Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию (c гравюрами) - Олеарий Адам - Страница 111
- Предыдущая
- 111/139
- Следующая
4 ноября мать Мусала через посланных благодарила послов за дружбу, оказанную во время путешествия ее сыну, и просила, чтобы послы до своего отъезда зашли к ней и получили от нее благословение на дорогу.
После обеда явился знатный перс с несколькими слугами из города, чтобы приветствовать послов. Это был кастрат; его прислал шах персидский, чтобы увезти сестру татарского князя Мусала к шаху для брака. Он обещал оказать всяческую службу послам. Он, вместе со своей свитой, так охотно пробовал наши напитки, что все они не знали, как ушли с судна, и одного из слуг, как мертвое животное, в бесчувственном состоянии пришлось с корабля спустить в лодку.
6 того же месяца я с фон Мандельсло и другими нашими знатнейшими служащими был отправлен, чтобы подарить воеводе большой бокал, а обер- и унтер-канцлеру каждому по перстню с рубином; кроме того, мы должны были приветствовать князя Мусала вместе с его княгиней-матерью и пожелать всякого благополучия по случаю счастливого возвращения ее сына. Нас везде хорошо приняли и великолепно угостили фруктами, водкой, пивом, медом и вином. Здешний воевода проявил такое же великолепие и пышность, как нижегородский. Среди других разговоров он упомянул и о природе и свойствах персов, которые «произносят очень любезные и льстивые речи, но не заслуживают даже наполовину веры в свои слова, так как дела соответствуют их поступкам едва наполовину».
Князь Мусал принял нас любезно перед своим двором и провел нас к матери своей в большой выстроенный из глины зал, 4 стены которого были полны сводчатых ниш, где частью стояли красиво убранные и уложенные шелковыми и бумажными одеялами кровати, частью же лежали разные вытканные и шитые пестрым шелком и золотом платки. По сторонам стояли несколько ящиков, которые были наполнены подобными же вещами и застланы коврами. Вверху у стен под потолком висели два ряда пестро раскрашенных деревянных и глиняных сосудов. Колонны внутри дома были обвешаны многими красивыми саблями, луками и стрелами. Старая княгиня, высокая осанистая матрона лет 46–60, по имени Бикэ, сидела на стуле в длинном черном, подбитом соболями кафтане или спальном халате. Сзади на голове у нее был прикреплен надутый бычий пузырь, который, подобно голове, был обвит флером, шитым шелком и золотом; вокруг шеи был надет пестрый шелковый платок, концы которого свисали вниз и были распущены на плечах. За ее стулом стояла прислужница, с таким же пузырем на голове. Говорят, это — признак вдовства. По правую сторону ее помещались 3 ее сына; из них 2-младших были и простых крестьянских одеждах и в накинутых войлочных плащах; за ними стояли несколько слуг, которые из-за недавнего убийства старшего сына надрезали себе лбы. По левую сторону помещался длинный ряд старых татар, представлявших собой придворных офицеров и советников. После того как княгиня Бикэ любезно ответила нам на наше приветствие, она велела поставить рядом с собой несколько стульев и нам присесть на них. Так же точно перед нами был поставлен небольшой стол, который был уставлен всякими фруктами, медом и водкой. Несмотря на нашу просьбу, сыновья не желали садиться при нас, указывая на то, что у них не принято, чтобы во время бесед или при чужих гостях они могли сесть в присутствии своей матери; напротив, они должны из почтения к ней все время стоять и прислуживать.
После того как мы некоторое время поели, а княгиня и сыновья и советники вдосталь попробовали нашу одежду спереди и сзади и с изумлением осмотрели ее, она сама подала каждому из нас по серебряной чаре, полной очень крепкой водки, как говорят, приготовленной из пшена. То же сделал и князь Мусал, примеру которого последовали его братья. Нас попросили, чтобы мы разрешили и слугам нашим выпить, что она им поднесет. Тем временем за княгиней открылась дверь в комнату, в которой можно было видеть много женщин. Впереди всех стояла ее дочь, выдававшаяся замуж за шаха персидского, барышня лет 16, прекрасной белизны и чистоты лица, с черными, как смоль, свисавшими сзади кручеными локонами. Находившиеся в этом помещении столь же, как и находившиеся вне его, любопытствовали посмотреть на нас и на наш костюм; они глядели одна через другую; зачастую, по кивку Бикэ, закрывали дверь, но потом опять открывали ее. Они теребили одного из наших слуг, потащив его в сторону двери, осматривали его одежду и шпагу, которую он ради них должен был обнажить, удивлялись полировке, но когда мы хотели посмотреть на них, они опять скрывались, чтобы вновь выйти наружу, подобно Галатее.
В конце концов, когда персидский посланец жениха, по обыкновению своему, пришел и сюда, дверь к женщинам была поспешно закрыта, и более ни одна из них не показывалась. Вскоре после этого мы простились и пошли посмотреть татарский город. Здесь нас встретили несколько красивых молодых татарских женщин в разнообразных крашеных рубахах. Они без стеснения хватали нас и не хотели раньше отпустить от себя, пока ими не был вполне ощупан и осмотрен наш костюм.
6 того же месяца купчина дал нашему послу прочитать письмо, которое, по его словам, дербентской губернатор отправил в ответ ему на его письмо из Астрахани от 25 сентября. В этом письме султан выражал сердечную радость по случаю нашего прибытия и советовал, чтобы купчина приезжал не раньше, как доставив по водному пути и нас с собой.
17 того же месяца персидский толмач Рустам прибыл обратно с дагестанской границы с сообщением, что персы не только убрали назад всех верблюдов и все повозки, но также забрали и все дерево и весь хворост, чтобы пользоваться ими во время плохой дороги. Поэтому было решено, что дальше мы поедем водой.
8 того же месяца мать Мусала отправила послам подарки, а именно: двух овец, 60 кур, а также другие съестные припасы и напитки. Так же точно и старший канцлер [дьяк] русский прислал одну овцу, полбочки масла и бочонок меду. После полудня пришел Мусал, чтобы проститься с послами. Он привел с собой дагестанского мурзу, брата того, что княжил в Тарку; поверх простой одежды у него надет был мохнатый войлочный плащ, подобно как у других простых татар. Он сказал, что пришел нас проводить до резиденции своего брата в Тарку. Он был высокомерного нрава; ему не нравилось, что к Мусалу относились дружелюбнее и любезнее, чем к нему; он не захотел также стоя пить здоровье великого князя, а когда Мусал продолжал настаивать на том, чтобы он встал и сказал, знает ли он, в чьей он земле, он высокомерно отвечал: он сомневается в том, в земле ли он великого князя или своей собственной (Терки и вся эта область раньше принадлежали татарам). С Мусалом он начал браниться, говоря, что, хотя тот и ходит в красивых одеждах, все-таки он не что иное, как раб великого князя; он же в своих простых одеждах князь свободный, никому, кроме Бога, неподвластный; в конце концов, он вовсе не захотел пить здоровье великого князя, поднялся и уехал. Слуги его унесли у нашего пастора его серебряную ложку и нож, случайно лежавшие на столе, а от моего камзола, крепко уложенного на моей постели под подушкой и другими вещами, совершенно отрезали и захватили с собою свисавший вниз рукав.
Мусал же с послами продолжал веселиться и, в конце концов, попросил за нашего арестованного боцмана, чтобы его выпустили из темницы и милостиво приняли вновь, что и было исполнено. Поэтому меня с гофъюнкером поздно вечером послали в город к воеводе, чтобы вновь освободить арестанта и в то же время пожаловаться на никуда негодного и сбежавшего третьего дня русского лоцмана. Ночью за нами был послан лакей, чтобы сообщить, что ветер благоприятный и что нам следовало бы спешить на корабль, даже если мы ничего не успели справить. Когда, однако, мы, вполне исполнив поручение, вернулись к морю, то корабль уже успел подвинуться вперед, но, так как ветер вдруг стал дуть в обратную сторону, нам пришлось грести против ветра. Мы должны были поэтому бросить якорь. Тем временем воевода прислал нам свои подарки, а именно: 100 штук копченой рыбы, 4 бочки пива, и бочку французского вина, и бочку меду, и бочку уксусу, 2 овец, 4 длинных пряника и несколько хлебов. Слуги, принесшие эти подарки, получили несколько рублей деньгами и вволю водки; достаточно напившись, они, ударив челом, уехали.
- Предыдущая
- 111/139
- Следующая
