Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию (c гравюрами) - Олеарий Адам - Страница 113

• Предыдущая
• 113/139
• Следующая

(Книга IV, глава 13)

О втором нашем кораблекрушении

После того как мы 12 весь день простояли на якоре, к вечеру после 9 часов ветер переменился и сильно подул с севера, мы вновь снялись с места, шли совершенно перед ветром (фордевинд) с курсом Ю к В [ZtО] и к 11 ч. имели грунт на глубине то 20, то 30 сажен, то совсем его теряли. Так как ветер перешел в бурю, то мы, не желая, в столь незнакомых водах, темной ночью, когда ничего нельзя было видеть кругом, давать кораблю слишком сильный ход, сняли все паруса, но, тем не менее, ветер нес нас с быстротой 2 миль в час. После 12 часов ночи одно несчастье за другим стало обрушиваться на нас. Прежде всего лот, при втаскивании, зацепился за корабль и затонул. Шлюпку мы сначала передали в особое управление двух боцманов, поручив им идти на парусах за нами, но так как шлюпка была низка, волны часто заливали ее, и боцманы, считая себя не в силах бороться с ними, поспешили вновь на корабль и привязали шлюпку с помощью каната. Мы тащили за собой также корабельную лодку, а также и другую еще, купленную у русских. Все эти лодки, раньше, чем мы успели спохватиться, наполнились водой, и сначала погибла из них русская, а затем и корабельная. Наконец оборвалась и шлюпка, после того как с большим затруднением для корабля, ее некоторое время удавалось тащить позади, и затонула. На ней находились несколько орудий для каменных снарядов, ядра, цепи, канаты, смола и другие необходимые для корабля вещи; все они погибли также. Таково было начало нашего кораблекрушение на Каспийском море. Высокие и короткие волны приводили к тому, что наше судно, которое было очень длинно и лишь из соснового дерева, извивалось как змея и расходилось в скреплениях. Нижняя часть постройки так скрипела, что во внутреннем помещении едва можно было расслышать собственное слово. Волны, одна за другой, опасно обрушивались на корабль и перебрасывались через него, заливая его так, что нам постоянно приходилось выкачивать и вычерпывать воду. Мы чувствовали себя при этом очень нехорошо, так как вспоминали, что уже испытано кораблем на Волге и при выходе в [Каспийское] море вследствие постоянного таскания в ту и другую сторону. Персидский лоцман также хотел быть на своем судне и поближе к суше, так как если бы корабль затонул, то решительно не на чем было спастись хотя бы одному человеку. Поэтому вновь мы провели ночь в сильном ужасе, страхе и опасениях.

13 ноября, с рассветом дня, мы заметили, что находимся недалеко от суши. Мы увидели дербентские горы, от которых полагали себя в расстоянии приблизительно 10 миль. Так как буря несколько поулеглась, мы подняли большой парус [гротсель], а затем, чтобы тем скорее достигнуть суши, еще и мачтовые паруса [марсели]. Так как мы, однако, ночью слишком далеко вдались в море, а ветер, дувший с С к В [NtO], был слишком силен, мы, ради ветра, с горем должны были проехать мимо давно желанного города Дербента. Мы прошли мимо персидского берега, который тянется в постоянном направлении с С на Ю, и искали пристанища, которое нашли в 10 милях за Дербентом у персидской деревни Шазабат, которую у нас называли Низовой; пришлось, однако, остановиться в открытом море, в котором мы, около 4 часов пополудни, бросили якорь на глубине 4 сажен при иловатом грунте. Против Дербента и за ним более чем на 6 миль тянется исключительно скалистый грунт, так что нельзя бросить якорь; и у самого Дербента нет безопасной гавани, где бы можно было пристать и оставаться на долгое время в безопасности. Когда мы теперь стали на место, ветер и волны сильно стали теснить судно, так что сломился румпель у руля. Поэтому мы тотчас же взялись за брусья, подняли руль из крюка и спустили его на канате далеко в море, чтобы он не разбил кормы у корабля. Корабль так неспокойно стоял на якоре и так стал заливаться водой, что мы остальную часть дня, а равно и всю ночь должны были пронести у насосов. В течение одного часа я насчитал 2000 выкачиваний, но все-таки мы не освободились от воды.

На следующее утро, 14 ноября, когда стало спокойнее, мы охотно вышли бы на сушу, но не имели лодки. Поэтому мы велели несколько раз выстрелить из орудий и мушкетов, чтобы персы с суши пришли к нам. Когда, однако, в течение 3 часов никого мы не увидали, то начали скреплять доски и бревна, чтобы сделать плот, на котором полагали несколько человек выслать на берег. Наконец, с суши вышли к нам 2 лодки, посланные начальником села (здесь его называли кауха), и доставили два больших метка с яблоками и грушами для привета. Мы так же были обрадованы их прибытием, как они, по их словам, нашим прибытием. Они заявили готовность служить во всем и просили послов, чтобы те с корабля поспешили на сушу, забрав с собою все самое для них дорогое: на тихую погоду, по их словам, нельзя было надеяться; так оно на деле и вышло.

Послы с несколькими людьми, мушкетерами и поручиками, равно как и с лучшей частью багажа или вещей, сели в персидские лодки и уехали в то время как остальные (среди них, по известным причинам, находился и я вместе с фон Ухтерцом, маршалом и гофмейстером) остались на судне, чтобы переправиться в другой раз. На берегу стоял кауха на серой лошади, окруженный многими слугами. Когда он увидел, что лодки, ввиду мелкого дна, не могут вполне пристать к берегу, он сошел с лошади, послал свою лошадь навстречу послам и они, один за другим, на ней выехали из воды. Таким образом, около полудня послы, с Божьей помощью, впервые стали ногой на почву Персии.

Первым зрелищем, которое они увидели на берегу, был поезд невесты, которую провели мимо них в другую деревню; невеста, а с ней многие женщины ехали верхом по-мужски на лошадях. Что же касается нас остальных, оставшихся на корабле, то с нами, говоря словами фон Мандельсло в его описании путешествия, гирканский Нептун начал играть ту же трагедию, которую в минувшем году об это же время играл балтийский. Едва послы высадились на берег, как с юга подул сильный ветер, который превратился в столь жестокую и страшную бурю, что я сомневаюсь, была ли более сильна буря в Балтийском море, прогнавшая нас мимо ревельской гавани; из-за бури никто ни с суши не мог попасть к нам, ни мы не могли выйти на сушу. Вследствие этого мы вновь впали в крайнюю опасность и в сильную боязнь. Корабль, освобожденный от части груза, зачастую высоко подбрасывался волнами, поднимавшимися с горы высотой, опасно кидался в воздух, затем опять низвергался в пропасть, как бы проглатывался морем и вновь извергался. Обыкновенно вода стояла на верхней палубе с фут высотой, так что никто не мог долго стоять здесь. Наверху у поперечных брусьев судно сильно раздалось, так что мы опасались, как бы оно, будучи вообще в плохой сохранности, не переломилось посередине, где оно сильные всего сотрясалось. Якорь начало стаскивать с места, и нас понесло на четверть мили дальше: это мы усмотрели по деревьям, которые сначала видны были на суше за нами, а затем оказалось впереди нас. Поэтому мы выбросили еще два якоря, которые, однако, вечером, около 11 часов, оба оторвались; тогда мы выбросили и большой главный якорь. Вскоре за тем оторвался руль, привязанный к канату, и пропал. Корабль стало так заливать водой, что не помогало никакое выкачивание; пришлось поэтому не переставая вычерпывать воду котлами. Около полуночи, когда ветер получил восточное направление, корабль пришелся вдоль волн, которые так его качали, что оба борта глубоко западали в воду; при этом [грот]-мачта разбилась на три части и вместе с бизанью с большим треском повалилась за борт. Благодаря Божьей помощи никто не пострадал от этого, несмотря на то, что мы большей частью расположились вверху на судне рядом с бизанью. Боцманы кричали мне, не рубить ли им канаты, чтоб освободить корабль от опасных толчков со стороны [сорвавшихся] деревьев. Я охотно дал свое согласие.

Так как, из-за трехдневной бури, мы очень мало ели и совершенно утомились от бодрствования и постоянной работы, то мы, в конце концов, опустили руки и совершенно отчаялись. Вновь на нас напал страх смерти, и слышны были большой плач и жалобы. Я и Флеминг взяли каждый по два пустых бочонка из-под водки, связали их веревками и повесили себе на шею; мы сели на верхнюю каюту в том мнении, что если корабль затонет, то в таком виде мы тем скорее попадем на сушу к нашим спутникам или живыми или же в виде мертвых тел. Во время столь большой опасности корабельный плотник Корнилий Иостен спустился вниз в погреб, который теперь уже никем не оберегался, и так напился водки, что потерял сознание и упал замертво на палубе; мы бы и не знали, что с ним случилось, если бы его не выдал сильный запах водки, шедший от него. Другие боцманы не покладая рук продолжали усиленную работу и увещевали людей наших еще потрудиться пару часов, так как, может быть, буря уляжется, и Бог пошлет помощь. Тут стали вновь даваться обеты, обещаны были милостыни бедным, и работа была продолжена с тем, чтобы хотя продержать судно над водой. Мы вывесили сигналы в виде белых платков и несколько раз стреляли из орудий, чтобы указать на сильнейшую нашу опасность и просить о помощи.

• Предыдущая
• 113/139
• Следующая