнение словно улетучились.

– Вздор, они репетируют скучного «Папиниана». Этой слезливой дрянью сейчас никого не прельстишь.

– «Папиниана»? – Маркус недоуменно взглянул на режиссера: – Откуда вы знаете?

Тот осклабился, как крокодил.

– Ну, не только Жискар может шпионить. Я тоже. С тем лишь отличием, что остаюсь при этом незамеченным. – Он невинно пожал плечами: – Это, между прочим, была моя идея, чтобы Жискар поставил «Папиниана».

Теперь и Барбара окончательно растерялась.

– Ваша идея? Но как…

Малькольм прижал палец к губам и заговорщически ей подмигнул:

– Тсс. Неизвестно, может, нас снова подслушивают, – прошептал он, осторожно посмотрел в окно и только потом продолжил с улыбкой: – Я дал гульден одному смышленому парню из охраны епископа, чтобы тот по секрету сказал Жискару, будто «Папиниан» – любимая пьеса его превосходительства.

– А на самом деле нет? – спросила Барбара.

– Хм, не то чтобы… Епископ ненавидит «Папиниана». Это до смерти скучная пьеса о какой-то интриге против римского императора. Мы, в отличие от Жискара, уже бывали в Бамберге и, разумеется, выяснили, что его сиятельству по душе, а что нет. – Сэр Малькольм улыбнулся еще шире. – Архиепископ Филипп Ринек любит дурацкие комедии, особенно если в них фигурируют животные. Думаю, наш «Петер Сквенц» здорово повеселит его. – Тут он деловито хлопнул в ладоши. – Все, продолжаем репетицию, дорогие мои! Чтобы наша комедия не обернулась трагедией. Мы еще не выиграли.

Погруженный в раздумья, Симон смотрел на рисунок в травнике Лоницера. На нем был изображен грязно-желтый цветок белены и рядом – несколько черных семян, которые всегда напоминали цирюльнику мышиный помет. Под рисунком черными неровными буквами стояла пометка:

Снотворное? Прочие ингредиенты: мак, мандрагора, болиголов…

У Симона по спине побежали мурашки. Куизль уже ушел, чтобы разыскать брата и поговорить с ним. Что, если Бартоломей или его помощник Алоизий действительно как-то причастны к этим ужасным убийствам? Неужели все эти дни они жили в доме самозваного оборотня? Симон немного знал Бартоломея и поэтому вполне мог такое допустить. Бамбергский палач был угрюмый и молчаливый, как и его старший брат, хоть и казался более чувствительным. И да, похоже было, что он что-то скрывает. Или это лишь странная враждебность по отношению к Якобу делала его таким мрачным?

Симон нахмурился и задумчиво провел указательным пальцем по рисунку. До сих пор его всегда поражал острый ум тестя. Но теперь он засомневался в правоте Куизля. Возможно, было еще что-то такое, что подпитывало недоверие палача к собственному брату. Странного запаха от трупа и заметки в книге было явно недостаточно.

Фронвизер налил себе еще немного разбавленного вина и рассеянно полистал книгу. Отыскал изображения мандрагоры, ядовитого болиголова и цветков мака. Ему нравились эти иллюстрации. Глядя на них, он чувствовал, что природа, несмотря на все превратности, была вполне постижима.

Лишь через некоторое время Симон опомнился. От вина его стало клонить в сон и пропало чувство времени. Близился полдень, а Магдалены с детьми все не было. Куда же они запропастились? Этот город и впрямь хуже пчелиного улья… Но потом Симон решил, что Магдалена могла отправиться к Катарине, чтобы утешить свою будущую тетку из-за расстроенной свадьбы. Возможно, уже появились какие-то новости и Совет позволил устроить праздник хотя бы в малом зале в трактире «У лешего»…

Симон быстро разгладил одежду и брызнул в лицо водой из тазика в коридоре, после чего поспешил к Домбергу, у подножия которого, недалеко от реки, располагалось скромное жилище Иеронима Хаузера. Цирюльник как-то раз уже провожал Катарину домой и даже побеседовал с ее отцом о книгах, так что быстро отыскал небольшой домик рядом с шумной таверной. Над ним вздымался Михельсберг, и узкие тропки вились сквозь виноградники от низины к монастырю. В этой части города явно проживали люди с достатком, и Симон все не мог взять в толк, как Хаузеры смогли позволить себе этот дом.

«Бартоломею и впрямь повезло с женой, – подумал он. – Если, конечно, вообще дойдет до свадьбы…»

Симон постучал в дверь, и через некоторое время ему открыл сам Иероним Хаузер, бледный и небритый, в поношенной мантии. Вид у секретаря был довольно потрепанный. Он уже собрался выразить свое негодование, но потом узнал Симона, и губы его растянулись в улыбке.