Объятия незнакомца - Такер Шелли - Страница 26

• Предыдущая
• 26/126
• Следующая

– Почему ты все время запираешь двери в мою комнату, Макс?

Она спросила об этом как бы невзначай, но добилась желаемого результата. Он замолчал на полуслове, прервав свои бесконечные разглагольствования о науке, которая, по-видимому, доставляла ему истинное наслаждение.

Он поднял голову от стола, заваленного книгами; серые глаза холодно поблескивали из-за стекол очков, которые он надевал во время чтения.

– Чтобы уберечь тебя, разумеется.

– Уберечь? От чего? – тревожно спросила она. Прошелестев шелковым платьем, она подобрала под себя ноги, устраиваясь поудобнее в мягком кресле.

– От людей, которые разыскивают нас. Если им удастся выяснить, где мы, и проникнуть в дом, то пусть они встретят хоть какое-то препятствие на своем пути. Я не хочу, чтобы они похитили тебя спящей. – Он снова уткнулся в книгу. Утреннее солнце, заглядывавшее в окно за его спиной, играло в его светлых волосах. – Да и зачем тебе бродить ночами по дому?

– Я вовсе не собираюсь бродить по дому. Мне просто... не нравится, что меня постоянно запирают, это напоминает мне о лечебнице. Я уже чувствую себя... твоей пленницей.

– Ну, Мари, что ты говоришь! – Он снова поднял голову и, потянувшись к ней через стол, взял ее ладонь и легонько сдавил ее, поглаживая пальцем гладкую поверхность рубина. – Ты не пленница, ты моя жена. Я чувствую за собой вину, что не сумел тогда оградить тебя от опасности. Если с тобой опять что-нибудь случится, я не прошу себе этого. Вот я и делаю все, что в моих силах, дабы уберечь тебя.

Его голос, теплый и ласковый, нежное пожатие его руки подействовали на нее, быть может, оттого, что в последние два дня он держался с ней как-то холодно и напряженно. На щеках у нее вспыхнул румянец, и она вновь почувствовала странную, пульсирующую дрожь.

Он впервые прикоснулся к ней после того поцелуя.

Она испугалась, как бы его теплота не поколебала ее решимости: ведь она все утро готовилась к этому разговору.

– Макс, я... устала от твоей осторожности. Мне не хочется, чтобы меня постоянно оберегали. Я устала сидеть взаперти в этом доме, в духоте. А твои ученые рассуждения и лекции ничуть не помогают мне. Я по-прежнему ничего не помню. Может, стоит попробовать что-то другое?

– Дорогая, я же говорил тебе: ты очень любила науку. В ней и только в ней ты находила радость и удовольствие. Разве не логично предположить, что именно любимое дело озарит твою память?

Он выпустил ее руку и откинулся на спинку кресла.

Рука горела. Ей даже хотелось подуть на нее, как вчера за обедом он научил ее дуть на ложку с горячим супом. Но она ограничилась тем, что провела ладонью по прохладному шелку юбки.

– Но ведь оно не озаряет.

– Почему же? Ты уже вспомнила, что умеешь читать на немецком и английском.

– Ну да. И ты считаешь, что я помню английский и немецкий, оттого что большинство журналов по химии печатается на этих языках. Но меня вовсе не интересует...

– Мари, я пытаюсь помочь тебе. Но нельзя же рассчитывать, что за один вечер ты вспомнишь все.

Она почувствовала себя виноватой.

– Да, конечно. Я знаю... ты хочешь помочь. И ты действительно помогаешь мне. Даже если наши занятия окажутся бесполезными, я все равно очень благодарна тебе. Ты так внимателен ко мне. Привез сюда картину, мои платья. Я все больше и больше убеждаюсь, что ты и вправду мой муж. Что ты не обманываешь меня.

Он был явно задет ее словами.

– Значит, ты думаешь, что я стараюсь только дня того, чтобы убедить тебя?

– Нет, – поспешно ответила она. – Хотя... иногда думаю. – Она облизнула пересохшие губы. – Наверное, ты просто хочешь завоевать мое доверие, сделать так, чтобы я не боялась тебя. Ведь ты же не хочешь причинить мне вреда? Верно?

В глазах его мелькнула боль, и он снова углубился в книгу. Неужели он обиделся?

– Нет, Мари. Конечно, я не причиню тебе вреда, – на конец, тяжело вздохнув, произнес он. – Я уже много раз повторял тебе это. И я делаю все, что в моих силах, чтобы обезопасить тебя, помочь тебе, но ты, дорогая... С тобой очень непросто.

Она поерзала в кресле.

– Прости меня, Макс. Я знаю, нужно набраться терпения. Знаешь, мне очень нравится то, как мы с тобой проводим вечера. – Она улыбнулась, вспоминая, как он, просмотрев после ужина газеты, учил ее играть в шахматы и в карты. – Но этих ежедневных занятий наукой я понять не могу. И еще я не понимаю, как это может быть, чтобы я любила науку. Должно быть, я была ужасно скучным человеком.

– Вовсе нет. Ты была чудесна, великолепна. Хотя, по чему была – ты осталась такою! Просто раньше ты с удовольствием помогала мне в моих экспериментах. Потому-то я и решил, что для начала, чтобы расшевелить твою память, мы должны заняться химией.

– Для начала? Но ведь мы занимаемся ею уже два дня. Давай прервемся. Сегодня чудный день, светит солнышко. Давай погуляем. Может быть, я увижу что-нибудь и вспомню. Он перевернул страницу.

– Ты прекрасно знаешь, что мы не можем выходить из дома. Не можем по той же причине, по которой я каждый вечер запираю двери в твою комнату. Ведь я делаю это ради твоей безопасности, Мари!

Его тон ясно давал понять, что вопрос исчерпан. Этот тон появлялся у него довольно часто, и изрядно раздражал ее.

Он водрузил на нос очки, окончательно отстраняясь от нее.

– Итак, мы говорили о процессе горения.

– Это ты говорил о нем, – тихо заметила она. – А я в это время скучала.

Не обращая внимания на ее слова, он начал читать:

– Процесс горения обычно сопровождается выделением света и тепла, которые вызывают постепенное или мгновенное плавление материалов, вовлеченных...

Она вздыхала, ерзала в кресле, потом принялась теребить кружева, выглядывавшие из-под рукава платья. Пагода – так назвала эти рукава мадам Перель. В локтях узкие, затянутые лентой, они расходились внизу широким воланом.

Как многого она не помнит. Сколько незнакомых слов, которые нужно учить заново. Вот, например, это ее платье называется сакэ. Широкая юбка, берущая начало от лифа, натягивается на какую-то проволочную корзину, которая называется фижмами и закрепляется на талии, благодаря чему ее бедра кажутся безобразно широкими. А этот корсет, который у нее под платьем... Он поднимает и выпячивает ее груди так, что они едва не вываливаются из лифа.

• Предыдущая
• 26/126
• Следующая