Гонки на выживание - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" - Страница 7

• Предыдущая
• 7/125
• Следующая

Внутри на мелованной бумаге оказались и поздравительные стишки домашнего приготовления, написанные размашистым почерком Артиста:

Машинка для проверки слуха-

Играй на ней, наш толстый Ухов,

Играй и классику, и джаз,

И рэп, и блюз, и па-де-грас,

И рок-н-ролл, и буги-вуги

И для друзей, и для подруги…

И внизу пять подписей в столбик: Пастух, Док, Боцман, Муха, Артист.

Тут же лежала и сурдина. И три изумительных мундштука — готовились друзья загодя, продумали все.

Видно, нервишки еще пошаливали. Николай понял, что сейчас не выдержит. И тогда он бережно взял в руки это сверкающее чудо, поднес к губам, пробежался толстыми пальцами по легчайшим сверкающим клапанам. И осторожно выдул протяжную, сипловато-гортанную ноту, полную такой боли и радости, какую никто никогда не сумел бы передать словами.

— Ну как, не горячо? — улыбнулся Пастух. Вопреки обыкновению, по случаю юбилея друга выпили немало, но почти не захмелели и, раскинувшись на лесной траве под березами, свободно, никуда не спеша, говорили, глядя в огонь костра, о самом важном и памятном для них.

— Эх, ребята! — с грустью вздохнул Док и закурил «Мальборо». — Если бы не Колькин юбилей, когда б еще собрались все вместе?

— Живем не поймешь как, — подтвердил Муха, — не видимся месяцами. Не по-людски как-то… — Олег прав, — продолжил Док. — Вроде и денег теперь навалом, и работа приличная, а тоска какая-то… Так что причину твоей болезни, Николай, я очень даже понимаю. И не только как врач. Да и не болезнь это, строго говоря.

— А что? — спросил Трубач.

— Обычная реакция здорового организма на сумасшедшее время. И вот сижу я, смотрю на вас и спрашиваю себя: кто все-таки мы такие?

— Чего тут гадать? Наемники!.. — сказал Мухин. — Кто ж еще? Дикие гуси… Нам платят — мы делаем.

— То есть бригада спецов по вызову? — спросил Док.

— Каждый сегодня продает, что может и имеет, — сказал Боцман. — Вот и мы продаем. Чему научили — тем и торгуем. Чего тут голову ломать… — Блеск! — сверкнул темными глазами Артист. — Классический русский разговор!

Дернули по маленькой и с ходу — о смысле жизни… Философы, блин! Что до меня, то ваш Артист в казаки-разбойники больше не игрец.

— Значит, сваливаешь? — спросил Пастух.

— Пойми, Серега, не потому что устал. Не потому что боюсь. И форму не утратил. Да и баксы на дороге не валяются… — Это уж что правда, то правда, — вздохнул Боцман.

— Но за кого драться-то? За кого воевать? — продолжил Семен. — Мне лично пока что не все равно, за что получать свои башли.

— Слушай, — сказал Муха, — кончай политзанятие! Боцман прав — есть спрос и есть предложение. Все!

— Подыхать за этих откормленных боровов в галстуках? — разозлился Семен.Чтоб играли нами, как оловянными солдатиками? Да пошли они! Я свои бабки уж как-нибудь сделаю! Хоть в телохранители пойду… Или спасателем в МЧС.

Сергей всмотрелся в лица товарищей и понял: то, что сумел сформулировать Артист, волновало и остальных.

— Так, — подвел он итог. — Стало быть, конец отряду?

— Неужто сам-то не умотался? — повернулся к нему Трубач.

— Есть маленько… — кивнул Сергей. — Мне двадцать семь, а душе — за полета. Мы ведь не блатные быки, не мясники.

— Раньше отыграться хотелось, доказать всем штабным сукам, кто мы такие,вступил Боцман. — А теперь и я больше не хочу. Да и зачем? — все расписано, все поделено. По мне, так лучше на этих гонках бодаться, чем снова шмалять в кого попало. То ли сегодня сам пулю поймаешь, то ли завтра… Не так, что ли?

— Короче — отвоевались… — заключил Пастухов. — Что ж, видно, такой расклад.

Только все равно жалко чего-то. Если бы нашлось действительно стоящее дело, я бы еще покувыркался. Но только вместе с вами.

— Что тут говорить, — пробасил Боцман. — Было бы дело — ты, Серега, один бы не остался… — Короче — амба! — Пастух швырнул в огонь толстую сухую ветку. — Симпозиум закрывается. Давай, Ухов, бери дудку и дуй! А мы послушаем.

Уже смеркалось и вечерняя синяя мгла окружила их. Все больше звезд проступало в небе. И все ярче и ярче пылал весело пляшущий огонь костра.

Трубач бережно достал из чехла свой «Salmer». Пламя отражалось в сверкающем металле сакса, и казалось, будто Николай поднес к губам изогнутый всполох огня.

И странно, необычно прозвучал в вечернем лесу протяжный металлический голос саксофона. У него и правда был необыкновенный по силе и мягкости звук. И быть может, поэтому только теперь, в этот вечер, все они впервые поняли, каким талантом одарен их друг.

Это была всем знакомая, но словно блуждающая в лабиринте импровизации мелодия — «Песня Сольвейг» Грига в сложнейшей джазовой обработке.

И вот кончилась мелодия, оборвалась. Они сидели и, ошеломленные, смотрели на него.

— Нет, ну ты… дьявол! — пробормотал Артист. — Куда тебе воевать! Тебя беречь надо, как национальное достояние.

— Идите вы! — махнул рукой Николай. — Это просто для вас… Слышь, Муха, плесни-ка мне сто капель!

Он играл им еще и еще. Потом, бережно отложив саксофон, присел на корточки у костра, разворошил, раздул пламя и неподвижно застыл, глядя в огонь.

Несмотря на прохладу и злющих комаров, друзья решили заночевать в лесу, и весь воскресный завтрашний день провести на природе, а беглеца-именинника сдать обратно на лечение следующим вечером.

Когда погасли последние угли в костре и Трубач в наступившем вечернем сумраке сыграл великий блюз «Джорджия в моем сердце», сыграл так, что всех мороз продрал по спине, когда, сморенные лесным кислородом, спиртом и разговорами, одни устроились на ночевку в «джипе», а другие — в легких походных спальных мешках, Артист приблизил лицо к Пастухову и знаком поманил в сторону.

Ночь выдалась лунная, светлая, и березовый лес в зеленовато-голубых лунных лучах казался декорацией какого-то фантастического спектакля.

— Слушай, Серега, — вдруг шепотом заговорил Семен. — Только не думай, что я перебрал… — Да ты и не пил почти, — удивился его словам Пастухов.

— Слушай, командир, — все так же тихо продолжал Артист. — Не могу понять, что со мной. Такое чувство, будто все время на нас кто-то смотрит. Сначала там, когда ехали, на шоссе. Потом вроде прошло. Решил — почудилось. А как стало темнеть — опять накатило. Я ж не псих. И потом, из головы не идет — кто все-таки эти афишки нам прислал?

• Предыдущая
• 7/125
• Следующая